Символ Веры

- Нет, не соблаговолю, - усмехнулся кардинал Уголино.

- Как это понимать? - нахмурился кардинал-вице-канцлер.

- После долгих раздумий я пришел к выводу, что дело сие было в высшей степени богоугодно и принять за него вознаграждение - грех. Не ради мирских наград, но во имя веры трудились мы неустанно. Кстати, - деловито добавил ди Конти. - Я впечатлен. Ты очень эффектно отыграл партию и вернул своего Иону из утробы кита. В Дашуре пересматриваются правила ношения оружия. Совет фундаторов намерен запретить все, кроме пистолетов и револьверов. Во избежание.

- Дела Дашура пусть остаются в Дашуре, - Морхауз был раздражен и теперь не считал нужным скрывать это. - Уточним, ты отказываешься от вознаграждения за то, что помог мне добиться перевеса и провести кандидатуру Гильермо?

- Сама истина речет устами твоими, брат мой.

Морхауз смотрел на ди Конти сверху вниз, превосходя согбенного старика по росту раза в полтора. Но почему-то не чувствовал этого превосходства.

- Почему? - отрывисто бросил Александр. Он никак не мог избавиться от скверного ощущения, что старый прощелыга ди Конти видит нечто такое, что скрыто от взора самого кардинала-вице-канцлера. И втихую смеется над всемогущим Морхаузом, который теперь был, безусловно, самым влиятельным человеком во всей Церкви.

- Скажем так ... - голос Уголино шелестел тихо и бесплотно, как полет осеннего листа на ветру или легкий шаг кота на охоте - Я уже слишком стар. Мирская награда ценна, однако привлекает меня куда меньше, чем полвека назад. Теперь я нахожу удовольствие в событиях и людях, которые ими движут. Эпопея с Гильермо началась скверно. Однако в конечном итоге оказалась ... великолепна и доставила мне огромное удовольствие, как стороннему наблюдателю. Таким образом, я полагаю, мы в расчете.

- И это все? - еще более мрачно вопросил Морхауз.

- О, нет, - седой старичок улыбнулся в белоснежную бороду и прищурился так, что глаза его совсем укрылись в сетке морщинок. - Я рассчитываю на продолжение игры и надеюсь, что Господь наш милосердный продлит мои годы настолько, чтобы я смог насладиться кульминацией.

- Продолжения не будет, - жестко отозвался Александр. - Иногда противники одерживали надо мной верх. Но никогда - дважды. Praemonitus, praemunitus!

- Безусловно. Предупрежденный вооружен, так и есть. Но...

Морхауз ожидал продолжения фразы, однако ди Конти погладил бороду и с неожиданной ловкостью поднялся из кресла. Все с той же загадочной улыбкой ватиканский библиотекарь развернулся и очень бодро для своего ветхого вида зашагал прочь.

- Не провожай, - небрежно кинул через плечо ди Конти. - Твой секретарь, думаю, все устроит.

Александр лишь с грустью вздохнул, подумав, что ошибся. Нет здесь никакого двойного и тем более тройного дна. Просто старик уже совсем плох и начинает заговариваться в преддверии старческой деменции. Тяжелый, тяжелый год для пастырей Христовых...

Морхауз, как и почтительный фра Винченцо, не слышали тихого бормотания Уголино, который уходил, говоря сам с собой:

- Но гордыня застилает твой взор и скрывает очевидное.

Ди Конти остановился, перевел дух. И так же тихо, только лишь для себя, закончил мысли:

- Кажется, твой протеже так и не проникся игрой го, предпочитая японские шахматы?.. Думаю, мне стоит изучить их правила. Не беспокойся об «авиньонцах», Александр.

Тихий смех Уголино докатился до ближайших стен и умер, растаяв туманной дымкой на солнце вместе с последней фразой старика.

- Самую сложную партию ты будешь играть отнюдь не с ними.

Эпилог

- Вот и закончилась увлекательная история...

Бесплотный, сухой голос слепого старика повис в темноте. Стукнули четки.

- Строго говоря, с этого она только началась, - с легкой усмешкой поправил рассказчик. - Но это уже совсем другая повесть. И о ней в другой раз.

- Много времени прошло с той поры, Гильермо Первый, - вздохнул слепец, как будто искренне огорчаясь тому.

- Время властно над всеми нами, - нейтрально отозвался Папа. - Лишь Бог стоит над ним.

- И оно меняет всех нас, независимо от желаний и чаяний, - подхватил старик. - Время не пощадило и тебя.

Гильермо промолчал.

- «Кровавый понтифик», «Гильермо Всеалчный», «Самый бесчестный человек Ватикана», - перечислял слепой. - «Архипредатель»... Имя тебе - легион, и все они...

- Нелицеприятны, - снова хмыкнул Гильермо Боскэ. - Я знаю. И сейчас это неважно.

- Да, неважно, - повторил старик в темноте. - Уже неважно... Все имеет свое начало и свой конец. Истории прошлого закончились, и это возвращает нас к вопросу. Чего же ты хочешь?

Гильермо помолчал. Затем прошуршала одежда - понтифик склонился к самому уху собеседника.

- Об этом знали три человека, помимо меня. Один из них умер, но теперь посвященных снова станет трое, - негромко сказал Боскэ, и голос его упал до шепота. Или, если точнее, до призрачной тени самого тихого шепота. Лишь тот, кто много лет не видел света, и привык только слышать, мог разобрать отдельные слова.

Викарий Христа говорил недолго. И только тьма видела, что с каждой его фразой слепой террорист бледнеет. Но отнюдь не от страха.

Гильермо закончил и вернулся в прежнее положение со словами:

- Вот, чего я хочу.

- О, Господи, - выдохнул старик, сжимая целлулоидные самодельные четки с такой силой, словно они были спасательным канатом. - Правду говорили, ты определенно безумен.

- Неужели ты шокирован?

- О, да... - протянул старик. - Несомненно. Сначала ты меня заинтересовал. Сейчас же - поразил. Это безумно и одновременно слишком велико, слишком масштабно … и слишком практично для сумасшествия.

- Приятно слышать столь высокую оценку, - ровно и сдержанно отметил Гильермо.

- Что ж, теперь я знаю, чего ты хочешь. Но все еще не понимаю свою роль. Что ты хочешь от меня?..

- Я думаю... - Гильермо сделал паузу, и когда продолжил, голос его звучал почти мечтательно. - Я думаю, что «Морлоки» слишком долго дремали во тьме забвения.

Долгий протяжный свист прорезал темноту - слепой убийца выдохнул сквозь зубы.

- Неужели?.. - спросил он, и было непонятно, в чем суть вопроса. Было то несогласие со словами понтифика или же старик обрадовался вести? А может быть что-то иное, в любом случае это осталось тайной.

- Я хочу возродить и вернуть ужас высших классов, правителей мира, - сказал Гильермо, и каждое его слово падало, словно камень в омут.

- Ты ищешь справедливости?

- Мне не нужна справедливость. Солдатенков был прав – люди в ней не нуждаются. Чтобы совершить задуманное, мне нужны война, паника и смерть, - тихо сказал Гильермо. - Я хочу, чтобы мир вздрогнул от ужаса, и одно лишь слово «Морлок» снова наполняло бриллиантовые сердца невыразимым страхом.

- Да, страх... - машинально повторил старый и слепой человек, последний из «морлоков». - Как в прежние времена... Но ты не знаешь, как вернуть его, ты не знаешь, как превратить терроризм в театр ужаса. В искусство.

- Да. Поэтому я искал вас, хоть одного. И нашел тебя.

- Забавно... - проскрипел старческий голос. - Я думал, что наше бегство тогда, после экспресса, станет кульминацией. Мотоциклы, поддельные документы, Турция, перестрелки с полицией и пинкертонами. Взрыв дирижабля – почти как в фильмах Дэвида Уорка Гриффита. Странно, что я тогда выжил. Впрочем, благодаря этому мой след оборвался окончательно. Морлоки ушли, как и действовали – ярко, красиво, стильно. Кто бы мог подумать, что возможно, это всего лишь промежуточный финал? Затянувшаяся интерлюдия.

- Итак, ты со мной? - спросил Гильермо.

Ответом ему стал негромкий металлический лязг - морлок разрядил гранату.

- Если бы я верил в бога... - задумчиво произнес слепец. – Тогда, пожалуй, сейчас я был бы в раздумьях. Кто ведет тебя, Гильермо Первый? Это испытание или знак? Сатана искушает меня или Господь указывает новый путь?