Хардкор

Генри прошёл достаточно долгий путь, чтобы свыкнуться с отсутствием воспоминаний. Поэтому, когда картины прошлого неожиданно начали возвращаться к нему, в первый момент он растерялся.

Память вернулась не полностью, это были отдельные кусочки, которые пока что не складывались в цельную картину, требовалось время на то, чтобы вспомнить целую жизнь. Но от тех выборочных сцен, которые теперь стояли перед глазами, Генри захотелось одновременно орать, блевать и превратить в кровавое месиво десяток-другой восставших из мёртвых парней. Речевой модуль ему так и не установили, а блевать, даже если бы и было чем, наверняка вряд ли бы получилось в его нынешней ипостаси киборга. Поэтому Генри с удвоенной энергией принялся уничтожать отряд пушечного мяса: бросился ломать кости, разрывать податливую плоть, проламывать головы локтём с разворота и протыкать пальцами с размаху глазные яблоки, выдавливать их из орбит, чтобы дезориентировать противников. Генри голыми руками рвал всех этих людей на части, стрелял в них, превращал их тела в кровавые ошмётки, бросая им под ноги по несколько гранат за раз, отбрасывал особенно резвых на покорёженные ограждения, где они начинали механически дёргаться под воздействием электрического тока, – и он не собирался останавливаться.

Ни один из этих киборгов больше не был по-настоящему жив. Все они были пустоголовыми куклами с искусственными воспоминаниями (его, Генри, воспоминаниями, насквозь фальшивыми, как всё, во что он имел глупость поверить с момента своего пробуждения в лаборатории), поднятыми из гробов бездушными телами, послушными марионетками Акана. Генри твёрдо вознамерился вернуть каждого из них обратно в морг. И на этот раз ни один патологоанатом не сумеет разобрать, где чьи останки, чтобы сшить их воедино.

А потом Генри намеревался добраться и до самого Акана. И разорвать на мелкие части его тоже. Как можно медленнее, как можно болезненнее, если получится. Плевать, сколько у него сил, никакие способности не защитят его теперь, когда Генри действительно было, за что его ненавидеть.

Блокировка памяти была отличной идеей. В противном случае Генри бы определённо попытался убить Акана в ту же минуту, когда впервые увидел его в проёме выбитой двери. Ублюдочный альбинос подавился бы собственной кровью, совсем не заметной в багровом освещении лаборатории, сигнализирующем о неполадках в системе.

Стирание памяти было необходимо, потому что Акан точно знал, что Генри запомнит всё, что произошло в стенах медицинского отсека – ещё до того, как его активировали полностью, до того, как его зарядили, приделали недостающие конечности и начали полевое тестирование его навыков.

Генри запомнил размытый и причудливый вид из капсулы, заполненной то ли водой, то ли каким-то физраствором. Лицо Эстель, склонившейся над ним, её заинтересованный и радостный взгляд. И её приглушённый возглас:

– Получилось! У нас получилось, Акан, мы это сделали!

Вместо Эстель над капсулой склонился он, чёртов альбинос, – так низко, что длинные белые волосы коснулись жидкости. Акан был слеп, смотрел словно боковым зрением, куда-то в сторону, мимо, но его белые глаза фокусировались так, что казалось, будто он и вправду может что-то ими видеть. Очевидно, он был способен как-то воспринимать зрительную информацию – при помощи своих способностей. Но каким бы ни было его восприятие, глазами он всё-таки не видел – и оттого становилось несколько жутко. Акан уставился на Генри со смесью изумления и восторга.

– Он действительно жив?

– Да! Все показатели в норме. Он отлично функционирует. Всё, что осталось, – активировать дополнительные модули, но это позже. Главное, – у Эстель на секунду перехватило дыхание, и окончание фразы она едва слышно прошептала, – у нас получилось, Акан. У нас получилось. Мы это сделали.

– Потрясающе.

Бесцветные глаза ещё с минуту изучали Генри – лицо, торс, конечности. Акан пытливо осматривал тело в капсуле и, подняв руку, делал ею странные пассы, словно хотел прикоснуться, узнать, какова на ощупь кожа, скрытая под прозрачной толщей жидкости. А потом он резко отпрянул и притянул к себе Эстель, вовлекая её в поцелуй.

Почему Генри мгновенно поверил ей, когда она сказала, что была – и продолжает быть – его женой? Потому что она была добра к нему? Потому что была красива?

Потому что она была его первым воспоминанием – с того момента, как его полностью активировали, предварительно установив блокиратор памяти. Когда он в первый раз после своей смерти открыл глаза, он увидел её лицо, её искренний радостный взгляд. Услышал её нежный голос. Почувствовал в своей ладони прохладу невесомого, простенького обручального колечка и тепло тонких, почти прозрачных пальцев своей жены.

Она помогала ему. Всё было подстроено таким образом, чтобы Генри был уверен: Эстель – на его стороне, и вместе они должны противостоять Акану.

Если бы только Джимми деактивировал блокиратор, когда впервые его обнаружил. Но он сделал это лишь в башне Акана, в лифте, возносящем Генри прямиком в сердце этой цитадели зла, где всё должно было закончиться. Жестокий поворот сюжета. Однако с другой стороны, это послужило прекрасным стимулом сжать кулаки ещё сильнее и уничтожить всё живое в здании «Akan Inc».

Один взгляд на Акана на крыше разжёг в Генри ярость такой силы, что, казалось, чёртов альбинос должен был воспламениться на месте и сгореть заживо – с лихорадочными воплями и беспорядочными дёргаными движениями агонизирующего тела. А вместе с ним должна была бы сгореть и Эстель – такая красивая, тонкая и выглядящая совершенно беззащитной в своём обегающем чёрном вечернем платье, с распущенными волосами и размазанной тушью.

Коварная, лживая, расчётливая сука и подстилка для давно поехавшего инвалида.

Генри доберётся и до неё. Прежде уничтожив целую армию мертвецов и оторвав Акану голову, чтобы он больше никогда не смог генерировать свои безумные и бесчеловечные идеи.

А потом он своими руками убьёт Эстель. Снимет ей скальп, расколет череп и вынет её гениальный мозг, глядя в глаза, расширившиеся от боли и страха. В этих глазах он однажды увидел насквозь пропитанную фальшью любовь. Как он мог быть настолько глуп, чтобы действительно поверить этой женщине?

Но ничего. Всегда приходит время платить: за свои ошибки и деяния. Судьба прекрасно знает, как восстанавливать в мире баланс, и она непременно накажет всех виновных.

И, действуя через Генри, она и в этот раз непременно восстановит справедливость.