Страница 62 из 83
«Из этого случая я поняла, что все племя варваров не знает удержу в своих стремлениях и готово добровольно вытерпеть любые страдания. Вот и Боэмунд живой, умерший только для вида, не побоялся жить рядом с мертвечиной. В первый и единственный раз видела наша земля подобную хитрость варвара, целью которой было ниспровержение ромейского владычества. Никогда прежде ни варвар, ни эллин не придумывали против врагов ничего подобного, да и будущие поколения, я полагаю, такого не увидят»[686].
На Корфу Боэмунд, решив, что он в безопасности, наконец покинул смрадный гроб и дерзнул даже «вызвать» правителя города, чтобы беззастенчиво рассказать о своем «подвиге» и передать ему послание для его господина Алексея. Содержание послания было еще более дерзким: он объявлял басилевсу, что доверил Антиохию Танкреду («а он достойный противник для твоих военачальников»). Что касается самого Боэмунда, он возвращается на Запад, ведомый грозными намерениями относительно Алексея. Это не что иное, как объявление войны Византии, против которой Боэмунд пообещал двинуть всех воинов Запада:
«Живой, я умер, и мертвый, воскрес, чтобы поколебать подвластную тебе Романию. Если я переправлюсь на другой берег, увижу лонгивардов, латинян и германцев и моих франков, верных сынов Арея, я не перестану заливать потоками крови твои земли и города, пока не водружу свое копье в самой Византии». Вот до какой наглости дошел этот варвар![687].
Основывается ли версия Анны Комниной на достойных доверия документах, или же это плод ее воображения? Во всяком случае, верно одно: она не ошибается, говоря о неистовой решимости Боэмунда и цели, которой он отныне следовал — обрушить власть византийцев, подняв ради этого Запад на новый крестовый поход. Для ее достижения ему требовалась поддержка понтифика, короля Франции и правителей Западной Европы. Их Боэмунду обеспечило его дипломатическое мастерство.
21. Возвращение на Запад
«В то время как Танкред наращивал силы княжества Антиохийского, Боэмунду в Европе удалось организовать свой крестовый поход — отчасти благодаря тому ловкому умению, с которым он сумел распространить в Италии и во Франции истории, выставляющие в выгодном свете его, а в невыгодном — «ненавистных» греков, что нашло отражение во всей последующей западной историографии»[688].
Нельзя было лучше выразить в нескольких строках цели, неустанно преследуемые Боэмундом на Западе, и указать на использованные ради их достижения «средства массовой информации», на их успех и воздействие.
С момента возвращения в свои апулийские земли Боэмунд заботился о своей «рекламе». Он и раньше не забывал поддерживать контакты с Южной Италией, извещая о победах, одержанных благодаря ему «воинами Христа». Известно, что на следующий день после разгрома Кербоги под Антиохией он велел послать в церковь Святого Николая в Бари богатый шатер атабека, что попутно подчеркивало его роль военачальника победоносных армий[689]. На сей раз он сам доставил с богатого реликвиями, пышного Востока несколько драгоценных талисманов: так, церкви Святого Савина в Каносе он принес в дар две иглы из тернового венца Христа, на которых еще можно было различить следы крови Искупителя[690]. Его слава росла изо дня в день. Если верить автору «Истории священной войны», благоволившему норманну, с момента прибытия Боэмунда в Италию красноречивый Даимберт Пизанский представлял его во всех городах как «истинного рыцаря и мученика Христова». Популярность рыцаря граничила с преклонением: народ стекался толпами, «словно желая увидеть самого Иисуса Христа»[691].
Нам мало известно о деятельности Боэмунда в то время. Вероятно, вскоре он приступил к закладке флота, необходимого для осуществления его замыслов, о которых он поведал папе римскому Пасхалию II; его друг Даимберт вскоре тоже предстал перед папой, чтобы защитить свое дело, — очевидно, его победа лишь укрепила положение Боэмунда. О точной дате его встречи с папой римским ничего не известно[692]. Мы не можем утверждать, что их переговоры состоялись до этой даты, но это все же возможно.
Что произошло в ходе этой встречи, какие соображения руководили папой, когда он выносил решение в пользу предприятия норманна? Пасхалий II, безусловно, доверил Боэмунду vexillum sancti Petri (хоругвь святого Петра) в знак папского согласия на будущий крестовый поход и дал ему в помощники Бруно де Сеньи, чтобы проповедовать поход на Западе, особенно во французском королевстве. Мог ли папа римский отказаться от проекта, представленного блистательным героем Первого крестового похода, особенно после поражения вспомогательного похода в 1101 году?[693]
Однако знал ли понтифик о намерении Боэмунда напасть на Алексея, поддерживал ли он этот замысел? Историки придерживаются различных взглядов на этот счет. Большинство из них утверждает, что папа разделял предубеждение Боэмунда и с самого начала поддерживал его затею против Алексея, который, по его мнению, был склонен к союзу скорее с турками, нежели с крестоносцами[694]. Один лишь Джон Роу в волнующей защитной речи пытается снять с папы вину за эту «ошибку», представляя его жертвой, введенной в заблуждение хитростями Боэмунда; последний якобы говорил с папой лишь о крестовом походе на Восток[695].
Конечно, нельзя полностью исключить, что Боэмунд во время встречи с понтификом представил свой план в этой условной форме. Зато гораздо сложнее допустить, что Пасхалий II долгое время мог не знать об истинных намерениях Боэмунда, который повсюду, в компании легата Бруно де Сеньи, открыто призывал к походу «против неправедного византийского императора», ответственного за все беды крестоносцев, включая тех, кто в 1101 году был истреблен турками, как говорили тогда, с согласия басилевса. Кроме того, разве решился бы Боэмунд полностью скрыть от папы свой замысел так или иначе напасть на Византийскую империю, рискуя из-за этого во время своих дальнейших призывов к походу внезапно лишиться папского одобрения? Сложно поверить в то, что подобный вариант развития военных действий не был хотя бы раз упомянут во время их встречи.
Согласился ли Пасхалий II с идеей нападения на Византию? Не нашел ли в нем Боэмунд решительного противника такого проекта — и тогда не пришлось ли ему пойти на все дипломатические хитрости и уловки, на какие он был способен, чтобы убедить папу? Конечно, норманн сделал все, чтобы Запад воспринимал византийскую империю как порочную и продажную державу, враждебную христианам и сотрудничавшую с турками. Норманнский Аноним, как видно, не упустил возможности распространить эту идею, но в этом он не был ни единственным, ни даже первым. То время действительно было отмечено глухой и глубокой враждебностью к грекам.
Корни этой сильнейшей неприязни уходят во времена, предшествующие крестовому походу, — последний лишь укрепил взаимное предубеждение обоих лагерей. Для греков латиняне были грубыми и кровожадными, жаждущими золота и драгоценностей варварами, едва ли скрывающими свои помыслы, заключавшиеся в одном: награбить сокровища Византии и захватить ее земли под предлогом крестового похода. Боэмунд послужил яркой иллюстрацией этому убеждению, поскольку он нарушил присягу, присвоив себе Антиохию. А для большинства латинян Византия была пришедшей в упадок империей, которую изнутри подтачивали порок, взяточничество и страсть к роскоши; она оставалась на плаву лишь благодаря союзам с врагом «язычником» — настолько греки, по их мнению, были трусливы, изнежены, порочны и вероломны. Император Алексей представлял собой в большей степени врага, нежели союзника. Его часто называли ответственным за потери крестоносцев Петра Пустынника в 1096 году, за обман в Никее в 1097 году, за отступление от Антиохии в 1098 году, за препятствия, чинимые паломникам, идущим через земли империи, и за недавний разгром крестоносного воинства в 1101 году.
686
Анна Комнина. Указ. соч. С. 317.
687
Анна Комнина. Указ. соч. С. 318.
688
Cahen. G. La Syrie… P. 251.
689
См. главу 10.
690
Yewdale… P. 106; Cahen C. La Syrie… P. 251. Каэн цитирует по этому поводу AA SS Aprilis III, p. 117, текст, в котором я не нашел упоминания о роли Боэмунда.
691
Historia belli sacri… P. 228: «[…] tanquam verus miles martyrque Christi […] suscipiebatur» (…] «ac si ipsum Christwn essent visuri».
692
Yewdale… P. 107; Евдейл, опираясь на «Chronicon ignoti civis Barensis» (p. 155), относит ее к сентябрю 1105 года. Однако в этом тексте говорится об отъезде Боэмунда в «западные края» для вербовки воинов, и отъезд этот, согласно источнику, состоялся в сентябре 1106, а не 1105 года. Следовательно, это заключение неверно, его нельзя извлечь из приведенных данных.
693
«Postulante filio nostro ejusdem ducis germano Boemundo, Barensis nunc civitatis domino…» PL 163, col. 178; Kehr P. F. Italia Pontificia, IX. Berlin, 1962. P. 327–328; Mansi… T. 20, col. 1057.
(В тексте бумажной книги ссылка на это примечание отсутствует. Прим. верстальщика.)
694
Так, например, обстоит дело у Шаландона: Chalandon. Essai… P. 236 sq. Yewdale… P. 107 sq.; Grousset. Histoire des croisades… P. 416 sq.; Runciman S. Histoire des croisades… P. 325 sq.; Angold M. A. The Byzantine Empire, 1025–1204: A Political History. Londres, 1997. P. 142 sq.; McQueen W. B. Relations… P. 427–476; Russo L. Il viaggio di Boemondo d’Altavilla in Francia (1106): un riesame // Archvio Storico Italiano, 603, 2005. P. 3–42 (в частности, p. 33 sq.), etc.
695
Rowe J. G. Paschal II, Bohemund of Antioch and the Byzantine Empire // Bulletin of the John Ryiands Library, 49, 1966. P. 165–202.