Наша Маша

Но что она задумала? Неужели собирается сама там всех убить? Нет, ну, конечно, там всего три человека, из которых опасны только Губернатор и Мартинес, и я ей об этом говорила, но риск все равно огромный! Или она собирается лишь умыкнуть Андреа? Или просто проследить, чтобы подруга не передумала в последний момент и вернулась в тюрьму? Или что?

И ожидание возвращения их всех с этой встречи становится еще более томительным.

====== 18. А вот на такой расклад я точно не подписывалась... ======

Все ругаются и снова спорят о том, что нужно делать в сложившейся ситуации. Теперь уже и Глен не прочь выехать за пределы тюрьмы, ведомый геройским порывом успеть перехватить Мишонн и не дать ей сорвать мирные переговоры. И не потому, что парню так уж жалко одноглазого придурка, который его девушку там обжимал, нет. Это просто какое-то огромное и, с моей, крайне авторитетной, точки зрения, очень нездоровое доверие к Рику. Ха! Это они еще не знают, что он через месяц-другой без малейших зазрений совести бросит их всех на произвол судьбы, то есть на очень широкие, но такие психологически хрупкие плечи Дэрила, и свалит окучивать грядки с помидорами.

Я философски поглядываю на солнце и размышляю о том, куда, если что, побегу прятаться, а то, как знать, как именно повлияет на судьбу героев сериала, а теперь уж и мою, порыв Мишонн, которой Мэрл рвется прийти на помощь. Ну а потом уже высказать ей, как она была неправа. Он опять едва не начинает драться с Гленом, но Мэгги с Кэрол, прибежавшей на крики из кухни с зажатым в ладони ножом, утихомиривают ссору, не иначе, как чудом. Все, недовольные друг другом, расходятся, настроение пропадает даже у меня, Бет сюсюкается с хныкающим ребенком, делать совершенно нечего.

- Эй, Рыжая, чего там у тебя с шеей? Да не дергайся, не укушу, блин! – хмыкает раздраженный Мэрл, который, как и я, кажется, больше всего ненавидит ждать того, что от нас не зависит.

- Я… эм… ну… – само собой, объяснить, что шею я потянула, на английском у меня не получается, и я пытаюсь показать наглядно, дергая головой и взвывая от жуткой боли, пронзившей мои многострадальные мышцы, или что там у меня так болит.

- Маша-Чупакабра, – подталкивает меня к моей камере он, усаживает на койку, присаживается рядом и, склонившись к моему лицу, доверительным голосом сообщает: – я знаю, почему ты до сих пор жива.

- Почему? – шиплю я, все еще кривясь и прекрасно зная, что он ответит.

Что я еще жива, потому что предназначена ему самой судьбой и, пока не удовлетворю его моей грудью и прочими прелестями, как минимум, раз сто, провидение не позволит ему меня потерять. Ну, конечно, в менее романтичных выражениях, хотя кто его знает, вон, библиотеку чувак в Вудбери любил посещать, не совсем пропащий. А там мало ли, может, он и вовсе тайный профессор филологии, прикидывающийся хамоватым реднеком исключительно для развлечения.

- А потому, – медленно подносит он свою целую руку к моей шее, осторожно убирая косу со спины и перекидывая ее на грудь, – что ходячим ты на хрен не сдалась. Мозгов у тебя и так нет, уничтожать нечего. Они тебя за свою принимают.

- Ха-ха-ха, – говорю я громко и безразлично и отодвигаюсь от этого нахала, который бесцеремонно принялся разминать мою шею.

- Сиди! – прикрикивает он на меня, пододвигаясь и снова касаясь ноющего места. – У тебя хоть мозгов нет, так чувства самосохранения хватит на всех этих идиотов местных вместе взятых. А эта, блин, самурайка черномазая куда поскакала в одиночку? Героиня нашлась, думает, если спасет вдруг Блонди и сама нахрен не убьется, то ей перепадет чего? Вот ведь, блин, лесбиянок развелось – конец света на дворе, я думал, бабы при таком раскладе сами будут запрыгивать с разбегу, еще по дороге срывая с себя лишние шмотки, а эти заразы дурью маются. И на кой они тогда нужны вообще? Хорошо, хоть ты не такая. Ну а шериф все равно на тебя не поведется, так что тебе один путь…

«В постель к Дэрилу», – мысленно заканчиваю я за него и, уже не вслушиваясь в очередной виток размышлений о том, что Мишонн надо мужика, причем, чтобы месяц ее из камеры не выпускал и передохнуть не давал, и тогда, может, мозги на место у нее встанут, и она поймет, чем должна заниматься настоящая женщина. Закрываю глаза и представляю себе Мишонн, наваривающую супы и сплетничающую с Кэрол о мужиках. Нет, ну, первое мне вполне представляется, показывали ведь нам отрывок из ее прежней жизни. Да и второе, наверное, не так уж невозможно…

Теплые, умелые пальцы, своими мягкими движениями почти снявшие всю боль, заставляют меня позабыть даже о Мишонн, и я невольно повожу плечами, расслабляясь и едва сдерживая стон облегчения. В голову лезут воспоминания о Дэриле, который так соблазнительно валялся вчера на койке, а поглаживания, перешедшие уже почему-то на затылок, вызывают на моем лице блаженную улыбку. Следом приходит очередь плеча, а потом и второго. Хрипловатый мужской голос негромко что-то говорит, а я почти не разбираю слов.

Там есть что-то о красоте, и мне невероятно приятно – еще ни один мужчина не говорил мне, что я красивая. Там есть что-то о моих великолепных волосах, и я согласна – это моя гордость. Там есть что-то о моих губах и глазах, и я покрываюсь румянцем, пока теплые пальцы, слегка сдвинувшие мою рубашку, словно невзначай задевают мою ключицу, то и дело поднимаясь к шее, скользя по подбородку, приближаясь к приоткрывшимся губам. Там есть что-то о моей груди, и я распахиваю глаза, только теперь понимая, где я, с кем я, и что вообще происходит.

Уже вплотную подсевший ко мне Мэрл касается губами моей шеи и тянет руку к самому дорогому – то есть к декольте. И я даже не успеваю сообразить, как дергаюсь, шарю ладонью под подушкой, разворачиваюсь и приставляю к горлу почему-то смеющегося Диксона нож. Опускаю взгляд и не сдерживаю всех знакомых мне выражений нашего великого и могучего языка. Нож, как я его и оставила, завернут в веселый девичий носок в розовую и белую полоску, и опасным оружием не выглядит. Интересно, Мэрл вообще понял, что это такое?

- Слышь, красапета, раз уж с шеей твоей разобрались, – как-то до обидного легко смиряется Мэрл с тем, что продолжения банкета ему не светит, – а ну, давай, выдай мне пару фраз на твоем венгерском, или на каком ты там базаришь.

- На русском! – снова оскорбляюсь я. – И чему тебя научить? Здороваться? Спасибо говорить?

- Нахрен надо, – хмыкает он. – Ты мне давай маты ваши. А то мало ли, встречу я какого-то этого вашего русского чувака на медведе верхом, так надо же будет закорешиться. А ничего так не сближает людей, как…

- Ругань? – хлопаю глазами, но все же помечаю себе в голове на всякий случай: вдруг в деле покорения Дэрила пригодится?

Как знать, как знать… Вот ему и Кэрол, и Бет рассказывали, какой он весь из себя хороший. И что? А ничего! Так, может, его надо полить с ног до головы отборными матами еще и вмазать как следует, чтобы он, наконец, влюбился?

- Точно, Рыжая! Сечешь! На практике проверено.

- Ты знаешь еще какой-то язык? – не очень-то верю я.

- Ну, ругаться могу на нескольких, – явно гордится собой он. – Ну, так чего, Машаблин? Все равно делать нефиг, а потратить время с пользой иным способом ты не хочешь.

- Ладно, – задумчиво киваю я. – Ладно, Мэрл.

Ближайшие полчаса я учу Мэрла парочке словосочетаний, которые пришли в мою пустую, по его мнению, голову, и стараюсь не смеяться, когда он с серьезным видом с жутким акцентом повторяет невероятно сложные по его мнению русские слова. Хотя да, выбранные мною слова простыми для иностранцев назвать, наверное, сложно, но можно счесть это моей маленькой местью. Может быть, поймет, что не так уж я и глупа, раз их язык почти понимаю и порой даже мысли могу формулировать на нем! А попади они в мою страну – и пары слов бы не связали!

Шаги и голоса в блоке дают понять, что что-то произошло, и мы с Мэрлом спешим узнать новости из первых рук, выходя на улицу и скользя взглядами по прибывшим. Рик выглядит уставшим, задумчивым и еще более рассеянным, чем обычно. Судя по всему, Губернатор его снова спаивал, то есть не снова, а так же, как и в сериале. Хершел тепло улыбается всем. Дэрил ловит мой влюбленный взгляд и отворачивается, делая вид, что и совсем ни разу на меня не смотрел. Ну а Мишонн, даже не кивая мне, проходит мимо, судорожно сжимая кулаки.