Страница 20 из 36
В первом походе на Дешт-и-Кипчак Тимур назначил проводниками своих войск Идигу и еще двух золотоордынцев, которые все были старинными врагами Тохтамыша и искали убежища у Тимура. Они даже обещали переселиться со своими людьми во владения великого хана, но остались в Золотой Орде и устроились там во главе правления. Начиная с 1390-х годов золотоордынский престол заняла новая ханская династия, у представителей которой Идигу был около четверти столетия бессменным главным эмиром. Именно Идигу сажал большинство их на престол, вел с ними усобицы и даже смещал и выгонял. Наравне с ханами посылал он послов к Тимуру и его преемнику Шахруху с извинениями за независимые действия и с обещаниями покорности. Но из-за соперничества с ханом Тимур-султаном Идигу пришлось бежать в 1411–1412 году в Хорезм, подчиненный им лет шесть назад. Но и в Хорезме его не оставили в покое: то его осаждал Тимур-султан, то сменивший этого хана сын Тохтамыша Джелал ад-Дин султан, то, наконец, сам хакан Шахрух. Потеряв Хорезм, с 1413 года Идигу, по-видимому, жил опять в Золотой Орде. По некоему сообщению комментатора былины об Едиге, он был убит в 1419 году сыном Тохтамыша, Кадыр-берди.
Об Едиге, Тохтамыше и Тимуре поется в Казахстане былина, в которой так преломлены их действительные взаимоотношения. Происхождение Едиге окружено чудесами. Он внук и сын святых, его золотоволосая мать — пери. Когда ее муж трижды нарушил запрет подглядывать за ней, она улетела. По указанию пери, муж ее нашел сына в степи у реки Нила, назвал его Едиге и принес во владения Тохтамыш-хана. Выучившись в школе у муллы, восьмилетний Едиге однажды, поборов своих товарищей, сложил их одежды кучей и сел на них со словами: «вот я сел на трон Тохтамыш-хана». Став пастухом, Едиге много раз разрешал запутанные тяжбы прохожих (вроде судов Соломона). Тохтамыш заинтересовался мудрым отроком, вызвал его к себе, роскошно его одел, дал ему коня и сокола и поручил ему решать трудные дела, поступавшие из Крыма, и отбивать неприятельские набеги из степи. Едиге все это выполнял хорошо, и Тохтамышу легко было управлять ханством. Но вот жена Тохтамыша стала предостерегать его против Едиге, говоря, что «предназначение» Едиге выше «предназначения» самого хана, что и подтвердилось рядом признаков. Решено было опоить и убить Едиге. Это решение подслушал мальчик, друг Едиге, и подготовил ему бегство. Бежав с ханского пира мимо засады, Едиге остановил своего коня лишь между Яиком и Волгой. Ногайлинский народ Тохтамыша пришел в смятение, смутился и хан. Он вызвал к себе для совета девять своих батырей, но они ничего не сумели придумать; лишь один древний певец, перевидавший чуть ли не всех ногайлинских ханов, предсказал, что, если разгневанный Едиге доберется до Сатемир-хана (то есть Тимура) и тот ему даст войско, он разгромит Тохтамыша. Поэтому надо догнать его, пока он не переправился через Волгу, хитростью овладеть им и убить. Посланные 9 батырей не уговорили Едиге вернуться, он отверг милости и дары Тохтамыша и пригрозил завоевать его ханство. Набрав по дороге себе 17 товарищей, Едиге доехал с ними до шатров дева Кабантина, который похитил дочь Сатемир-хана. Поступив к Кабантину в услужение, Едиге тайно снабжал пищей своих товарищей, голодавших в степи, с помощью дочери Сатемира убил дева и увез со своей дружиной девушку к отцу. Сатемир выдал ее замуж за Едиге, от которого она родила сына Нуралина. Достигши 12 лет, Нуралин случайно узнал об обиде, нанесенной Тохтамышем Едиге, выпросил у Сатемира войско и вместе с Едиге отправился в поход на Тохтамыша. Когда они неожиданно подошли к владениям последнего, Тохтамыш велел своему народу выйти к ним навстречу с покорностью, а сам трогательно простился с народом и родиной и скрылся среди далеких степных озер. Едиге стал ханом в стране Тохтамыша, женился на его дочери, а другую его дочь предназначил в жены Нуралину. Отпуская Нуралина искать Тохтамыша, Едиге запретил сыну убивать его, если тот поведет себя в поединке мужественно. Нуралин нашел непробиваемый панцирь Тохтамыша, потерянный им в бегстве, и, вооружившись им, убил в поединке храброго Тохтамыша. Вернувшись домой, Нуралин узнал, что Едиге взял и его невесту себе в жены. За это он искалечил отца, переселился от него и лишь потом примирился. В это время сын Тохтамыша Кадыр-берди-султан вырастил себе богатырского коня, прискакал на нем в столицу Едиге, схватил во дворце Едиге и, сев ему на грудь, трижды перепрыгнул через его голову. От этого позора и Едиге, и Нуралин умерли, а воцарился Кадыр-берди-султан.
Канва событий монгольской истории за 30–40 лет XIV и XV веков, представлявшая в персидских летописях некий цельный сюжет с тесно связанными между собою героями Тохтамышем, Тимуром и Едиге, потеряла в русских летописях свое сюжетное единство. Правда, здесь сообщены в общем те же монгольские события, но они рассеяны среди массы русских событий, освещены и дополнены с русской точки зрения. Центр всей композиции переместился.
Относящийся сюда отдел русских летописей начинается сообщением об овладении Тохтамышем Мамаева улуса. Бежав после поражения на Дону «в свою землю», Мамай задумал снова напасть на Дмитрия Ивановича. «И се прииде ему весть, что идеть на него некий царь с востока, именем Тохтамышь, из Синие Орды». Это значит случилось, когда Тимур только что посадил Тохтамыша на престол «Дешт-и-Кипчака и Джучиева улуса» и этот новый хан двинулся овладеть пожалованной ему областью. На Калках «царь Тохтамышь победи Мамая и прогна его». Монгольские «князи» изменили Мамаю и перешли к Тохтамышу. Мамай затем был убит в г. Кафе, «царь же Тохтамышь взя Орду Мамаеву», и, сев на «царстве Волжьском», известил о том русских князей. Послы русских князей отвезли Тохтамышу «дары и поминки» и вернулись от него «с пожалованием и великою честию». «И бысть на Руси радость велия, но печали еще не осташася от избиенных от Мамая на Дону князей и бояр, и воевод, и слуг, и многаго воинства христианского; оскуде бо отнюд вся земля Русская воеводами и слугами, и всеми воиньствы, и о сем велий страх бысть на всей земле Русстей». Но в поведении Дмитрия Ивановича Московского Тохтамыш скоро усмотрел какую-то «неправду» и решил его «поустрашить», как заявлял впоследствии об этом сам. И вот, в 1382 году и случилось «прихождение Тохтамышево на Москву», о чем сохранилась в летописях обширная повесть. Предприятие это удалось Тохтамышу главным образом благодаря соперничеству с московским князем рязанского и нижегородского князей и оскудению воинства от Мамаева побоища. Не видя возможности противопоставить Тохтамышу достаточно сил, Дмитрий Иванович ушел в Кострому. Тохтамыш же перешел Оку, броды на которой указал ему Олег Рязанский, взял Серпухов и оттуда пошел к Москве «воюючи». В Москве поднялся мятеж «велик»: «овии бежати хотяху, а инии в граде седети хотяху. И бывше межи их распре велице, и возсташа злии человеци друг на друга и сотвориша разбои и грабежь велий». Часть жителей Москвы, по преимуществу богатые, хотели бежать из города. Другие не пускали их, убивали, отнимали «имение» и «богатство». «Преобидели» даже самую великую княгиню Евдокию, хотевшую выехать из Москвы. Утихомирил всех, организовав оборону и «укрепив град», некий князь Остей.
«Тахтамышь же царь прииде к Москве августа в 23 день, в понедельник в полъобеда. И узреша их со града и въструбиша гражане; они же пришед на поле градное и сташа в поле за два или за три стрелища от града. И потом не в мнозе приехаша ко граду и вопросиша… есть ли князь Дмитрей во граде? Они же отвещаша им со града, глаголюще: несть его во граде». Татары объехали вокруг города. Тут было все чисто, так как граждане пожгли свои посады. «Князь же Остей со множеством народа, оставшемся во граде, елико снидошася от всех стран во град, укрепляхуся и подвизахуся противу Татар на бой. И изношаху ис погребов меды господскиа и упивахуся до пиана и шетающеся пьяни, глаголюще: не устрашимся нахожениа Татарьского, имеем бо град камень тверд и врата железна, и не терпят Татарове стояти под градом нашим долго, понеже имеют сугуб страх: извнутрь града от нас боятся, а отъвне града от князей наших устремлениа на них боятся; и ее и сами тии Татарове вскоре убоятся и побежат в поле, в своя си. И тако начата упиватися гражане и ругатися некими образы безстудными, досажающе Татаром, и возлезше на град ругахуся Татаром, плююще и укоряюще их; и срамныа своя уды обнажающе, показываху им на обе страны; и царя их лающе и укоряюще, и возгри и слины емлюще, метаху на них, глаголюще: взимайте сиа и отнесите ко царю вашему и ко князем вашим! Татарове же прямо к ним на град голыми саблями своими махающе, аки сецаху, показующе им издалече». Татары отступили, а на другое утро пришел сам царь «со всею силою». Татары окружили город, но не стреляли. «Гражане пустиша на них по стреле; они же начаша саблями махати на них, аки сещи хотяще. Гражане же наипаче пущаху на них стрелы и камение метаху, и самострелы, и тюфяки; Татарове же возъяришася и начаша стреляти на град со все страны. И идяху стрелы их на град, аки дождь силен и умножен зело, не дающе ни прозрети, понеже и воздух омрачиша стрелами; и мнози гражане во граде и на забралех падахуся мрьтви, одоляху бо Татарьскиа стрелы паче, неже градскиа. Бе же приступ их ко граду яр зело; и овии от них стояще стреляху, а друзии скоро рищуще семо и овамо, тако изучены быша, и стреляху без погреха; а инии на конех борзо велми гоняюще, и на обе руце и паки напреди и назад скорополучно стреляху без погреха. А друзии от них, сотворше лествицы и присланяюще, лезяху на стену; гражане же воду в котлех варяще, лиаху на них вар и тако возбраняху им. Отшедшим же сам Татаром, яко утомившимся, и паки инем приступившим, сверепейшим и лютейшим, гражане уже противу их подвизахуся, стреляху и камением шибающе, и самострелы напрязающе, и пороки, и тюфяки; есть же неции и самыа тыа пушки пущаху на них».