Страница 19 из 117
Решение о переносе акцента действий в полевую армию было принято, как это ни парадоксально, обоими императорами — Александром II и Наполеоном III. Почти в одни и те же временные отрезки оба отправили в Крым своих доверенных лиц — влиятельных придворных чиновников, наделенных особыми полномочиями. Задачей обоих был поиск наиболее рационального изменения балансирующей ситуации на театре военных действий в свою сторону. Таковыми стали генерал Ниель у французов и генерал-адъютант барон Вревский у русских, с той лишь разницей, что первый приготовил (или, по крайней мере, способствовал приготовлению) западню для русской полевой армии на Черной речке, а второй, будучи «самым влиятельным лицом в числе сторонников наступательных действий»,{133} сделал все, чтобы она в нее попалась.
Вернемся к военному совету у князя Горчакова. Ход его наглядно продемонстрировал пророческое высказывание погибшего в начале кампании адмирала Корнилова: «Недостаток размышлений наших генералов губит нашу армию».{134}
Собрав полномочный круг, командующий коротко обрисовал сложившуюся ситуацию, которая не могла, по его разумению, внушать оптимизм. Положение гарнизона в городе действительно было затруднительным. Особую тревогу вызывало снабжение войск, изо дня на день становившееся все хуже и хуже. Молох войны требовал постоянной подпитки. Но резервы не были безграничными. О том к чему могло привести такое положение дел, мы выше уже говорили.
Горчаков, соглашаясь с Сакеном, отметил, что еще месяц-два и снабжение остановится, а основным блюдом личного состава кавалерии станет конина, поскольку сена для лошадей может хватить лишь до 15 октября. Даже если число лошадей уменьшится вполовину — сена хватит лишь до половины января.
Своим вступлением в доклад Горчаков обозначил время, до которого, по его мнению, гарнизон крепости сможет сохранять способность обороняться, пусть даже на пределе человеческих возможностей. О том что будет далее, князь воздержался говорить подробно.
Затем последовала постановка главного вопроса: «…настало время решить неотлагательно вопрос о предстоящем нам образе действий в Крыму: продолжать ли пассивную защиту Севастополя, стараясь только выигрывать и не видя впереди никакого определенного исхода, или же немедленно по прибытии войск 2-го корпуса и Курского ополчения перейти в решительное наступление? Вопрос этот предлагаю на ваше обсуждение и в дополнение оного, если мы не должны более оставаться в пассивном положении, то 1) какое действие предпринять? 2) в какое время?».{135}
Горчаков дипломатично подталкивал собравшихся к поддержке замысла, который лично для него был окончательно решенным делом. Дело даже не в том, что он чувствовал на себе давление воли императора. Возможно, он ощущал в себе преемственность славы фельдмаршала Кутузова, доверительно сообщая генерал-адъютанту Вревскому, что «…это наступательное движение необходимо также и для удовлетворения общего мнения России, точно так же, как Бородинское сражение было необходимо прежде отдачи Москвы».{136}
Действительно, сдать город по примеру оставления Москвы, а потом, собрав силы, разгромить неприятеля — чем не путь к всенародной славе. Только вот такие планы, как показывает история войн, требуют с одной стороны, гениального стратегического предвидения, а с другой — четко выстроенной системы управления войсками. Второго в штабе Крымской армии не было никогда, а первым Горчаков как-то и не страдал. Проблема падения Севастополя была для него решенной, стоял лишь вопрос о максимально почетном мнении об этом событии в столичных кругах и обязательно его личной роли в нем. Все остальное было делом времени…
Для окончательного воплощения задуманного требовалась лишь поддержка голосов тех, кто согласится стать соучастниками и готов будет рискнуть принять на себя гнев самодержца в случае неудачи. Вот только называть точки зрения участников совета решительными было бы ошибочным: «Мнения были более или менее неопределенные».{137}
Против очередной попытки деблокады крепости высказались: генералы Хрулев (или вытеснение союзников с Сапун-горы, или оставление города и переход на Северную сторону с одновременным началом активных действий); Семякин (наступление на Чоргун и уход на Северную сторону, создавая угрозу флангу союзников); Ушаков (продолжение пассивной обороны города, ожидая прибытия подкреплений, начав активные действия не ранее ноября 1855 г.).
Наиболее категоричен был Хрулев. Его позиция отличалось прямолинейностью (но сомнительной правильностью). Генерал предлагал «…сосредоточить все войска, решительно атаковать неприятеля, припереть к морю и тем окончить крымскую войну. Коротко и ясно!».{138}
Генерал-лейтенант Семякин постарался максимально аргументировать свое мнение. Суть его точки зрения сводилась в убеждении ошибочности и бесперспективности дальнейшего пассивного состояния и, одновременно, на риске, который стоял за необдуманными действиями.
«Неприятель приблизился уже на многих пунктах на весьма близкое расстояние к нашим веркам, и настолько, что после продолжительной и усиленной бомбардировки какой-либо части оборонительной линии атака его может быть даже успешною, несмотря на несомненное самоотвержение, с которым войска будут защищаться. Результатом успешной атаки будет потеря Севастополя и большей части гарнизона.
Для перехода в наступательное состояние представляется два способа.
А) атаковать неприятеля из крепости;
Б) атаковать его со стороны Черной речки.
Но оба эти способа трудно исполнить и не принесут существенной пользы».{139}
Нужно отдать должное прозорливости генерала, в своем мнении он предопределил возможное развитие событий после предпринятой русскими атаки Федюхиных высот: «…несколькодневное отсутствие войск от Севастополя и его ослабление подвергает город величайшей опасности; союзники, одновременно с делом на Черной речке, могут атаковать и даже взять его, ибо значительные силы так близко расположены, что противник в несколько часов может сосредоточить их, тогда как наши, будучи заняты делом в отдаленности, не будут и знать о происходящем под Севастополем, а тем более не будут в состоянии подать городу какую-либо помощь».{140}
Семякин предположил возможное действие в направлении Чоргуна, но даже в данном случае предостерегал о его незначительной выгоде для русских: «…демонстрация на Чоргун …может удержать его от штурма на некоторое время, и то лишь до разъяснения наших намерений, а затем союзники с еще большею настойчивостью будут действовать против Севастополя».{141}
Кстати, мнение Семякина не сильно интересовало Горчакова. По воспоминаниям Остен-Сакена ситуация с попыткой Семякина высказать свою точку зрения была несколько анекдотичной: «Генерал Семякин сказал князю: “Ваше сиятельство, у меня есть и другое мнение (вынимая бумагу). Прикажете прочесть?” “Нет, — отвечал князь, — оставайтесь при прежнем вашем мнении”».{142}
Особо стояло мнение генерала Липранди, «виновника единственной победы при Балаклаве», который хоть и высказался за наступление, но предложил иное его направление, считая бессмысленной атаку непосредственно Федюхиных высот. Тарле ссылается на генерала Богдановича, отнесшего Липранди к числу тех, кто высказался за наступление, — это не совсем правильно. Тотлебен обращает внимание на предложение им альтернативного направления — со стороны Чоргуна и только после достижения контроля над Чоргунской долиной решать направление дальнейших действий, подразумевая под этим возможность атаки Сапун-горы. Думаю, что такая точка зрения заслуживает особого внимания, учитывая что последовавшие события в значительной мере подтвердили ее правильность.