Символ Веры

Vade retro, Satana!

Во взоре кардинала Морхауза светилось жадное внимание и мерцала странная, мрачная радость. Как у алчного, презревшего законы людские и божеские вора, который раскопал могилу и, отбросив тленные останки, нашел драгоценности покойного.

И было в этом зловещем взоре что-то еще... некое потаенное чувство, которое пробивалось сквозь хищное удовлетворение, как слабенький зеленый росток через старую могильную плиту. Однако некому было увидеть и тем более понять истоки подлинной радости Морхауза.

* * *

Скрипнула старенькая деревянная дверь, из коридора хлынул поток света, кажущийся ослепительно ярким, хотя светила всего лишь керосиновая лампа в руках отца-настоятеля. Гильермо вздрогнул и посмотрел снизу-вверх на вошедших. Брат Арнольд ощутимо трясся, ряса колыхалась на его солидных телесах, как живая, а лампа в руке раскачивалась, словно часовой маятник. Кто-то, до поры невидимый в темноте, с легкостью отодвинул приора и ступил в келью. Гильермо сощурился, моргая и пытаясь рассмотреть незнакомца.

- Брат Леон проводит ночные часы не во сне, но в благочестивом бдении и молитвах, - пробасил неизвестный. Он был велик, широк в плечах и казался еще больше, еще шире из-за ракурса, под которым Гильермо разглядывал странного гостя.

- Истинно так, - пропищал фальцетом из-за плеча великана приор.

- Это похвально, - одобрил титан, немного склоняясь над все еще распростертым ниц монахом. Жесткий воротничок-колоратка под сутаной сиял белизной так, что колол глаза.

Гильермо поднялся на колени. Он чувствовал, что нежданное вторжение как будто неким образом осквернило чистоту, искренность обращения ко Всевышнему. Так неудачная шутка превращает театральное представление в глумливый и недостойный фарс.

- Собирайтесь, брат Леон, - с печалью выговорил отец Арнольд. - За вами прислали.

- Кто?.. Не понимаю... - пробормотал Гильермо. Глаза еще не привыкли к свету, и монах машинально закрылся от лампы.

- Собирайтесь. Время не ждет.

- Но куда? - возопил Гильермо, и слова его не остались гласом вопиющего.

- Время не ждет, - повторил великан и положил на плечо доминиканца ладонь. Вроде и не придавил, однако монах ощутил тяжелую, уверенную силу. Силу, что не терпит противления и возражений.

- Brevi manu, без проволочек, - внушительно посоветовал гость. - Вы все узнаете. Со временем.

Глава 7

- Всё же, я убеждена, фроляйн Генриетта, что сказанное Вами - полная чушь, - произнесла компаньонка. Она изъяснялась по-немецки, беглец понимал этот язык с пятого на десятое, но девушка говорила медленно, тщательно выговаривая каждое слово, будто бы закончив длительное обдумывание. Поэтому он разобрал почти все. В том числе и явственное «Вами» - с большой буквы.

- Неужели?.. - второй голос. Видимо наследницы.

Страшно слушать. Страшно повернуть голову даже на волосок. Один лишь их взгляд, брошенный не в ту сторону... И моторы все ближе - погоня ходит сужающимися кругами, исходя радостными воплями, смехом.

Олег вспомнил лица девушек. У той, что относилась к «обществу» волосы всегда были убраны под темную шелковую сеточку, по самой новой, остро-провокационной моде. А на лице застыла вечная гримаска, в которой смешались усталая брезгливость и скука. Даже взгляд у нее казался каким-то неподвижным, глаза как у игрушки из лучших итальянских магазинов «Bambola». Компаньонка-телохранитель казалась чуть более живой, но именно «чуть», то есть немного. Строго функциональная машина, имеющая ровно столько индивидуальности, сколько позволяет размеренный регламент и внутренний устав службы безопасности картеля.

Впрочем, теперь девушки отнюдь не казались ни куклами, ни даже людьми своего круга. Если бы Олег чуть меньше устал, изголодался и не был ранен, он даже мог бы подумать, что впервые видит настоящих людей без масок. Однако несчастный беглец ничего такого не думал, а просто лежал, затаив дыхание, и слушал.

- Чушь? - вопросила Генриетта с толикой юмора в голосе. Похоже, компаньонка относилась к самому близкому кругу слуг, которым дозволялось многое, в том числе и отсутствие должного пиетета в речах.

Несколько следующих фраз прозвучали невнятно и совсем непонятно для Олега. Похоже, дамы перешли на какой-то специфический диалект немецкого, судя по всему разговор шел о некой давней шутке, совершенно непонятной для непосвященных. Затем их речь снова стала понятна, хотя и приглушена недалеким рыком автомобилей. Молодежь разгулялась и гоняла, как на американском «родео».

- ... надоело! - резко бросила Генриетта, как будто продолжая давно начатую тему. - До смерти надоело.

Короткая ремарка компаньонки утонула в скрипе ветра, зато громко щелкнула зажигалка. Яркий бензиновый огонек прыгнул веселым чертиком, выхватил из сумерек лицо фроляйн Генриетты. Короткие темные волосы, освобожденные от сетки, завивались мягкими полукольцами, красиво обрамляя лицо. Черные глаза блестели, словно выточенные из обсидиана. Олег закаменел - казалось, что не заметить его невозможно, женщины смотрели в его сторону, буквально в упор.

Секунды, пока Генриетта раскуривала длинную, очень тонкую сигариллу, тянулись, будто несчетные годы. Наконец зажигалка погасла. Олег украдкой перевел дух, боясь даже сглотнуть.

- Господи, как все предсказуемо, - тоскливо протянула госпожа. - Как все надоело... Все эти правила, «традиционное времяпровождение для людей нашего круга».

Последние слова Генриетта выговорила с явным презрением, словно выплюнула.

- Репутация, - односложно отозвалась компаньонка. - Noblesse oblige, положение обязывает. Каждый человек является заложником своего сословия.

- О, да, - с неожиданной горячностью выпалила Генриетта. - Репутация! Обязанность! Присутствовать на скачках, посещать дамские клубы и sole

Она не закончила фразу, однако спутница поняла. Понял и Олег, резко вспомнив о своем бедственном положении. Нога болела все сильнее, стопу будто жгло открытое пламя, и беглец прикусил губу, боясь застонать.

- Вся жизнь проходит в клетке долга, обязательств, которые были возложены на тебя еще до рождения! И даже töten на охоте несчастных людей, которым всего лишь не повезло - теперь и это уже почти обязанность!

- Что поделать, сначала простое времяпровождение, затем мода. потом атрибут должного поведения, - дипломатично ответила компаньонка. - Хотя относительно клетки долга я бы поспорила.

- О чем здесь спорить, Александра? - зло вымолвила Генриетта, нервно затягиваясь, сигарилла полыхнула, как маленький факел.

Несколько мгновений девушки молчали. Та, которую назвали Александрой, сменила позу, что-то глухо звякнуло. Очень знакомо звякнуло, оружейно.

- Равноправие, - не совсем понятно сказала компаньонка, наверное опять продолжая высказанную ранее мысль.

- «Равноправие», - с не женским отвращением процедила Генриетта. - Фальшивое золото! Обманка! Для семьи я такой же актив, как наш пакет ценных бумаг, заводы в собственности или золотые счета в банках Парижа и Дрездена. И все это...

Олег не видел жеста Генриетты, но предположил, что она резко обвела все вокруг.

- ... все это часть большой клетки. Как я устала чувствовать себя ходячим долгосрочным вложением, которое должно окупиться в разумные сроки и приносить дивиденды.

- Боль и безысходность, - на сей раз ядовитый сарказм наполнил уже слова Александры.

- Что?..

- Боль и безысходность, - повторила компаньонка.

- Поясни, будь любезна, - холодно попросила, точнее, приказала госпожа.

- Пожалуй, мне лучше промолчать.

- Настаиваю. И мы забудем об этом сразу по возвращении на станцию.

Девушка с оружием заколебалась. Однако все же заговорила.