Страница 14 из 83
Такому человеку могла быть уготована лишь возвышенная судьба.
Его вновь манил к себе Восток.
5. Боэмунд — образцовый крестоносец?
Был ли анонимный автор «Деяний франков» рыцарем Боэмунда, как полагает большинство историков, занимающихся крестовыми походами? Или, скорее, не был ли он клириком его армии (как утверждает Колин Моррис, и я склонен поддержать его мнение), разделявшим пристрастие аристократии к песням о деяниях (chanson de geste)?[148]. Как и Р. Хилл, Вульф полагает, что норманнский Аноним был молодым человеком благородного происхождения, который, прежде чем вернуться в свет, получил церковное образование.> Как бы то ни было, сегодня ученые сходятся в том, что эта хроника крайне благосклонно отзывается о Боэмунде. Некоторые критические замечания со стороны хрониста — как мы увидим дальше — на самом деле были сделаны ради пропаганды этого персонажа и потому были сохранены в окончательной версии, которую распространяло окружение самого Боэмунда в 1106 году в ходе его поездки по Франции, предпринятой с целью проповеди крестового похода. Поэтому нет ничего удивительного в том, что под пером норманнского Анонима возник образ Боэмунда, который благодаря снисхождению на него Святого Духа разом преобразился в образцового крестоносца.
Норманнский Аноним был не единственным, кто подчеркивал эту внезапную перемену: о ней упоминал и Луп Протоспафарий. Как и многие другие хронисты, сначала он поведал о небесных знаках, сопровождавших проповедование крестового похода[149]; для него, как и для норманнского епископа Жильбера из Лизье, они предвещали глобальное перемещение народов из одного королевства в другое[150]. В 1095 году, писал он, после того как вся Апулия стала свидетельницей звездопада, из Галлии и всей Италии пришли народы, носившие на правом плече — вместо знамени — крест Христа. Затем Луп рассказал об «обращении» Боэмунда, отнеся его к 1096 году: «Рожер, граф Сицилийский, с 20 000 сарацин и превеликим множеством других людей, а вместе с ним и другие графы Апулии, взяли в осаду Амальфи. И покуда они упорно осаждали его, по внезапному побуждению Божьему Боэмунд и другие графы с войском более чем в пятьсот рыцарей изготовили кресты, которые они прикрепили на правое плечо, и покинули осаду»[151].
Как и норманнский Аноним, хронист хотел подчеркнуть, что поход, отвечавший желанию Бога, был в высшей степени достойным предприятием. Следовательно, Боэмунд и его соратники имели право поставить служение Богу выше вассальной службы герцогу Апулийскому, отошедшему, впрочем, под пером автора, на второй план, к «прочим графам Апулии». Военными действиями руководил Рожер Сицилийский, который был единственным, кроме Боэмунда, кого Луп упомянул по имени. Однако можно сомневаться в спонтанности поступка Боэмунда. Некоторые историки заходят в сомнениях еще дальше и даже спорят о том, был ли Боэмунд настоящим крестоносцем. Эти два вопроса заслуживают пристального внимания.
Сначала решим вопрос о спонтанности. Как мне кажется, рассмотрения в данном случае требуют и обстоятельства, при которых было принято это решение. Ибо Боэмунд, оставив осаду, которая грозила затянуться надолго, уклонился от своих вассальных обязательств — или, по меньшей мере, от обязательств солидарности, которые налагал на него мир с братом, заключенный в недавнем времени под влиянием могущественного графа Сицилийского. Однако, согласно такой трактовке событий, Боэмунд ничего не нарушил: побуждаемый Святым Духом, он откликнулся на призыв Бога, своего первейшего господина…
Однако следует ли верить в это неожиданное, внезапное прозрение? Я не верю в него, несмотря на то что источники изобилуют примерами подобных решений, принятых другими крестоносцами после какого-либо знака свыше: чуда, излечения или пламенного воззвания харизматичного проповедника, оказывавшего колоссальное воздействие на впечатлительную и легко возбудимую толпу, что столь убедительно показал Поль Руссе[152]. В нашем случае не было ни чуда, ни проповеди, ни какого-либо небесного феномена. Напротив, Боэмунд, как кажется, ожидал не небесного знака, а конкретных и четких «земных» указаний, позволяющих определить, что за люди к нему движутся. Увидев, что они отмечены знаком креста, услышав их клич «Так хочет Бог!» и узнав, что они задались целью сражаться с «язычниками», чтобы отвоевать у них Гроб Господень, Боэмунд понял, что речь идет о воинстве, в рядах которого он хотел бы оказаться. Но решение Боэмунда стать крестоносцем созрело, на мой взгляд, раньше его публичного и театрального претворения в жизнь.
Действительно, как мог не знать он об идее крестового похода, о его проповедовании и даже о его популярности в народе? В марте 1095 года Урбан II возглавил собор в Пьяченце, в Северной Италии[153]. На нем присутствовало посольство басилевса Алексея, просившее папу отправить наемников, выходцев из латинского христианского мира, чтобы поддержать византийские войска в их борьбе против турок. Этому призыву предшествовало множество аналогичных посланий, направленных басилевсом к правителям Запада. В «Алексиаде», имеющей целью, как справедливо замечает Жан-Клод Шейне, «снять с отца Анны Комниной ответственность за латинские походы, спровоцировавшие серьезные конфликты»[154], о них не сказано ни слова. Проповедование крестового похода частично было вызвано просьбой басилевса. Спустя восемь месяцев призыв подхватил и Клермонский собор, но на сей раз папа усилил его, указав, что целью похода является освобождение Иерусалима, что изменило, как будет видно в дальнейшем, и характер, и масштаб предприятия[155].
Возможно ли, чтобы норманны Апулии ничего не знали об этих планах? Конечно, Э. Понтьери[156] указывает на то, что в нашем распоряжении нет ни одного папского послания, побуждавшего жителей Южной Италии отправиться в крестовый поход, тогда как история сохранила три письма, адресованных фламандцам, болонцам и монахам монастыря Валломбрез в Апеннинах. Можно также обратить внимание на позднюю дату папского послания к генуэзцам (сентябрь 1096 года), которое, согласно некоторым ученым, могло быть первым призывом, обращенным к итальянцам, в какой-то степени оказавшихся в стороне от этого предприятия[157]. Нельзя ли предположить, что подобные послания могли затеряться? Три письма на весь христианский Запад — это слишком мало для того, чтобы принять окончательное решение ввиду отсутствия документов, предназначавшихся для Южной Италии. Чтобы допустить предположение о том, что Боэмунд знал о папском проекте, нет необходимости настаивать на том, что такие послания существовали.
Однако Рауль Манзелли находит эту гипотезу неприемлемой[158]. По его мнению, Боэмунд не знал о крестовом походе вплоть до последнего момента. Урбан II, говорит он, остерегался проповедовать этот поход в Южной Италии, желая удержать при себе «этих норманнов», чтобы защитить папский престол от Генриха IV. Итальянский историк сближает несостоявшийся призыв в Южной Италии с официальным запретом, позднее наложенным Пасхалием II на участие испанцев в сражении на Востоке: они должны были вести свою священную войну в самой Испании против мавров[159]. По мысли Манзелли, «неведение» Боэмунда вполне могло бы объяснить драматизацию повествования о вмешательстве Святого Духа.
148
Morris С. The Gesta Francorum as narrative history // Reading Medieval Studies, 19, 1993. P. 55–71, в частности, P. 63. Wolf К. В. Crusade and narrative: Bohemond and the Gesta Francorum // Journal of Medieval History, 17, 1991. P. 207–216 (особенно P. 208). Как и P. Хилл, Вульф полагает, что норманнский Аноним был молодым человеком благородного происхождения, который, прежде чем вернуться в свет, получил церковное образование.
149
Об этих знаках см.: Riley-Smith J. The First Crusade and the Idea of Crusading. Londres, 1986. P. 33 sq.; Flori J. Pierre l’Ermite et la premiere croisade… P. 230 sq.
150
Orderic Vital, IX, c. 2. P. 10–12.
151
Lupus Protospatarius… P. 62. Курсив мой.
152
Rousset P. Recherches sur l’émotivité a l’époque romane // Cahiers de civilization médiévale, 1959. P. 65 sq.; Rousset P. Le sens du merveilleux a l’époque féodale // Le Moyen Age, 72, 1956. P. 25–37; Flori J. Paul Rousset, historien de la croisade et pio
153
Bernold de Constance. Chronicon // MGH SS 5. P. 462–463.
154
Cheynet J.-Cl. Byzance. L’Empire romain d’Orient. Paris, 2001. P. 312.
155
О соответствии интересов папы и басилевса, выразившихся в их демарше к королю Хорватии, см.: Frankopan P. Cooperation between Constantinople and Rome before the first crusade: a study of the convergence of interest in Croatia in the late eleventh century // Crusades. Vol. 3. 2004. P. 1–13. Автор справедливо замечает, что Иерусалим для Алексея был способом пропаганды, а не истинной целью.
156
Pontieri, Е. I Norma
157
Yewdale… P. 31–32.
158
Manselli R. Italia e Italiani… P. 52 sq.
159
Pascal II. Ep. 25, 26, 44 // PL 163, col. 45, 64–65.