Страница 16 из 70
— Извините. Медянка, — улыбнулся он, словно это был пустяк. Я встретилась с ним на полпути, Пи соскользнула с моих рук вниз.
— Ты с ума сошел? Зачем ты таскаешь пистолет, находясь рядом с моим ребенком?
— Я егерь. Я всегда ношу с собой пистолет.
О, что ж, это имеет смысл. Боже, мне нужно было успокоиться.
Я нехотя пошла с Куинном к реке. Я думаю, он показался мне нормальным. Он действительно хорошо ладил с Пи и, вообще, вел себя нормально. Это я была сумасшедшей и знала, что он собирался уезжать спустя всего один день. Мне больше не придется об этом беспокоиться.
— Эй, а где Сэди? – спросила Пи, сидя в надувной камере.
— Минуту назад была здесь, — ответил Куинн, оттолкнув камеру и дернув обратно, когда веревка натянулась. Она завизжала и отчаянно вцепилась в ручки. Я огляделась в поисках собаки. Я не видела ее минуту назад, вообще-то, я не видела ее с тех пор, как она зарычала на Куинна тогда, у дома. О, боже мой. Просто перестань, Микки! Все, о чем бы я не подумала, было подозрительным. Даже переносной холодильник с напитками, который принес Куинн. Может быть он собирался нас отравить. Тьфу!
Когда день подошел к концу, и ничего подозрительного не случилось, я расслабилась. Я не наблюдала, как погас свет фар, как накануне вечером, и Куинн не стрелял больше ни в каких змей. Я вообще забыла о пистолете. Пожалуй.
— Давай почитаем эту, — сказала Пи, когда я забралась в кровать рядом с ней. Я держала книгу, вспоминая ее первый день рождения со мной.
— Ты могла бы читать эту книгу с закрытыми глазами.
— Я знаю, но это моя любимая самая книга.
— Моя самая любимая книга, — поправила я. Я поцеловала ее в мокрую макушку и в тысячный раз открыла книгу.
— Жил-был принц, который хотел найти принцессу, но она должна была быть настоящей принцессой, — начала я.
— Это я.
— Это всегда ты, — сказала я, снова целуя ее голову. Боже, как я любила ее.
Думаю, ее глаза закрылись в тот самый момент, когда я театрально сказала конец. Я укрыла ее одеялом, поцеловала в щечку и прошептала:
— Я тебя люблю.
Аромат смеси ягод наполнил мои ноздри. Я фыркнула, прочитав этикетку на флаконе, обещавшую пробудить счастливые мысли. Кто-нибудь по-настоящему счастлив? Я цинично в этом сомневалась. Люди тратят свою жизнь, всячески стараясь достичь каких-то туманных, неясных понятий, которые они считают целью.
Моя цель не имеет ничего общего с удовлетворением и успокоением. Счастье воспринимается как само собой разумеющееся. Счастье упускается из виду, пока оно не уходит. Тогда, и только тогда, вы понимаете, что такое счастье на самом деле. Невозможно постичь драматическую разницу за одно Рождество. В одно — мне было двенадцать, и я открывала потрясающие подарки от своей мамы, а в следующее…Ну, в следующее я держала маму за волосы одной рукой, а серебристое мусорное ведро другой.
***
Доктор Томас переговорил с нами сразу после Дня Благодарения. Я сидела с другой стороны, пытаясь понять, что происходит, о чем он говорит, а затем я повернулась к своей матери. Никогда не забуду выражения ужаса на ее лице. Мне не стоило закатывать истерику, когда он попросил ее зайти к нему в кабинет. Мне стоило проявить почтение и остаться с остальными людьми в зале ожидания. Мне не стоило входить.
— Что поразило сильно? – не понимая, спросила я. Мама взяла меня за руку, пока я переводила взгляд с нее на доктора Томаса. Я была в замешательстве. У моей мамы рак груди? Ей еще и сорока не было. Как у нее мог быть рак груди?
Я узнала насколько плохо все было лишь пару месяцев спустя. Моя мама встала и поблагодарила доктора прежде, чем он начал вдаваться в медицинские трудности с которыми они будут бороться вместе. Я поняла это в то Рождество. Она была слишком больной, чтобы украшать, как мы обычно делали, слишком больной, чтобы испечь наше обычное рождественское печенье, и она была слишком больной, чтобы делать покупки.
День Рождества был наихудшим. Я действительно думала, что она умрет. Она так сильно похудела за такой короткий период времени, и ее теперь уже плоская грудь в купе с ее маленьким телосложением делало ее похожей на скелет. Все становилось еще более реальным, когда я придерживала ее волосы подальше от лица, пока ее рвало зеленой желчью в металлическую урну. Не могу описать то чувство. Внушительная горсть темных волос напугала меня до чертиков. Мои глаза метнулись от кулака, полного волос, к проплешине на голове. Я разжала кулак и замахала рукой, словно это было заразно, словно я тоже могла заразиться. Возможно так и было.
Моя мама теряла сознание и приходила в себя на протяжении всего дня. Тем вечером моя правая рука впервые стала моим убежищем. Я растянулась в кресле, наблюдая за огнем в искусственном камине, пока грудь моей мамы при дыхании вздымалась и опускалась. Вдох-выдох. Я грызла кончик ручки, наблюдая за ней, и молилась любому, кто мог бы услышать мои молитвы. Я не могла потерять свою маму. Она была единственной, кто у меня был.
Я посмотрела в телевизор, заметив печальное, но довольное выражение на лице Форреста Гампа. Он сидел на бревне, наблюдая, как его сын исчез в школьном автобусе. Он был счастлив, что у него был маленький Форрест, но при этом он потерял Дженни. Может быть также было и с моей мамой. В тот момент я этого еще не знала, но, если бы она не заболела, у меня никогда бы не было Пи. Это факт. Конечно, в то время я этого не знала. Если бы она появилась в моей жизни тогда, и у меня был бы выбор, я бы выбрала свою маму. Сейчас, ну… я ее слишком сильно люблю, чтобы отвечать на этот вопрос.
Я обнаружила, что завернулась в то же мягкое одеяло и сижу в той же позе, как и в то Рождество. Взяв ручку, я начала рисовать перо. Я всегда начинала с пера. Это был мой Форрест Гамп. Это было прощание с чем-то, что я любила, ради того, что я также сильно любила. Мое упорство. Панадол вообще не помогал. К тому времени, когда я задремала, моя рука была полностью расписана. Покрыта рисунками из жизни и испещрена полосками черного дождя.
Черный дождь изменился также сильно, как и рисунки на моей правой руке. Теперь мои слезы редко служили причиной черного дождя. Время и Пи помогли справиться с болью, но определенные вещи вызывали в памяти особые моменты из моей жизни, что приводило к слезам. Как сегодня вечером. Если бы я знала, что по телевизору будут показывать Форрест Гамп, я бы его не включала. Фильм напомнил мне о той ночи, когда я каждую секунду боялась заснуть. И я бы смотрела его, каждый раз, вызывая в памяти мое первое Рождество, когда я стала подростком.
***
Я натянула одеяло на свою руку, когда на следующее утро, Пи забралась ко мне под одеяло. Я все-таки уснула в кресле.
— Ты почему под одеялом? Здесь так жарко, наверно миллион градусов, — спросила она.
У меня заняло мгновение, чтобы понять, что происходит. В комнате жужжал кондиционер, в то время как перед нами горел газовый камин. Это что, я сделала? Я скинула одеяло с нас обеих и выключила огонь в камине с помощью пульта.
— Должно быть, я во сне нажала кнопку, — сказала я, прижимая ее к своей груди. Это была ложь. Пульт находился в вазе над камином, где бы она не смогла его достать. Черт. Я действительно не помню, чтобы брала его или включала камин. Я также не помнила всего, что нарисовала на своей руке. Вернее, я помнила, но просто все было таким расплывчатым. Словно это случилось, но во сне.
Я поторопила Пи, желая выбраться из дома прежде, чем появится Куинн и заберет нас на очередную рискованную прогулку. Я все еще была убеждена, что у Куинна был тайный мотив, чтобы подружиться не только со мной, но и с Пи тоже. Он собирался уезжать на следующий день, и все, что мне оставалось делать, это избегать его в течение этого дня. Если бы он уехал, тогда бы я точно знала, что у меня такое же буйное воображение, как у Пи.