Страница 14 из 16
– Вот был случай в одном из районов Пензы, – продолжает Владимир Алексеевич. – Там тоже на месте происшествия «табун прошелся». Да на наше счастье, один из преступников получил сильное ранение, видимо, при сопротивлении погибшего. Эта верная примета и помогла нам вскоре задержать подозреваемого и его сообщников.
В райцентре же хотя никто и не потоптался на месте преступления, загадок оперативно-следственной группе было оставлено немало. Начнем с того, что хозяйка дома была убита множеством ударов довольно легкого предмета. К такому выводу эксперты пришли вот почему: кожа на темени была повреждена многими, судя по ранам, ударами, но черепная кость быть цела.
Так упорно, но несильно могла бы бить женщина или… ребенок! Рядом лежало и орудие убийства – печной совок, каким обычно очищают поддувало от золы. Установить, что преступление было совершено этим кухонным инструментом, для опытных криминалистов не составило труда.
На столе в кухне осталась недопитая бутылка самогонки. Кто её пил, хозяйка или гость? По крайней мере, если он и не пил, то «разгулялся» вовсю! В комнатах дома, в буфете, в комоде он везде оставил кровавые следы. Очевидно, перерыл все хозяйское добро в поисках денег.
Чья была кровь на белье, на вещах хозяйки? Из ее разбитой головы крови вытекло не так уж и много. А тут на всех, тронутых рукой убийцы предметах, оставлен четкий алый след. Экспертиза позже подтвердила догадку оперативников: это кровь преступника, он был ранен. Группы крови хозяйки и убийцы не совпадали.
И – новая загадка! Преступник рылся во всех вещах убитой, пил самогон из той самой бутылки, все перепачкал своей кровью, но… ни одного отпечатка пальца! Придет ли такое в голову автору хитроумнейшего детектива?
Владимир Алексеевич начал расследование, как и положено, с выяснения личности убитой, её образа жизни, круга её знакомых. Установил, что как и многие её знакомые, эта пенсионерка подрабатывала тем, что подпольно варила самогон и сбывала его «алчущим».
Круг её клиентов, ввиду опасности запрещенного промысла, был довольно узок. Но, скорее всего, именно среди этих лиц и следовало искать убийцу.
Проверили всех, кто, по сведениям соседок, навещал с известной целью погибшую. Среди них не оказалось ни одного человека, в отношении кого подтвердились бы подозрения в тяжком преступлении. Проверили, разумеется, и соседок, и подруг, поскольку, если помните, почерк злодеяния напоминал женский…
Поиски подозреваемого зашли в тупик. Но тут к одной из соседок погибшей приехал брат, проживавший где-то неподалеку от районного центра.
Человек этот, назовем его Гудков, был известен сотрудникам районного отдела милиции. Был он инвалид. Но не этим он привлекал всеобщее внимание.
Как человеку изувеченному, ему было присуще обостренное чувство справедливости. Выражалось же чувство в следующей жизненной установке: или все должны быть инвалидами, или все должны сидеть в тюрьме! Борец за справедливость не упускал ни одного случая воровства, мошенничества, казнокрадства. Обо всем подобном, становившемся ему известным, Гудков систематически «сигнализировал» в правоохранительные органы.
А потому, по понятной логике, считал себя «своим человеком» в милиции. Каково же было его удивление и негодование, когда старший оперуполномоченный из Пензы вызвал его на допрос! Да еще в качестве подозреваемого!
Владимир Алексеевич имел на то веские основания. Гудков был… безрукий. О несчастном случае, лишившем его обеих рук по локоть, инвалид не любил распространяться. Однако не уставал демонстрировать легкость, с какой он управляется культями самыми сложными инструментами.
Вот и сейчас, чуть не с первых слов в разговоре с сыщиком, предложил показать, как легко он может выстрелить из его табельного оружия. Владимир Алексеевич благоразумно, до последнего патрона, разрядил свой пистолет и передал его безрукому. Тот без особого труда, прицелясь в окно, несколько раз щелкнул курком.
– Каково?
– А с молотком управишься? – равнодушно, как бы между прочим, забирая оружие, спросил оперативник.
Гудков метнул косой, подозрительный взгляд:
– Не-е… Молоток для меня – тяжело!
– Ты нам вот что скажи, Гудков: в тот самый день, когда произошло убийство, приходил ты к погибшей?
– Нет!
– А вот соседи говорят…
– Врут соседи! Ничего они не помнят! Со зла на меня наговаривают!
– А это что? – пригляделся сыщик. – У тебя на культе ссадина?
– Ерунда! – отмахнулся Гудков. – У меня каждый день повреждения…
И неожиданно с силой ударил другой культей по столу. На лопнувшей в месте удара коже тут же выступила кровь.
– Так вот появляются у меня ссадины, небрежно пояснил Гудков.
Собеседник был жалок и неприятен Владимиру Алексеевичу. Не из-за увечья, конечно. Отталкивала его суетливость, чрезмерная нервозность и… мстительность, горевшая в глазах. Оперативнику стало ясно, что у этого человека совесть нечиста.
Доказательство же Гудкова произвело странное впечатление и неожиданный для допрашиваемого эффект.
– Знаешь что? – задумчиво произнес сыщик. – Сдай-ка ты свою кровь на анализ нашим экспертам.
– Выходит, я – подозреваемый? – вскинулся Гудков.
– Да, подозреваемый, – спокойно сказал Владимир Алексеевич. – В числе других…
Группа крови Гудкова совпала с той, что была обнаружена на вещах в доме убитой, и его задержали по подозрению в убийстве.
Он долго запирался, все отрицал. Но однажды, когда Владимир Алексеевич предложил Гудкову нарисовать внутренний план дома его сестры, тот по ошибке (видимо, так напряженно он думал об одном и том же) изобразил расположение в доме убитой. Хотя, по словам самого Гудкова, он в том доме никогда дальше порога не бывал.
Сообразив, что он совершил роковую ошибку, задержанный попытался изорвать рисунок, а потом забился в бессильной истерике.
– Что с ним? – забеспокоился следователь Владимир Петрович Марин. – Может, вызвать врача?
– Не надо, – хладнокровно сказал Владимир Алексеевич. – Сейчас он расскажет всю правду о совершенном преступлении.
Действительно, Гудков вскоре успокоился и решительно произнес:
– Пиши, начальник!..
…В тот день Гудков с утра мучился похмельем. Денег же не было ни копейки. Сестра, у которой он гостил в райцентре, ушла на работу. За спасением от головной боли он решил обратиться к соседке, которая «выручала» его не раз.
Огородами, никем не видимый (так, по крайней мере, предполагал Гудков) он прошел во двор соседки – самогонщицы и попросил у неё «зелья» в долг. Но та в ответ подняла крик, стала нещадно ругаться:
– И хватает у тебя совести просить в долг?
Мало вас таких тут шляется? Убирайся туда, откуда пришел!
Грубая брань самогонщицы глубоко задела самолюбие Гудкова. Тем более, что он не раз сообщал, куда следует о возмутительных фактах подпольного самогоноварения и шинкарства в райцентре. Настигла очередь стать объектом его «острого сигнала» в правоохранительные органы и соседки-грубиянки. В таких совершенно конкретных размышлениях Гудков, несолоно хлебавши, отправился восвояси. С многообещающим мысленным возгласом: «Ну, погоди!» он оглянулся на зловредную соседку и увидел, что она… вошла в свой сарай.
Гудков остановился, прислушался. Соседка не выходила. Судя по шумной возне, что она затеяла там, выйдет хозяйка нескоро. План решительных действий возник в голове Гудкова молниеносно. На цыпочках он прокрался в дом соседки и сразу (он знал, где находится искомое!) завладел бутылкой самогона.
Тут же, стоя у печки, приложился к голышку бутылки. Но не успел произвести и нескольких обжигающих горло глотков, как позади него раздался душераздирающий крик:
– Так вот ты как! Ворюга!..
И неожиданно вернувшаяся в дом хозяйка не нашла ничего лучшего, как «угостить» зарвавшегося Гудкова… поленом по голове. Затем, швырнув полено на пол, она выхватила бутылку и стала прятать самогон в прежнем месте, беспечно подставив борцу за справедливость свой затылок.