Сладкая отрава

– Ты должен верить мне, Пит, – произносит Китнисс, снова глядя мне в глаза. – Это наш ребенок.

Она говорит очень тихо, вероятно, чтобы наш разговор не могли подслушать доктор и Кларисса, которые стоят в паре метров от нас. Почему-то именно это – ее интимный тон – раздражает меня еще больше.

– Я уже верил тебе, Китнисс, – сквозь зубы отвечаю я. – Верил. А ты обманывала. Так что на этот раз мне нужно что-то большее, чем твои слова. Если только… Ты не отказываешься, потому что на то есть другие причины…

По тому, как вспыхнули щеки Сойки, я знаю: намек на Гейла она поняла. Но я никак не могу разобрать эмоции на ее лице: страх, стыд, смущение? С каждой минутой ее молчания, моя подозрительность растет, как снежный ком. Я снова вспоминаю противные мне картинки с Китнисс и Гейлом в главных ролях, и в руках появляется легкое покалывание – хочется перестать уговаривать Сойку, а просто схватить ее и волоком дотащить до камеры.

– То, как ты собираешься сделать это… – говорит наконец Китнисс, – это не причинит вред ребенку?

– Нет, – сходу отвечаю я.

– А мне?

На пару секунд теряюсь, и уже хочу соврать, но понимаю, что смысла в этом нет.

– Вреда тебе не будет, – произношу я. – Только немного больно…

Китнисс тяжело сглатывает, явно обеспокоенная и не до конца поверившая в мои слова, но все-таки кивает. Я беру ее за руку и веду обратно в темницу. Когда мы проходим мимо Клариссы, моя помощница прожигает Сойку взглядом, но стоит мне кашлянуть, привлекая ее внимание, как на лице девушки появляется добродушная улыбка.

Странные создания – женщины, думаю я, следуя вперед.

Оказавшись в камере, Китнисс присаживается на край кушетки. Молчит, но не выпускает моей руки, хотя я пусть и не настойчиво, но уже пытался освободиться.

– Им что, тоже надо быть здесь? – спрашивает Сойка, указывая головой на двух миротворцев и Клариссу, которые входят в комнату следом за доктором Корпиусом.

– А это проблема? – удивляюсь я.

Китнисс неловко бегает глазами туда-сюда, а потом, будто подобрав нужные слова, говорит:

– Я не хочу, чтобы они видели… Это унизительно, Пит. Пожалуйста?..

Хмурю брови. Я еще могу понять, что Сойке не по душе миротворцы – Китнисс всегда была стеснительной с посторонними мужчинами, но чем ей не угодила Кларисса, я не понимаю.

– Мы вместе. Всегда, – подает голос моя помощница.

Перевожу взгляд с Китнисс на Клариссу, а в камере повисает неловкое молчание. Капитолийка улыбается, ее глаза светятся ярким огнем. Красивая. Слишком красивая, по сравнению с тощей и измученной девушкой, сидящей передо мной. Снова смотрю на Китнисс: она разжимает ладошку, выпускает мою руку из своей, а ее подбородок дрожит, будто она вот-вот снова заплачет.

– Выйдите все, кроме доктора, – говорю я.

Миротворцы подчиняются мгновенно, а вот Кларисса явно не согласна.

– Но, Пит!.. – возмущается помощница, но я не даю ей закончить.

– Выйди! – командую я.

Кларисса знает разницу между просьбой и приказом: интонация четко отмерена, голос спокоен, но пронизан сталью. Всплеснув руками, она выходит вслед за миротворцами, громко хлопнув металлической дверью.

Перевожу взгляд на Китнисс. Она упорно смотрит в пол, а костяшки ее пальцев побелели от усилия, с которым она сжимает кулаки.

– Ложись, – говорю я уже спокойней, и Сойка послушно укладывается на спину, вытянув руки по швам и не проронив ни слова.

Доктор подходит к нам, в его руке бутылка с обеззараживающей жидкостью и ватный тампон.

– Оголите живот, мисс Эвердин, – просит Корпиус, и Китнисс, наконец, удостаивает меня взглядом. Мимолетным, испуганным и… злым?

Сойка послушно приподнимает майку. Округлость ее живота приковывает к себе мое внимание, и я ощущаю внутри приятное волнение. Неужели все-таки там, внутри тела Китнисс, бьется сердце моего ребенка? Сына или дочки…

Стараюсь отогнать преждевременные надежды, ибо уже не единожды я обжигался, связавшись с Сойкой, но сердце все равно трепещет в предвкушении.

Доктор смачивает тампон и протирает им небольшой участок светлой кожи Китнисс чуть левее пупка.

– Вам стоит держать ее, мистер Мелларк, – не громко говорит Корпиус, обращаясь ко мне.

Китнисс слышит его слова и беспокойно ерзает на своем месте.

– Ты обещал мне, что с ребенком все будет нормально, – произносит она, придерживая майку под грудью. Я киваю, подтверждая наш уговор.

Когда доктор достает из своего медицинского чемодана шприц и иглу к нему, даже мне становится не по себе. Что уж говорить о Китнисс, которая, при виде длинной и достаточно толстой иголки, громко охает и инстинктивно отползает в сторону от доктора.

– Я же просил держать! – недовольно бурчит Корпиус, постукивая пальцем по корпусу шприца и насаживая на него металлическую иглу.

Мне не приходит на ум ничего, кроме как подтащить Сойку обратно на край кушетки и усестся на нее верхом, чтобы она не смогла сдвинуться с места. Китнисс возмущенно говорит: “Слезь с меня!”, но я остаюсь на месте.

Чем ближе к животу подносит иглу Корпиус, тем беспокойнее становится Сойка. Ее руки уже не сжимают края майки, а стремительно оказываются на животе, прикрывая место, которое было обеззаражено.

– Что за дела? – злится доктор. – Вы что, мистер Мелларк, сюда поиграть пришли или вам все-таки нужны ответы?

Не смотря на устрашающий вид иглы, я помню, что малышу это не повредит. А Китнисс… Переживет… Это же не смертельно?

Ловлю руки Сойки и прижимаю к бокам, фиксируя и обездвиживая ее. Доктор вновь протирает ватой участок будущего укола, и, наконец, кончик иглы касается нежной кожи, чуть надавливая на нее. Китнисс вздрагивает, но я держу ее, не давая сбежать.

Мгновение, и игла резко погружается в живот Сойки, а из ее горла раздается дикий крик. Она дергает руками, пытается скинуть меня с себя, но у нее не выходит. Запоздало я понимаю, что ей ведь не сделали даже обезболивающего укола, но, скорее всего, нельзя – может навредить малышу.

Это на время приглушает мою совесть, но чем глубже в тело Китнисс входит игла, тем больше я сомневаюсь в гуманности такого метода определения отцовства. Сойка вопит, заливаясь слезами, и не прекращает попыток вырваться из моей хватки.

Основание шприца упирается в живот Китнисс, и, потянув за поршень, Корпиус наполняет инструмент красной жидкостью, высасывая ее из тельца ребенка. Все происходит слишком медленно, чувствую, как от напряжения сводит мышцы, но я не выпускаю Китнисс из своих рук: в нынешнем состоянии она, наверняка, сразу вытащит иглу и все станет напрасным.

Проходит целая вечность, прежде чем инородное тело покидает живот Сойки. Она часто дышит, всхлипывает и, как только я отпускаю ее запястья, сразу же прикрывает рану руками. Я с ужасом смотрю, как Корпиус преспокойно укладывает шприц с образцом ДНК в свой чемодан, а в это время между пальцев Китнисс выступает алая влага. С каждой секундой крови становится все больше, но доктор, похоже, не особенно об этом беспокоится.

– Сделайте что-нибудь! – срываюсь я, и Корпиус, наконец, поворачивается к своей пациентке.

– Минутку, – говорит доктор и, порывшись в чемодане, извлекает оттуда бутылку с прозрачной жидкостью. – Уберите ее руки, – просит он, и я выполняю.

Мои пальцы становятся горячими от крови Китнисс, а она только беззвучно плачет, глядя в потолок.

Мгновение, и Корпиус выливает на рану ту самую жидкость. Камера наполняется резким запахом спирта, и воздух сотрясает очередной, на этот раз последний вопль Сойки.

Она теряет сознание, безвольно уронив руки по бокам от себя.

– Так и должно быть? – обеспокоенно спрашиваю я.

Доктор пожимает плечами:

– Образец крови ребенка у нас, а мисс Эвердин придет в себя через пару часов. Пойдемте, мистер Мелларк. Президент хочет вас видеть – насколько я знаю, у него к вам серьезный разговор.

Встаю с тела Сойки, поправляю влажный компресс, оставленный Корпиусом на ране, и натягиваю поверх него майку Китнисс, прикрывая живот.