Сладкая отрава

– Почему ты не ушел? – зло спрашивает она.

От неожиданности я соскакиваю со своего места и выпаливаю первое, что пришло в голову:

– Я хотел поговорить с тобой.

– Не о чем говорить, – отрезает Китнисс. – Ты знаешь, где дверь!

Она разворачивается, чтобы уйти, но я окликаю ее:

– Подожди!

Я почти уверен, что девушка не послушается, но, к моему удивлению, она замирает на месте. Лихорадочно соображаю, как можно использовать эту маленькую победу.

– У меня к тебе просьба… – начинаю я, хотя еще понятия не имею, о чем попрошу ее. Я всего лишь пытаюсь вспомнить, что сострадание и жалость к беспомощным – кнопки Китнисс, на которые можно надавить.

«Думай, Пит, думай!», – подталкивает меня внутренний голос, но в голове ни одной светлой мысли. Внезапно, в памяти всплывают слова Примроуз: «… подходишь, целуешь, а там разберетесь…». Эта идея внезапно кажется мне такой соблазнительной, что я готов рискнуть.

– Одна маленькая просьба, – говорю я, а Китнисс медленно, словно нехотя, поворачивается в мою сторону.

– Какая? – спрашивает она.

– Я хочу поцеловать тебя! – выпаливаю я, и Сойка уже открывает рот, чтобы отказать мне, когда я начинаю тараторить без остановки: – Ты ведь помнишь, что Сноу копался в моей голове? Он многое там переделал по своему усмотрению! Когда я был в тюрьме, Хеймитч рассказал мне, что самое верное средство, чтобы отличить истину от вымысла – пробовать на практике и сверять ощущения!

Китнисс удивленно замирает и внимательно смотрит на меня. Думает.

Прикрываю глаза. Черт. Какой человек в здравом уме поверит в весь тот бред, что я наговорил?

Сойка молчит, я тоже.

Секунды стремительно ускользают в вечность, и неожиданно девушка произносит:

– Хорошо, если это исключительно в медицинских целях, то я согласна. Прим говорит, что помощь убогим – добродетель.

В ее покорном тоне слышится язва, но я пропускаю это мимо ушей, окрыленный разрешением ее поцеловать. Реально ли это? Делаю шаг навстречу: один, потом еще один. Китнисс не убегает, напротив, стоит и покорно ждет меня, глядя прямо в глаза.

Я оказываюсь совсем рядом, чувствую приятное теплое дыхание на щеке. Сердце бьется, как у зайца, пойманного в клетку. Волнение. Трепет. Касаюсь пальцами щеки Китнисс: кожа горячая и очень мягкая. Провожу рукой выше, глажу ее по волосам, запутываясь в темных прядках. Вторая рука аккуратно ложится на талию Сойки, притягивая ее вплотную ко мне.

Наши ноги соприкасаются, и я внезапно чувствую, как возбуждаюсь. Задерживаю дыхание и, наклонившись, касаюсь сухих губ Китнисс. Прикусываю верхнюю губу, потом нижнюю. Китнисс не пытается ответить мне, но и не сопротивляется. Ее руки опущены вниз, а глаза прикрыты. Злится? Тогда почему не оттолкнет?

Снова целую, на этот раз настойчивее, наглее. Пытаюсь проникнуть языком ей в рот, но Сойка плотно стиснула зубы, не пуская меня внутрь. Не знаю, откуда во мне берется эта наглость, но я снова обращаюсь к девушке с просьбой:

– На самом деле, детские поцелуи не в счет. Мне надо почувствовать твой язык…

Сойка распахивает глаза, пробегаясь взглядом по моему лицу и задерживаясь на губах.

– Это тебе Хеймитч сказал «так» лечиться? – уточняет она.

Бессовестно лгу, кивая, но Китнисс снова попадается на мой обман. Она, поразмыслив, вновь закрывает глаза, чуть-чуть приоткрывая губы и приглашая меня к поцелую. Взрослому поцелую. Желание, которое я не выпускал долгие годы, рвется наружу. Я удивлен сам себе: насколько меня волнует один только факт близости Сойки.

Резким движением впиваюсь в ее губы, и девушка не отталкивает меня, позволяя ласкать себя языком, но по-прежнему не отвечая мне. В какой-то момент, я даже решаю, что Китнисс испытывает отвращение к тому, чем мы занимаемся, но вдруг из ее горла вырывается сдавленный, явно сдерживаемый стон, а язык приходит в движение, сплетаясь с моим.

Это производит на меня ошеломительный эффект: я теряю голову от того, что удалось пробиться к ласковой стороне Китнисс, и внезапно становлюсь смелым. Мои руки пускаются в путешествие по ее телу, скользя по спине, обхватывая тонкую шею, то и дело порываясь скользнуть вперед, между нами, и коснуться ее груди. Мало-помалу, с трудом сдерживаясь, я все-таки накрываю грудь Китнисс своей рукой, но она не дергается и даже не разрывает поцелуй. Стонет: тихо, одобрительно.

– Китнисс, – с трудом отрываясь от нее, шепчу я. – Я хочу тебя…

Серые глаза встречаются с моими, и я удивляюсь тому, насколько они неожиданно туманны. Я бы даже назвал это ответным желанием, если бы мог поверить в то, что Сойка меня не оттолкнет.

– Не думаю, что это хорошая идея, – говорит она, но когда я пытаюсь убрать свою руку с ее мягкого бугорка, ее ладонь удерживает меня на месте.

Наклоняюсь, целую ее в шею: десяток мелких поцелуев, покрывающих кожу. Сойка стонет. Мне не мерещится. Ее руки гладят мое тело, а дыхание сбилось, переходя периодически в шепот. Не знаю, как среди всего этого замечаю причудливый рисунок серебряной цепочки, которая висит у Китнисс на шее. Меня привлекают витиеватые сплетения звеньев: я могу ошибаться, но подсознание твердит, что я уже видел это украшение раньше.

Пуговица за пуговицей расстегиваю спереди платье Китнисс и, наконец, распахиваю его. Ровно между грудей, прикрытых светлой тканью лифчика, покоится переливающийся турмалин, подвешенный на ту самую цепочку. Мой подарок. Мне становится страшно, по-настоящему страшно от того, как много это для меня значит.

– Ты носишь его? – я не знаю, зачем спрашиваю очевидные вещи.

В горле стоит комок, мешающий глубоко вздохнуть.

Китнисс ждала меня. Вот теперь я действительно в это верю.

Сойка смотрит мне в лицо, а ее щеки горят огнем, будто я раскрыл какую-то страшную тайну. И глаза: они чем-то напоминают безумие – сияющий бессмысленный взгляд, мягкая поволока. «Словно дурман от отравы», – проносится у меня в голове. Я не уверен, что это правда, но кажется именно такой – шальной и немного сумасшедшей – выглядела Китнисс, когда ночь за ночью пыталась соблазнить меня.

– Закрой дверь, – на выдохе говорит она.

– Что? – я не понимаю, причем тут дверь.

– Закрой дверь, – повторяет Китнисс. – Ребенка разбудим.

Я часто моргаю, и внезапно до меня доходит смысл ее слов. На нетвердых ногах я обхожу Сойку и, дойдя до двери, прикрываю ее. Разворачиваюсь. Китнисс стоит на месте и ждет меня. Облизывает губы – скорее всего, непроизвольно, однако меня до невозможного заводит ее жест. В секунду оказываюсь рядом и, подхватив девушку на руки, толкаю назад. Мгновение, и она ударяется спиной о стену, а я вместе с ней.

Мы целуемся, как чокнутые, ее платье задирается вверх, а тонкая преграда белья сдвигается в сторону, позволяя мне ворваться в теплую глубину Китнисс. Яростные толчки. Стоны, переходящие в крики. Дикая пляска рук, сплетение языков. У нас никогда не было такой бешеной потребности друг в друге: гори весь мир огнем, но мы не смогли бы сейчас остановиться. Я в кольце ее ног, она в плену моих рук, и мы оба в полной власти жажды, граничащей с похотью. Снова, снова, снова…

Страсть выплескивается из меня, и я получаю разрядку одновременно с Китнисс. Полное единение тел и душ. Я готов растянуть эти секунды в вечность. Целую ее последний раз, и выскальзываю из горячего тела.

Мои ноги подкашиваются от внезапной слабости, а когда я опускаю Сойку, то понимаю, что и ее колени дрожат от покинувшего нас напряжения. Я уже готов сказать Китнисс теплые слова и признаться, как сильно я скучал, но она начинает говорить первой.

– Спасибо, что зашел, – Сойка чуть отодвигается и одергивает платье, прикрывая ноги. – Передай Хеймитчу, что его методы не научны.

Я все еще стою со спущенными штанами: ошарашенный настолько, что не могу двигаться. Китнисс тем временем, подходит к двери и, застегнув платье на все до единой пуговицы, поворачивается наконец ко мне.

– Я не поблагодарила тебя за подарок? – спрашивает она, но не дожидается ответа. – Мне понравилось, – секунда молчания, – а теперь уходи.