Страница 16 из 83
Сам Боэмунд во главе своих воинов-норманнов высадился в Авлоне 1 ноября[174]. Переправа, отправной точкой которой, вероятно, стал Бари, не должна была занять более пяти-шести дней, что позволяет отнести начало похода примерно к 26 октября. Таким образом, у Боэмунда было в распоряжении около трех месяцев, чтобы подготовиться к походу. Это довольно мало, если сравнивать его со временем, потраченным другими предводителями на те же действия, которые предстояло совершить Боэмунду: собрать войска, позаботиться о заведовании своим имуществом и землями, наладить союзные отношения, но, главное, обеспечить себя значительными денежными суммами, необходимыми для такого предприятия, пусть даже путь из Апулии был короче, чем из других регионов. Тем не менее ему нужно было позаботиться о содержании своих людей.
Автор «Деяний франков», чей рассказ повторен Бальдериком Бургейльским и Ордериком Виталием, внесшим в него небольшие добавления, указал имена некоторых участников похода. «Все они совершили эту переправу за счет Боэмунда», — уточняет он[175]. Ничего удивительного: все они были вассалами Боэмунда или рыцарями его дома. Другие князья действовали так же, что вынуждало их идти на большие жертвы. Так, чтобы финансировать свой поход, Готфрид Бульонский продал земли и заложил свою крепость Бульон за 1500 ливров[176]. Роберт Нормандский отдал под залог свое герцогство и принял от своего брата 10 000 марок серебром[177]. Раймунд Сен-Жильский, граф Тулузский, без сомнения, самый богатый из всех предводителей крестоносного воинства, тоже прибегнул к различным уступкам в пользу церквей. В целом все крестоносцы (за исключением беднейших, рассчитывавших на великодушие богатых) предоставляли уступки церквям и монастырям — на деле же речь шла о продажах или займах.
Крестовый поход действительно обошелся участникам очень дорого[178]. Его стоимость для рыцаря, отправившегося в Первый крестовый поход, в четыре или пять раз превышала его годовой доход[179]. Вероятно, предводителям, имевшим на своем попечении вассалов, рыцарей, дома, пеших воинов и многочисленных слуг, пришлось пойти на гораздо большие траты. Возраставшие издержки вынуждали семью крестоносца влезать в долги, что ставит под сомнение былой тезис, согласно которому крестовый поход был удобным выходом из положения для безземельных «младших сыновей». Очевидно, что это мероприятие не было «доходным»; к тому же большинство крестоносцев вовсе не являлись младшими отпрысками в своих семьях. Сегодня все историки, занимающиеся крестовыми походами, допускают, что основными побудительными причинами крестоносцев являлись причины религиозного порядка. Однако я намерен показать, что эти религиозные стимулы были различными и не исключали идеологических и даже материальных мотивов[180]. Именно так обстояло дело с Боэмундом.
Ему тоже нужно было изыскать необходимые средства. Кроме упоминавшихся выше документов о продажах за 1094 год (а они составлены слишком рано, чтобы хоть как-то связывать их с намерениями Боэмунда отправиться в крестовый поход) не известно ни хартий, ни других актов, которые можно было бы рассматривать как способ раздобыть себе средства, за исключением одного: в августе 1096 года Боэмунд позволил Вильгельму, своему катепану в Бари, продать либо распорядиться своими владениями в этом городе, что может служить указанием на попытку собрать деньги для похода[181]. Но это все. Возможно, к тому времени Боэмунд уже располагал средствами для оплаты экспедиции, к которой он, вероятно, готовился. Это подтвердило бы идею о том, что решение отправиться в крестовый поход было принято им до «мизансцены» в Амальфи.
Какова численность войска, собранного Боэмундом? По словам Анны Комниной, он высадился на албанском берегу «вместе с многочисленными графами и с войском, ни с чем не сравнимым по величине»[182]. Сказано очень расплывчато; скорее всего, это дань стилю. Альберт Ахенский сообщил, что в войске было 10 000 рыцарей и огромное множество пеших воинов, что, возможно, преувеличено, как и все общие оценки численности средневековых армий. То же самое относится и к общей численности войск, принимавших участие в крестовом походе, — в этом случае цифры варьируются от 300 000 до 600 000 человек. Тем не менее они представляют интерес, несмотря на неточность оценок: они точны не более, чем современная статистика участников многолюдных манифестаций, расхождение в подсчетах может составлять от одного до восьми и даже до десяти человек, согласно оценочным критериям[183].
Цифры, используемые хронистами, никоим образом не являются воображаемыми, аллегорическими или мистическими; в них заложен очевидный информативный посыл. Неточность в подсчетах — действительно существующая — объясняется прежде всего неспособностью хронистов перевести в цифры «неисчислимые толпы», которые, к тому же, никому из них не доводилось узреть целиком. Эта неточность становится менее выраженной — или вообще пропадает, — когда хронисты рассказывают о не столь крупных воинских отрядах, которые они привыкли видеть и могли сосчитать. Еще более точными были подсчеты погибших, которых нередко пересчитывали. Таким образом, эти цифры могут оказаться полезными, однако принимать их на веру не следует.
Кропотливо исследовав подсчеты, представленные в латинских хрониках крестового похода, я предложил в качестве допустимой цифры общую численность участников, добравшихся до Константинополя, от 100 000 до 120 000, среди которых было от 12 000 до 15 000 рыцарей[184]. Джон Франс, независимо от меня, привел примерно те же данные, но сократил наполовину число рыцарей[185]. Джонатан Райли-Смит сократил его втрое: согласно его предположению, в Никее армия крестоносцев после некоторых потерь насчитывала 20 000 конных воинов, включая сержантов и оруженосцев; среди них было 5000 рыцарей, к которым стоило бы добавить и пехотинцев[186]. Бернард С. Бахрах, напротив, оценил силы христианской армии в Антиохии примерно в 100 000 — вероятно, это завышенная оценка, если учитывать предшествующие потери[187].
Все эти подсчеты, без сомнения, крайне гипотетичны, однако в одном они сходятся: они задают порядок величины, на который также указывают и все хронисты, — Первый крестовый поход выплеснул на дороги неисчислимые толпы.
Однако нас в большей степени интересуют не общие подсчеты, как уже говорилось, довольно условные, а пропорции. Хронисты, безусловно, были не в состоянии подсчитать общее количество воинов в воинстве крестоносцев, но могли довольно точно воспроизвести соотношение сил между различными группами. Альберт Ахенский, как мы видели, указал на то, что армия Боэмунда насчитывала 10 000 рыцарей и огромное количество пеших бойцов. Соотношение между рыцарями и пехотинцами в армиях Западной Европы в целом было следующим: один рыцарь на пять-десять пеших воинов. Но крестовые походы также были и паломничеством, поэтому соотношение сил, вероятно, было иным, с перевесом в сторону пеших групп.
Иначе обстояло дело с отрядом Боэмунда, в основном состоявшим из воинов и, возможно, рыцарей. Луп Протоспафарий сообщил, что вместе с Боэмундом осаду Амальфи покинули 500 рыцарей[188]; вполне вероятно, что другие присоединились к нему впоследствии. Жоффруа Малатерра, сторонник двух Рожеров, отозвался о крестовом походе критически, увидев в предприятии Боэмунда простое повторение пути его отца, посягнувшего на греческую империю. Всегда желавший подчинить себе империю, Боэмунд привлек на свою сторону многих из «этих воинственных молодых мужей, жаждущих всего нового, как и приличествует летам их»[189]. «Юношей», ушедших вместе с Боэмундом, было так много, что дяде и племяннику пришлось снять осаду и с грустью отправиться восвояси. Следовательно, можно допустить, что численность норманнского войска, собранного для осады Амальфи, резко уменьшилась после того, как Боэмунд уехал прочь.
174
Historia belli sacri, c. 7 // RHC Hist. occ. III. P. 177; Albert d’Aix, II, c. 18. P. 312.
175
Деяния франков… С. 155 — «Все они перешли к Боэмунду на службу»; Baudri de Bourgueil. Historia Hierosolymitana // RHC, Hist. Occ., IV. P. 21; Orderic Vital, IX, c. 4. P. 36.
176
A. Van Hasselt. A
177
Orderic Vital, IX, c. 4. P. 32.
178
См. по этому поводу Constable G. The financing of the crusades in the twelfth century // Constable G. Monks, Hermits and Crusaders in Medieval Europe. Londres, Variorum, 1988, IX. P. 65–75; Richard J. Le financement des croisades // Richard J. Francs et Orientaux dans le monde des croisades. Ashgate (variorum), 2003; относительно Первого крестового похода см.: Cazel F. Financing the crusades // History of the crusades. T. 6: The Impact of the Crusades on Europe / Ed. H. W. Hazard, P. Zacour. Madison, 1989. Ch. 4. P. 116–149.
179
Сf. Riley-Smith J. Early crusaders to the East and costs of crusading, 1095–1130 // Crosse cultural convergences in the crusader period / M. Goodich, S. Menache, S. Schein… P. 237–257; Riley-Smith J. The motives of the earliest crusaders and the settlement of latin Palestine, 1095–1188 // English Historical Review, 98, 1983. P. 721–736.
180
См., в частности, Flori J. Ideology and motivations in the first crusade // The Crusades (Palgrave Advances) / Ed. de Nicholson H. Londres, 2005. P. 15–36.
181
Codice diplomatico Barese, V. P. 41–42; Yewdale… P. 36.
182
Анна Комнина. Указ. соч. С. 279.
183
См. на этот счет Flori J. Un problème de méthodologie: la valeur des nombres chez les chroniqueurs du Moyen Âge (à propos des effectifs de la première croisade) // Le Moyen Âge, 1993, 3/4. P. 399–422; Flori J. L’usage «épique» des nombres, des chroniques aux chansons de geste; éléments de typologie // PRIS-MA, 8, 1992. P. 47–58; Flori J. Des chroniques aux chansons de geste: l’usage des nombres comme éléments de typologie // Romania, 117, 1999, 3/4. P. 396–422.
184
Flori J. Pierre l’Ermite… P. 426–457, в частности, p. 453.
185
France J. Victory in the East. A Military of the First Crusade. Cambridge, 1994. P. 122 sq.
186
Riley-Smith J. Casualties and the number of knights on the First Crusade // Crusades, I, 2002. P. 12–28.
187
Bachrach B. S. The siege of Antioche: a study in military demography // War in History, 6, 1999. P. 127–146.
188
Lupus Protospatarius… P. 62.
189
Malaterra, IV, c. 24. P. 102.