Темная Душа

- Да... Странное... Каждый из них, кто живет сейчас, кто родится позже, каждый будет платить за то страдание, которое переживает мое дитя, по-особенному.

- Как?

Анна помешкала и ответила:

- В нем, ее обидчике, в тех, в ком будет его кровь и кровь моей дочери, должно прорасти безумие Катрионы. Он пнул ее ногой, будто шелудивую псину, назвал сумасшедшей. Пусть сам станет сумасшедшим. Она сгорает изнутри, пусть горит он. Пусть любовь, неистовая, безмерная вспыхнет в нем, начнет пожирать его, как сейчас пожирает ее. И пусть каждый потомок его любит до самозабвения, до одури, пусть сходит с ума от внутренней боли, которая станет нестерпимой. До скончания времен будет говорить в МакГреях порченая кровь Катрионы. Они начнут беситься, убивать от любви и дикой ревности, а жизнь их с обилием благ превратится в муку. Те, кому суждено стать объектом их любви, любить не должны в ответ. Они будут пинать ползущих к ним на брюхе МакГреев и отрекаться от них. Хочу, чтобы было именно так, а не иначе. Ты можешь сделать это?

- Я могу сделать это, Анна.

- Делай и не отговаривай меня. Я все решила.

- Ты не хочешь, чтобы проклятие прерывалось?

- Нет. Навечно.

- Ты не милосердна, тебе тоже не будет явлено милосердие. Ты знаешь, к кому я буду обращаться, Анна. Эти силы - не твой всепрощающий Бог. Решения не возможно будет отменить. Запущенное колесо не остановится никогда. Ты заплатишь за проклятие самым бесценным, и вырваться из ловушки уже не сможешь. Не упокоишься, как не упокоился убитый тобой мальчик. Готова ли ты к вечным блужданиям?

Анна твердо кивнула. Кхира продолжала монотонно бросать в котел порошок. Вдруг очередная щепоть вспыхнула над самой поверхностью и, превратившись в зеленый парок, улетучилась. Анна взглянула - жидкость в котле перестала кипеть, поменяла цвет с прозрачного на грязно-болотный, загустела словно смола.

- Сделано, - изменившимся, низким голосом произнесла Кхира, - твоя просьба принята. Ты получишь то, о чем просишь, Анна Монро. Я вижу корзину у твоих ног, думаю, ты принесла все, что нужно.

Анна откинула шаль и подала корзину Кхире. Глаза женщины поменяли цвет, теперь они были черными, как угли, белки покраснели - бледнокожая Кхира выглядела как упырь. Из леса донесся гул, похожий на удар колокола, птицы стихли. Отступать было поздно. Колдовство началось.

- Кровь, - сказала женщина, доставая из корзины два стеклянных бутылька, - твоя и ее. Кровь девочки, взывающая к отмщению. Кровь ее измученной матери. Ты принесла две склянки, но в них кровь троих. Дитя, которое носит твоя дочь во чреве, на равных правах вступает в заговор.

Склянки были откупорены, содержимое вылито в котел. Кхира пробормотала пару непонятных фраз, руническая надпись на боку котла сверкнула и погасла. Женщина снова запустила костлявую руку в корзину, достала сверток, развернула его.

- Волосы Катрионы. Белая прядь, чтобы связать проклятие намертво - в котел.

Белый локон упал в смолу и сгорел. Бормотание повторилось. Кхира достала кувшин молока, обернутый полотенцем ржаной каравай.

- Хлеб и молоко - плата жрице, чтобы Сильный знал, она не по своей прихоти творит заговор, она исполняет волю просящей. Отведай плату, Сильный, ее тебе угощение.

Часть молока и краюха хлеба отправились вслед за кровью и волосами.

- Жертву Сильному ты забыла, - заметила Кхира, заглядывая в опустевшую корзину, - Непростительная оплошность. Даже ваш Бог любит жертву, а мой господин ее требует.

- Я не знала, что принести, - ответила Анна, - силки, расставленные на кроликов, пусты. Не крысу же мне ловить.

- Я помогу, ибо остановить заговор нельзя, - Кхира подняла руку, издала переливчатую трель.

На ее кисть уселась крохотная серая птичка с оранжевой грудкой - зарянка. Жрица взяла ее в ладонь, погладила по трепещущим перьям, успокаивая, и быстро свернула ей шею. Снятым с пояса серпом отрезала завалившуюся на бок головку, бормоча заклинание, выжала птицу в котел, как кусок творога, маленький трупик кинула в смолу, где он загорелся и начал тонуть. Руны на котле засветились.

- Я, - Анна схватилась за саднящее горло, но заставила себя говорить, - я знала - тебе понадобится что-то от него. Я не смогла добраться до него. Поэтому принесла это. Пустяк, но...

Из кармана фартука она вынула рисунок, ее портрет, выполненный Бойсом. Кхира взяла лист длинными пальцами.

- Он рисовал?

- Он.

- Его мысли, его руки... Подойдет.

Варево бурлило, вздувалось тягучими пузырями, в нем перекипало все то, что принесла с собой Анна. Кхира покидала в смолу соцветия омелы, срезанные с поваленного дуба золотым жреческим ножом. Огонь отвечал на ее заклинания тем, что задыхался, забивался в рубиновые угли либо с грозным ревом вздымался, раскаляя котел. На обступившие поляну стволы падала зловещая, колеблющаяся тень жрицы, которая старела и ссыхалась с каждым произнесенным заклинанием. В лесу гудело - Анне казалось, там ведьмы поют реквием. Читая на лице гостьи смертный ужас, жрица объясняла:

- Власть не дается нам просто так. За нее, за возможность вмешаться в естественный ход вещей нужно отдать многое, ты сама скоро убедишься в этом, Анна. В одном месте берется, в другом убавляется - природа стремится к равновесию. За меня не бойся, я посредник, я постарею, но возрожусь со временем. Ты же, причина, исток, ты отдаешь, но восполнения не претерпишь. Пути назад нет. Он - цель, он сейчас, в этот самый момент, тоже платит за мое колдовство. Его смертью проклятие входит в жизнь. Одно умирает, другое рождается...

- Его смертью? Я не хочу, чтобы он умирал!

- Он умирает, это единственный путь. Но восстанет с новой кровью, с новым сердцем, с новой душой. Принимай в себя проклятие, что дарит тебе Анна Монро, мальчик, пей его полною чашею. Вари, котел, вари...

Ветра не было. Сидя в круге света, изнемогая от жары, волнами расходящейся от котла, Анна видела - дубы и буки двигаются, размахивают ветвями, по густым кронам их пробегает частая рябь. В лесу была Сила. Она шла по просекам, одним дыханием пригибая к земле реликтовые деревья. Осмыслить ее величие было невозможно. Анна чувствовала, Сила хочет выйти на поляну, где сидят Анна и Кхира, жаждет убить все живое на ней - такое в ней бурлит неистовство. Но жрица держит Силу тайным словом, и Сила послушна ей. Она стоит за спиной и вершит судьбу, перекраивая заново человеческие жизни.

Бойс развернул картину к окну и накрыл ее простыней, видя, что в комнату входит мать и первый недовольный взгляд бросает именно на полотно.

Работа над ним подходила к концу. Элеонора ничего не сказала сыну по поводу того, что поздно, а он и не думает отправляться в постель. Позволила уговорить себя попить вместе чай. Они уселись друг напротив друга за столом, уставленным китайским чайным фарфором. Она хотела прочесть письмо, доставленное утром из Тэнес Дочарн. Но сын опередил ее.

- Мама, я...

Слова застряли у Бойса на языке. Он потянулся к матери, словно взывая о помощи, и упал со стула на пол с диким грохотом.

- Черт возьми! - Элеонора бросилась к нему, успев подумать, что первым же делом избавится от картины.

Бойс лежал на спине, глядя в потолок стеклянными глазами. Она схватила его за запястье - ее пронзило мертвым холодом его тела. Элеонора не поняла ничего. Положила пальцы на жилку на шее. Пульса не было. Что происходит?

Перед ней лежал мертвец. Мертвец, бывший ее сыном. Она должна была бы бежать, кричать, но не могла пошевелиться. Люди не умирают вот так, без агонии, просто падая как громом пораженные. Элеонора хотела взвыть, но голосовые связки ей отказали. Она огляделась в растерянности, и не увидела ни окна, ни выхода из комнаты, все заслонил непонятно откуда взявшийся болотный туман. Мать осталась стоять на коленях над телом сына, ощущая чьи-то железные ладони на плечах, придавившие ее к земле.

В углу его глаза показалось что-то. Элеонора пригляделась. Слеза? Нет. Она же черная как смола.... Капля сползла к виску и пропала в волосах. Вслед за ней из глаз, ноздрей, уголков рта, ушей лежавшего перед Элеонорой сына заструилась черная жидкость.