Коплан возвращается издалека

— Понятно, — кивнула она с полнейшей серьезностью.

— Судя по вашим отметкам, вы неплохо усваиваете новое. Надеюсь, задача окажется вам по плечу.

— Я люблю учиться.

Он протянул ей досье и с улыбкой добавил:

— Что ж, не стесняйтесь, вы найдете, чем насытить свою ученическую страсть. А я пойду на доклад к Старику. Думаю, достижения его новой сотрудницы приведут его в восторг.

— А вы? Вы довольны?

— Должен ли я понимать вас так, что вы коллекционируете комплименты?

— Вот уж нет! Но я очень ценю ваше мнение.

— За первое практическое упражнение я ставлю вам «10» — по десятибалльной системе. Поставил бы больше, да шкала исчерпана.

— Верно! — засмеялась она.

Она тоже встала и потянулась за пальто, сумочкой, пачкой «Кента» и папкой.

— Хочу попросить вас об услуге, — вдруг сказала она.

— Слушаю вас.

— Вчера, во время нашего небольшого совещания, я заметила, что мадемуазель Лорелли зовет вас Франсисом. Можно и мне называть вас по имени? Еще я заметила, что, прощаясь, вы поцеловали ее.

— Это моя лучшая напарница, мы с ней натворили немало дел. Она мне все равно что младшая сестра, если хотите знать.

— Я, конечно, еще не достигла этой стадии.

— Почему же, моя маленькая Моник. Я к вам уже привязался. Даже слишком, между нами говоря.

Он притянул ее за плечи и запечатлел на ее щеке братский поцелуй, после чего со странной улыбкой распорядился:

— А теперь — марш к себе! Я, знаете ли, не сверхчеловек. Я слеплен из того же теста, что и этот паршивый счастливчик Кониатис…

Глава VII

Кониатис явился в условленное время в отменном настроении: его темные глаза сверкали, голос, несмотря на жизнерадостные нотки, слегка дрожал.

— Я еле дождался встречи, — признался он, присаживаясь рядышком с Моник. — Надеюсь, я не заставил вас ждать?

— Нет, я только что пришла.

Заведение было практически пустым. Тихая, вкрадчивая музыка делала роскошь полукруглого зала почти осязаемой. Появившемуся как из-под земли официанту Кониатис заказал виски. Перед Моник уже стыла чашка чая.

Какое-то время Кониатис молча взирал на Моник с жаром, который он сам счел бы неуместным, если бы взглянул на себя со стороны. Потом, улыбнувшись, он прошептал:

— Представьте себе, я пережил престранные мгновения. Когда в Орли вы попрощались со мной, я почувствовал себя как в тумане…

— Скорее как в облаках, — уточнила она, сохраняя серьезность.

— Можно сказать и так. Самолет летел сквозь облака… Но туман сгустился у меня внутри. Я никак не мог прийти в себя, осознать себя во времени и пространстве. Все казалось нереальным, сказочным: наша встреча, чудесный вечер вдвоем… И в довершение всего я совершенно не мог вспомнить ваше лицо, а ведь совсем недавно мы были вместе! В голове вертелся такой круговорот образов, один ослепительнее другого, что я боялся лишиться рассудка… А ведь я отнюдь не мечтатель, можете мне поверить!

Он вновь посмотрел на нее и добавил:

— Так что сами понимаете, как я спешил увидеть вас. И вот вы здесь, еще более прекрасная, чем я мог вообразить.

— Я тоже хотела поскорее увидеться с вами. И, кстати, сомневалась, придете ли вы.

— Я человек слова.

Она смущенно опустила глаза. И спустя мгновение раздался ее ясный, искристый смех:

— Я заметила это!

Внезапно она заговорщически положила ладошку на руку Кониатиса. Этот простенький жест выражал так много, что у Кониатиса закружилась голова.

— Вы очаровательны, моя дорогая, только и смог вымолвить он.

Воцарилась многозначительная тишина, и в течение нескольких секунд они сидели не двигаясь, но натянутые как струны. Такие мгновения ведомы одним лишь влюбленным, для них одних такое безмолвие переполнено звуками и движением, как цветущее дерево, кишащее птицами.

Моник мягко высвободила руку, завладела сумочкой и выудила оттуда свой верный «Кент». Кониатис щелкнул зажигалкой.

— Ваш багаж готов? — спросил он у Моник.

— Да, но я предупреждала вас, что мой вечерний туалет не дотягивает до «Диора». Просто черное платьице.

— Я опасаюсь только одного, дорогая моя: как бы вы не оказались слишком красивы. Если пожелаете, сначала заедем на такси ко мне. Потом, уже в моей машине, — к вам и оттуда — прямиком в Довилль. Уже к ужину мы сможем быть там.

— Как хотите. У меня всего один чемодан, и тот невелик.

Часом позже черный «ягуар» Кониатиса мчал их в сторону Нормандии. Ночное небо затянули облака, и ни одна звезда не могла пронзить своим слабым светом эту влажную завесу.

Кониатис вел мощный автомобиль быстро и уверенно. «Ягуар» несся, как снаряд, выпущенный из пушки. Время от времени, когда требовалось сбавить ход, Кониатис прерывал молчание и интересовался:

— Вам хорошо?

— Очень, — отвечала его спутница.

— Все так же отказываетесь от музыки?

— Я предпочитаю тишину. Но если вам хочется включить радио, не обращайте на меня внимания.

— Мне тоже нравится тишина.

Они покрыли 200 километров в рекордный срок.

Остановив машину перед нормандской аркой из красного кирпича, Кониатис заглушил мотор, потушил фары, потянул ручной тормоз и обернулся к Моник.

— Вот и все, дорогая. Надеюсь, вам понравилась прогулка?

— Я впервые ехала в «Ягуаре». Что ж, по комфорту он ничем не уступает «Ситроену».

— Не стоит преувеличивать, — со смехом запротестовал он. — Приятного вам уик-энда, мое сокровище. Идемте, устроимся и переоденемся к ужину.

Снаружи завывал холодный западный ветер, воздух был напоен запахом соли и йода. Моник зябко ежилась, кутаясь в пальто. После теплого салона «ягуара» порывы ветра, долетавшие с моря, пронизывали до костей.

К ним уже бежал носильщик, нацеливаясь на чемоданы. Войдя в холл, Кониатис дружески отсалютовал портье и дежурному. Последнего он предупредил:

— Карточки я заполню позднее.

— Разумеется, месье Кониатис, — услужливо закивал дежурный. Примерно час назад портье передал записку, адресованную вам. Я велел отнести ее в вашу комнату.

— Благодарю, — отозвался Кониатис и, ухватив Моник за локоток, повел ее к лифту.

Обе смежные комнаты выходили окнами на море. Они поражали убранством, простором, удобством и скромной, но изысканной роскошью. Привычки Кониатиса, видимо, не составляли секрета для персонала, ибо дверь, соединяющая обе комнаты, оказалась отпертой, хотя он и не оговаривал этого.

Кониатис бросил взгляд на часы.

— В нашем распоряжении почти час, — сообщил он. — Если вам хочется принять душ или ванну — сколько угодно. Нравится ли вам комната?

— Восхитительно!

— Что ж, пойду разберу вещи и переоденусь. Когда будете готовы, заходите.

Она сбросила пальто на кресло и осталась в плотно облегающем фигуру коротеньком желтом платье с горизонтальными черными полосками.

— Боже, до чего вы хороши! — не смог скрыть восхищения Кониатис.

Она и вправду была неотразима. Платье выгодно подчеркивало прелесть ее юного тела, его совершенные, налитые формы. Он покорно шагнул к ней и заключил в объятия.

— Моя богиня, — прошептал он, жмурясь и медленно проводя ладонями по ее шее, плечам, спине. Вы здесь, я обнимаю вас — и не смею поверить, что это реальность.

Она сильнее прижалась к нему, обвила его сильную шею своими гибкими пальцами и впилась губами в его губы. Бесконечный и страстный поцелуй слил их воедино.

Он с сожалением высвободился из объятий.

— Если бы я повиновался чувствам… — выдохнул он. — Но ожидание усиливает страсть, а у нас впереди два дня и две ночи.

Он ретировался в свою комнату, и до ее ушей донесся звук разрываемого конверта. Она стала развешивать в шкафу вещи, слыша, как в его ванной комнате бежит из крана вода.

Спустя полчаса, войдя к нему, она застала его перед зеркалом за завязыванием галстука. Справившись с галстуком, он надел пиджак и аккуратно расправил на нем мельчайшие складки. На смену городскому пришел строгий, но элегантный черный костюм, возносивший представительность его обладателя на недосягаемую высоту.