Страница 22 из 23
– И что князь говорит? – спросила из-за ее спины Ведома.
– Я ему не дам уговор забыть! – решительно ответила Прибыслава. – Эльгу он не обманет, пока я жива! Ты же не сошла с ума? – Она встала и сделала пару шагов к Прияне. – Что тебе эти полочане? Кто они такие? Тьфу – чащоба запечная! А то – киевский князь! Ну, даже если и будешь у него второй женой. Горяна – высокого рода, по отцу от Моймировичей, а по матери от Земомысла…
– Ну, смерды те ляшские нам чести не сделают[6], – холодно усмехнулась Ведома. – Что это ты, мать, о второй жене заговорила? Моя сестра не будет второй женой. Ни у кого! Такая жена, как она, бывает только одна-единственная. Она княжьего рода и по отцу, и по матери.
Сказала, будто кол забила. Прибыслава растерянно молчала. Сказав о сестре, Ведома сказала и о себе. Обе сестры были знатнее своей княгини: они принадлежали к правящим родам по обеим ветвям, в то время как Прибыслава получила княжескую кровь лишь от матери. Выйдя за Равдана, Ведома отказалась от всяких притязаний на власть для своих детей и держалась с Прибыславой, как и подобает воеводской жене перед княжьей. Но для своей сестры она хотела всего, на что давал право их род. И ни на волос менее.
– Не тревожься, княгиня, – сказала наконец Прияна. – Я не выйду за Городислава. Но не для того, чтобы стать Святославу Ингоревичу второй женой. Или я буду его первой женой и княгиней, или… – она посмотрела на Ведому, – изба Ведьмы-раганы[7] ведь по се поры без хозяйки стоит?
По первому побуждению Станибор хотел сватам отказать, но подумал еще – и усомнился. В те мечты о державе смолян от Полуночного моря до Булгарии плохо вписывалась родственница, отданная за Святослава киевского. А вот за будущего полоцкого князя, его соратника в предстоящей борьбе – очень даже хорошо. Отчаянно жалея, что нет в Свинческе его ближайшего товарища Равдана и большей части дружины, он послал за Краяном с родичами и другими старейшинами. Судьбу своей земли он мог решать только совместно с ними.
Ни Краян, ни его сыновья и тесть Былина сватовству не удивились: на недавних пирах Богуслав так расхваливал Прияну, что любой смекнул бы, к чему дело клонится.
– По нашему разумению, дело стоящее! – объявил Краян, которому нравился разговорчивый и любезный Богуслав. К тому же он, совершенно неожиданно для себя получив в невестки княжью дочь, хотел теперь поскорее зачислить в родню еще какого-нибудь князя: не киевского, так хоть полоцкого. – Девку-то дальше томить – и жалко, и зазорно. Ингоревич обручился да и забыл, так Всесвятич ничем не хуже – и родом, и сам собою. Тоже у отца единственный сын остался, внучка моя княгиней будет. И не где-то там у руси полянской, а в нашем же краю, кривичском. Если вздумают обижать, – он усмехнулся, глядя на Городислава, – так нам недолго заступиться. Вмиг проведаем.
Далекая полуденная земля, населенная полянами, управляемая русью и посещаемая невесть какими народами, казалась слишком непонятна и чужда. Другое дело – свои же кривичи, лишь вчера сменившие домотканые рубахи на греческое платье. И пока что зависимые от смолян, возможно, самой жизнью.
– Странно мне слышать от тебя такие речи! – сказал ему Станибор. – Когда Свирькину дочь обручали с сыном Ингоря, ты сам согласие дал, и родичи твои, и другие старейшины земли Смолянской! И теперь ты же подбиваешь меня уговор нарушить?
– Изменилось многое с тех пор! – Краян положил руки на пояс. – И трех лет не прошло после нашего уговора, как исполнилась земля слухом про древлянское разорение.
– А нам что за дело до древлян?
– Может, и никакого дела. Да только говорят люди, что с древлянскими князьями Ингорь киевский в том же родстве состоял, что и нам предлагал. Я сам Акуна расспрашивал, да и княгиня подтвердит. – Краян посмотрел на Прибыславу. – У древлян жила твоя сестра, а Эльге племянница, так?
– Д-да, – без охоты подтвердила княгиня. – Предслава Олеговна тогда была в Деревляни княгиней Володиславовой, а она – правнучка Вещего, мне двоюродная сестра.
– И когда Ингорь-младший, который ладожский, еще при Свирьке из Киева с молодой женой ехал, говорил, что она из древлянских князей родом, – подхватил Пересвет.
– Вот что выходит, – снова обратился Краян к Станибору. – Ингорь древлянам дал невесту, своему брату у них взял невесту, да только от гибели и разорения это их не уберегло.
– Но древляне убили самого Ингоря! – воскликнула обеспокоенная Прибыслава. – Мы-то не собираемся никого убивать!
– Чуры сохрани! – покачал головой Краян. – Но только выходит, что своих девок в русский род отдавать – только напрасный позор принимать.
– На измену меня подбиваете? – Станибор вонзил в лицо Краяна испытующий взор. Эти люди должны совершенно точно знать, к чему ведут и чем это грозит, и не валить потом на него вину за последствия. – На ссору с Эльгой и Святославом? Хотите разорвать уговор? А вы, люди торговые, – он посмотрел на Ольму и Миродара, которые пока в беседу не вступали, но слушали во все уши, – не забыли, что мы через Киев в Греческую землю свои товары сбываем и Эльга со Святославом нашим купцам грамоты дают? Не оттуда ли к нам паволоки везут, серебро, оружие доброе? Соль немецкую?
– Паволоки, серебро и оружие везут сюда от хазар, – напомнил Богуслав. – А путь к хазарам в обход русских владений идет.
Все примолкли.
– Путь к Волге лежит через ваши земли, смоляне, и земли вятичей. У вятичей же свои князья, они на Дону платят дань хазарам, но не русам киевским. Соль, как мы все знаем, Акуновы люди привозят теперь с Ловати, у него там свои солеварни. Вот и выходит, что русы Киева берут с вас, смоляне, дань лишь потому, что они сильнее. А вовсе не потому, что вам так уж необходим союз с ними. Ведь вы, смоляне, в самой середине света белого сидите. Отсюда в любую страну можно попасть. Люди, таким сокровищем владеющие, никому не должны дань платить. Здесь можно создать державу, что не уступит и Русской.
Богуслав говорил о том же, о чем думал сам Станибор. И на лицах смолянских бояр отражалось понимание.
Но даже самому Станибору, пожалуй, решение не давалось так трудно, как его жене. Прибыслава любила поговорить о том, что происходит из правнуков Олега Вещего, но, кроме удовольствия похвалиться своим родом, кажется, больше никаких благ от этого не ждала. И вот теперь это внезапно обрело новый смысл. Родство с Вещим немало стоило во всех землях, где о нем слышали – а слышали о нем до самых дальних сарацин. С одной стороны, это родство обязывало ее быть верной киевскому роду его наследников, а значит, побуждало всячески противиться замыслам отнять у Святослава такую важную невесту. Но с другой – эти замыслы в случае удачи обещали ей власть, почет, богатство не меньшее, чем у ее родственницы, Эльги киевской. А может, и больше. Эта будущая держава, простертая с запада на восток, разорвет и подомнет нынешнюю державу Русскую, вытянутую вдоль Днепра, Ловати и Волхова с полуночи на полудень. Ведь здесь – перекресток всех путей света белого.
От беспокойства не спав ночь, Прибыслава на заре тайком послала конного челядина в Смолянск к Хакону. Воевода, близкий родственник киевских князей, он представлял здесь военную силу русов, в то время как Прибыслава была мягкой лапкой, которую Эльга запустила в семью самого Станибора. Видя, какие дела тут затеваются втайне от Хакона, Прибыслава не находила себе места. Что, если все эти мечты – обман, грозящий бедой? Тогда ее нужно отвести, пока не поздно.
Назавтра день выдался ясный, и княгиня сговорилась с Ведомой идти катать детей с горки. Собрались шумной толпой: обе матери, Прияна, две няньки, двое челядинов-конюхов, двое княжеских и трое воеводских детей под началом семилетней Орчи. Запрягли двух лошадей, вопящей пестрой толпой тронулись вверх по Днепру до обрыва, который зимой превращался в чудную длинную горку.
6
Династия Пястов, тогдашних польских князей, по преданию, происходит от крестьянина по имени Пяст. Земомысл, тесть Олега Моровлянина и дед Горяны, третий в этой династии.
7
Ведьма-рагана (точнее, ведзьма-рагана) – устойчивое двуязычное наименование персонажа белорусского фольклора, то же, что просто «ведьма». «Рагана» – «ведьма» в балтских языках. Такой персонаж мог существовать у смоленских кривичей, сформировавшихся во взаимодействии славянских и балтских племен (голяди). Здесь Ведьма-рагана – своеобразная «должность» живущей в лесу ведуньи, сторожащей границу того и этого света, которую занимают разные женщины по очереди. Мать Станибора, голядка Еглута, была предыдущей Ведьмой-раганой (см. роман «Ольга, княгиня зимних волков»).