Тени старой квартиры

– Ничего, – кивнула в ответ на ее извинение девушка. – Я Маша.

– Я в курсе, – соврала, бледно улыбнувшись, Ксения. На самом деле она не знала ее имени. Да и если знала бы – забыла. Она последние дни с трудом передвигала ноги в густой взвеси из чувства собственной вины и тупой боли. Тут не до усилий памяти.

– Это нормально – чувствовать себя виноватой, – девушка неловко улыбнулась в ответ, – но вашей вины тут нет: радость тоже может привести к смещенным сердечным ритмам.

– Вы ничего не знаете, – Ксения тяжело опустилась на край ванны, будто заново оглядев свой быт: прищепки на развешанных над ванной веревках, как птички на проводах, зеркальце шкафчика над раковиной, в котором отражается стенка в бело-желтый кафель. – Дело тут совсем не в радости. Я захотела купить ту чертову квартиру. Ведь слышала же много раз, что она жила в этом переулке в конце пятидесятых, но как-то не придала этому значения – мало ли квартир, переулок-то длинный…

– Вы купили квартиру, в которой жила ваша бабушка?

– И не только она – еще много кто. В коммуналках в послевоенные десятилетия людей было как сельдей в бочке. Но ведь прошло больше полувека, я не понимаю… Я не понимаю, отчего тут было падать с инфарктом?

Она повернулась к Маше, та смотрела на нее со спокойным вниманием.

– Вы уверены, что именно новость о квартире вызвала такую реакцию?

– О! – усмехнулась Ксения. – Тут не ошибешься. Она закричала, что ноги ее там не будет и чтобы я не смела ее покупать.

– А вы?

– А я просто стояла, как дура, и смотрела в остолбенении, пока она не схватилась за сердце, и тут мы вызвали «Скорую», – Ксения вздохнула. – Вы не знаете мою бабушку – она же кремень, скала. Выдержанная. Химик, не лирик. Логика прежде всего. Она меня все детство этим доканывала. А тут… Какой-то фонтан эмоций.

– «Скорая» опоздала?

– Нет, приехала вовремя. Было поздно, пробок никаких. Доехали до больницы. Потом нас с матерью оттуда вытурили – мол, возвращайтесь завтра. В такси мы поругались – ну, у нас это частое явление. – Ксюша машинальным жестом ощупывала фаланги своих длинных, без маникюра и украшений, музыкальных пальцев.

– Мама вас в чем-то обвиняла?

Ксения кивнула:

– Не без этого. Хотя зря она. Мы обе ничего такого страшного не знали о той квартире. Наоборот, бабушка всегда говорила, что жили они в коммуналке крайне дружно. Прямо одна семья. Ну и вот. Я вышла из такси, поймала частника, и как бес в меня вселился – дала ему адрес на канале Грибоедова. Ключей у меня не было, но повезло – вошла вместе с каким-то мужчиной. Он поехал на лифте, а я поднялась пешком. Света на последнем этаже не оказалось. Пришлось нащупывать в темноте ступени, одну за другой – это несложно. В старых домах они удобные, пологие. Добралась до двери. А там… знаете, эти древние кнопки коммунальных звонков?

Девушка отрицательно покачала головой. Ну конечно, мельком улыбнулась ей Ксения, она же москвичка. В Москве, наверное, такого безобразия в центре уже не осталось.

– Жутковатое для непосвященных зрелище: разных размеров, форм и эпох, в следах краски, вокруг торчат разноцветные скрученные проводки. И рядом обычно такие типа таблички, а то и просто бумажки наклеены – где чей звонок. С 1960-го немало воды утекло, много обитателей сменилось, я не особенно надеялась на успех. – Она бросила взгляд на Машу, но та слушала с интересом. – Включила фонарик на мобильнике, стала отдирать эти позднейшие наслоения: ногтями, ключами от своей квартиры. Со стороны это выглядело очень странно, наверное, – Ксюша усмехнулась. – Приличного вида девушка поздним вечером стоит в темноте рядом с пустой квартирой и сосредоточенно ковыряет вокруг никому уже не принадлежащих звонков. И нашла ее.

– Кого? – девушка смотрела на нее без улыбки.

– Фамилию. Фамилию моей бабушки. Она у нее очень редкая – Аверинцева.

– Красивая фамилия.

– Да. Была, – Ксения пожала плечами. – Она фигурировала на одной из потертых медных табличек. Знаете, раньше кнопки звонков были не у каждого обитателя квартиры, а одна на всех. Приходилось писать фамилию, а напротив – сколько раз звонить. Рядом с фамилией моей бабки были еще шесть фамилий – шесть семей. Вот, я их записала на мобильный, – и Ксения протянула девушке телефон.

– Бенидзе – 3, Пироговы – 2, Аверинцева – 4, Аршинины – 1, Лоскудовы – 5, Коняевы – 6, – прочла та и подняла на Ксению глаза редкого, светло-зеленого колора. – И что вы хотите с этим делать дальше?

– Я хочу найти этих людей, – сглотнула Ксения. – Хочу спросить их, что тогда произошло. Почему полстолетия спустя моя бабка из-за одного воспоминания об этой чертовой квартире получила инфаркт?

Девушка помолчала.

– Велика вероятность, что все эти люди уже мертвы.

– Да, – кивнула Ксения. – Но я все равно хочу попробовать. А знаете, что произошло после?

Маша молча покачала головой.

– У меня села батарейка на телефоне. А когда я вернулась домой, матери дома не было. Ее срочно вызвали в больницу. Мама… – Ксения вдруг почувствовала, что горло вновь сжимается в спазме. Невыносимо защипало глаза, губы постыдно задрожали. – Мама успела попрощаться с бабушкой, а я нет! Я – нет! Меня не было дома, и мой телефон отключился – слишком долго светила в эту дверь, звонки разглядывала! Я даже не смогла у нее попросить прощения – хоть и сама не знаю, за что! И опять из-за этой чертовой квартиры!

Маша

По дороге домой Маша не переставая думала о «чертовой квартире». Ей было искренне жаль эту лауреатку международных конкурсов – она легко могла примерить ситуацию на себя. Потерять Любочку, да еще и так внезапно. Чувствовать себя виноватой и не иметь возможности даже попрощаться, задать последний вопрос…

– О чем это вы там шушукались в ванной, девочки? – Любочка смотрела на Машу с грустной улыбкой. За окошком такси проплывали новостройки – им еще предстояло перебраться на свой, левый берег. От окраины – к центру. Любочка, несмотря на тяжелый, заполошный день, выглядела много лучше, чем утром. Они с Антониной, будто две волшебные батарейки, все еще подзаряжали друг друга энергией при встрече. И слава богу.

Маша вкратце рассказала историю покупки старой коммуналки на Грибоедова. Любочка внимательно слушала, глядя перед собой. А выслушав до конца – кивнула.

– Ты что-нибудь об этом знаешь?

– А… – бабка прикрыла глаза. – Никаких деталей. Знаю, что случилась какая-то очень неприятная история. Иру огульно обвинили, она, гордая душа, решила не оправдываться, а просто съехать. Мужу ее, Сергею, он был военный, дали квартиру – а Ирочка как раз ходила беременная Ниной. Нина родилась уже рядом с Фрунзенской, в темной халупе на первом этаже. Потом, уже в девяностых, удалось обменяться на трехкомнатную на проспекте Большевиков. Такая вот нормальная квартирная одиссея советского времени.

– И ты ни с кем из этих людей не знакома? Я имею в виду, из обитателей коммуналки на Грибоедова?

– Увы! Ирочка ни с кем из них не общалась. Что само по себе показательно. Бывшие коммунальные соседи часто, бывает, перезваниваются, встречаются на праздники… Но не в этом конкретном случае.

– Мне хочется ей как-то помочь, – призналась Маша. – Там, среди фамилий, которые она отыскала на двери, есть и редкие. Вполне можно найти через адресный стол.

– Господи, я ушам своим не поверила! – женщина с тяжелой, с проседью, косой, уложенной короной на голове, держала Ксению за обе руки – будто боялась отпустить. Ей было уже около семидесяти, но огонь в карих глазах, излом темных губ, царственная осанка – все выдавало в ней, нет, не пенсионерку – южную красавицу.

Ксения смущенно повернулась к Маше:

– В базе данных в Интернете я нашла трех Бенидзе. И просто набрала по очереди все три номера. Попыталась объяснить, кто я.

– А я, когда услышала, что это внучка Ирочки Аверинцевой, зарыдала белугой, еще до того, как узнала о ее смерти. Спасибо тебе, родная, что позвала на девять дней.