Страница 25 из 35
— Это я хоть смогу продать как металлолом, понимаете, в чем дело? Я дал себе зарок: еще один велик — и включаю машинку. Ваш велосипед стал последним, ну что тут поделаешь?
Мистер Скалли, над головой которого то и дело сверкали в свете лампы дождевые капли, проникавшие сквозь дыры в крыше, снова взглянул на меня.
— Извини, Кори. Я даже представить себе не мог, что у такого велосипеда может объявиться хозяин. Если бы я знал, что он твой, я бы, конечно, попридержал его, но он ведь был совершенно никуда не годный, этот велосипед.
— Никуда не годный? — переспросил отец.
— Точно, Том, никуда. Ни одной целой детали. Древний, как мир, совсем изношенный, я уверен, что никто бы не взялся его ремонтировать ни за какие деньги. Нечего и думать. Что делать, любой велосипед когда-нибудь отправляется на свалку. Кому же, как не мне, знать это лучше других, ведь я столько перевидал этих великов, которые мне то и дело приносят или по телефону просят забрать. Поверь, Кори, твой велосипед был просто грудой ржавого металла, и то, что я засунул его в дробилку, ничего не изменило.
— Да, сэр, — ответил я, — я знаю.
— Ему не было больно, — тихо прибавил мистер Скалли, а я молча кивнул ему.
Слушая мистера Скалли, я думал о том, что такой человек, как он, наверняка понимает жизнь всю до самых мелких ее винтиков, потому что, хотя тело его было старым, глаза у него были молодыми и молодым было сердце. Он видел самую космическую суть вещей и потому знал, что жизнь существует не только в созданиях из плоти и крови, но и в предметах из вроде бы неживого материала — в доброй верной паре ботинок; в хорошей надежной машине; в ручке, которая не подведет в трудную минуту; в велосипеде, который пронесет тебя через много миль, — во всем том, чему мы вверяем свою судьбу и жизнь и что платит нам радостью и безопасностью бытия, оставаясь с нами приятными воспоминаниями.
На такие слова старые хрычи с камнем вместо сердца могут холодно усмехнуться и сказать: «Чушь это все, парни, и ерунда!» Но тогда позвольте и мне задать им вопрос: разве вам никогда не хотелось, хотя бы на пару минут, получить обратно свой первый велосипед? Ведь вы наверняка помните, как он выглядел. Ведь помните? Как его звали: «Тигр», «Гладкий», или «Стрела», или, может быть, «Молния»? Кто забрал у вас этот велосипед и куда он потом делся? Вы когда-нибудь задумывались об этом?
— Хочу показать тебе еще кое-что, Кори, — сказал мистер Скалли, дотронувшись до моего плеча. — Иди за мной.
Мы проследовали за мистером Скалли прочь от велосипедодробильной машины в другое отделение сарая. Через маленькое пыльное окошко с улицы сочился зеленоватый свет, немногим помогающий свечению тусклой лампочки под потолком. Здесь, в этой каморке, у мистера Скалли был устроен кабинет: стояли письменный стол и книжный шкаф с документами. Выдвинув один из ящичков шкафа, мистер Скалли принялся что-то тянуть из дальнего его конца.
— Я почти никому это не показывал, — сообщил он нам, — но вам, ребята, это должно понравиться, Покряхтев недолго, он вытащил из ящичка небольшой непонятный предмет.
— Уф! Вот она, за что-то зацепилась.
Его руки, державшие непонятный предмет, появились на свету лампочки.
Мы увидели потемневший от долгого пребывания в воде кусок дерева, на боку которого налипли высохшие раковины. В самой середке деревянного бруска торчало нечто, напоминающее кинжал из слоновой кости. Мистер Скалли поднял кусок дерева повыше к свету, и его глаза за стеклами очков блеснули.
— Видели? Ну, и что вы на это скажете?
— Не знаю, что и сказать, — пробормотал отец. Вслед за ним и я потряс головой.
— А вы взгляните поближе.
Мистер Скалли поднес деревяшку с вонзенным в нее кинжалом прямо к моему лицу. Приглядевшись, я увидел на «кинжале» царапины и выбоины, а также то, что край его был зазубрен словно рыбий нож.
— Это зуб, — объяснил нам мистер Скалли. — Или скорее клык.
— Клык? — пораженно нахмурился отец; его взгляд метался между зубом и лицом мистера Скалли. — Здоровенная, должно быть, была змея?
— Это была не змея, Том. Три лета назад я отпилил этот кусок дерева от чурбана, который выбросило на берег реки. Я иногда отправляюсь на берег Текумсы в одиночку поохотиться за бутылками. Чурбан весь почернел, должно быть, он пролежал на дне реки невесть сколько лет, и вот во время прошлогоднего наводнения его вымыло из ила.
Мистер Скалли осторожно провел защищенным перчаточной парусиной пальцем по зазубренному краю зуба.
— Думаю, что в руках у меня единственное доказательство.
— Вы же не хотите сказать… — начал отец, и тут я все понял.
— Именно, Том, хочу: этот зуб — это клык Старого Мозеса.
Мистер Скалли снова ткнул деревяшкой мне в лицо, и я в испуге отшатнулся.
— Верно, его зрение здорово ослабло, — задумчиво проговорил мистер Скалли. — Наверное, он принял этот чурбан за большую черепаху. Или, может, в тот день он был чем-то раздражен и бросался на все, во что тыкалось его рыло.
Палец мистера Скалли постукивал по зазубренному краю зуба.
— Страшно представить, что может чудовище с такими зубищами сделать с человеком. Жуткая получается картина, верно?
— Можно взглянуть? — с любопытством спросил отец. Мистер Скалли передал ему зуб. Пока отец рассматривал деревяшку с зубом, мистер Скалли, отвернувшись, отошел к окну и уставился в него. С минуту повертев в руках зуб, отец кивнул и проговорил:
— Думаю, вы правы, мистер Скалли! Это действительно зуб!
— Я же говорю, — отозвался от окна мистер Скалли. — Я же не идиот.
— Вам обязательно нужно кому-нибудь его показать! Шерифу Эмори или мэру Своупу! Господи, да это может оказаться правительственным делом!
— Своупу я его уже показывал, — кивнул мистер Скалли. — Это он мне посоветовал убрать этот зуб в самый дальний ящик и запереть ящик на ключ.
— Но почему? Это же сенсация!
— Мэр Своуп так не думает.
Мистер Скалли повернулся к нам обратно от окна, и я увидел, как его глаза потемнели.
— Поначалу Своуп был уверен, что этот зуб — подделка. Он показал его доктору Пэрришу, а док Пэрриш позвал дока Лизандера. И тот, и другой в один голос заявили, что зуб принадлежит какой-то огромной рептилии. После чего мы трое долго разговаривали в кабинете мэра за закрытыми дверями. Своуп сказал, что считает, что это дело лучше всего схоронить в зародыше. Он сказал, что чем бы ни был этот зуб — настоящим ли клыком рептилии или чьей-то искусной подделкой, — все равно незачем попусту волновать людей.
С этими словами мистер Скалли забрал кусок дерева из рук моего отца.
— И тогда я сказал мэру так: «Лютер Своуя, почему вы не хотите предъявить людям неоспоримое доказательство того, что в Текумсе водится чудовище?» Он, со своей глупой трубкой в зубах, зыркнул на меня вот так и ответил:
«Люди и без того это знают. А такие штуки, которые вы называете „доказательствами“, только напугают их. Но как бы там ни было, — продолжил тогда мэр Своуп, — чудовище в реке — это наше чудовище, и мы ни с кем не собираемся им делиться». Мистер Скалли протянул мне зуб:
— Хочешь потрогать его, Корн? Потом расскажешь кому-нибудь, что тебе довелось держать в руках.
Так я и сделал — дрожавшим указательным пальцем. Клык Мозеса был холодным, точно таким же, каким, по моему мнению, должны были быть донная грязь и ил Текумсы.
Мистер Скалли убрал кусок дерева с клыком в ящик шкафа и запер ящик на ключ. Дождь на улице снова усилился и дробью барабанил в металлическую крышу.
— Должно быть. Старый Мозес радуется этому ливню, — заметил мистер Скалли.
— Я все-таки считаю, вам обязательно нужно показать зуб еще кому-нибудь, — сказал ему отец. — Кому-нибудь, кто разбирается в подобных вещах, например газетчикам в Бирмингеме.
— Я так бы и сделал, Том, но боюсь, что Своуп мне этого не простит. Может, он прав и Старый Мозес и вправду только наше чудовище. Может быть, если о нем узнают остальные, то его у нас тут же заберут. Выловят из реки сетями, потом посадят в каком-нибудь зоопарке в огромную стеклянную банку, рядом с гигантскими карпами.