Маска

Паланкин вздрогнул и мягко двинулся по широкой улице, мощённой сиреневым булыжником.

Черноуст действительно превосходно знал Башэн. Он без устали называл имена благородных семей, занимавших тот или иной дворец, и даже ухитрялся предпринимать коротенькие, но содержательные экскурсы в паутину общей истории, окутывавшую их. Этот город повидал немало крови, немало трагедий, но воздухом, которым он дышал, был разврат. Местные господа редко убивали или грабили друг друга, очень равнодушно относились к большинству титулов, а также к войне за власть. Сибариты и праздные прожигатели жизни, они предпочитали отдаваться плотским утехам, первейшим среди коих почиталось совокупление друг с другом, с родственниками и друзьями обоих полов по согласию и без. Инцест между родителями и детьми считался признаком утончённого благородства… Как они ещё не вымерли с такими взглядами на жизнь, понять я не смог. Большинство конфликтов между семьями возникало, как стало понятно, из-за того, что один тэнкрис выкрал другого из родного дворца и попользовался, теша свою похоть, что есть — неуважительное отношение. Похитителями, кстати, не реже мужчин становились женщины, а наилучшим из всех возможных финалов таких историй становилось согласие жертвы похищения сыграть свадьбу с похитителем, ибо что плохого если тебя насилуют умеючи и со страстью, верно? По крайней мере, владыки Башэна придерживались именно такого мнения.

— Наверное, там, откуда ты прибыл, царят несколько иные нравы. Я слышал, что в Талогаре тэнкрисы намного охотнее орудуют острой сталью, нежели детородным органом.

— Полагаю, что эта слава несколько преувеличена. Хотя…

Я не знал, что отвечать. О родине предков, городе-государстве Талогаре мне было известно лишь то, что его правитель некогда поручил моему деду провести торный путь из этого мира в мир под Луной. Задание оказалось непосильным даже для него, и неудача сильно отразилась на положении рода ди'Аншвар в обществе. Когда я слышал эту историю, мне казалось, что речь шла о задании от всех принцев Темноты, а не только лишь от владыки Талогара, но теперь я не был уверен — память подводила меня.

— Хотя откуда тебе знать, если ты никогда не был в Талогаре, — продолжил вместо меня Раголаз ди'Локойн.

— Прости?

— Ты был рождён и, наверняка, долго прожил в мире под Луной. — Чёрные губы мага растянулись в улыбке. — Ты думаешь, откуда мне стало это известно, так?

На самом деле я думал о том, успею ли убить Раголаза, если Себастина удержит его дракулину? Вырвать кинжал из ножен и ударить под нижнюю челюсть так, чтобы клинок прошёл через ротовую полость, пробил нёбо и достиг мозга. Будь на месте черноуста кто другой, я бы наверняка проделал всё без единой загвоздки, но противник-маг да ещё и так близко — это одновременно и лёгкая и трудная мишень для убийства. Если он ждёт от меня удара, то, скорее всего, в итоге я сам буду убит.

Единственным, что помешало мне рискнуть немедленно, был Голос — не чувствовалось агрессии, не чувствовалось намерения навредить.

— Так. Я удивлён твоей невероятной проницательности, — ответил я, стараясь, чтобы взволнованность в голосе звучала искренне.

— Тебя выдаёт лунный свет. Ты можешь этого не знать, не замечать, но для тех, кто родился в этом мире, он заметен как нечто небывалое и инородное. Не для всех, правда, лишь для черноустов и для истинных чад Темноты.

— Слуги Талио ничего не заметили.

— Может быть, может быть. В древности наш род был, как и все прочие рода, вотчиной благородных воинов. В те времена мы, как и тэнкрисы иных городов, воевали с Раскаявшимися и иной жизни, не знали. Многие слуги нашей семьи продолжают служить нам тысячелетиями. Они сражались вместе с нами в те времена и в том мире, отчего могли потерять чувствительность. Хотя, эти рассуждения несущественны, даже если кто-то из и-чши приметил твою странность и доложил Талио, сын моего брата не будет предпринимать поспешных действий.

— Потому что он такой хороший хозяин и дорожит благополучием своих гостей?

Я изо всех сил постарался сделать так, чтобы это не прозвучало саркастически, но какие-то нотки всё-таки проскользнули и Раголаз улыбнулся, сверкнув длинными клыками:

— Талио похотлив и тщеславен, как и любой молодой тэнкрис. А ещё он любопытен. Пока ты представляешь для него интерес, загадку, он не выпустит тебя из своих когтей, но не забывай о том, что характер детей изменчив и непредсказуем.

— Утратив его интерес, я утрачу и его протекцию. Что произойдёт тогда?

Черноуст неопределённо повёл по воздуху рукой:

— Зависит от того, как долго останется тайной твоё происхождение. А потом — от того, что повлечёт за собой вскрывшаяся правда. В некоторых городах нашего мира пришелец с той стороны был бы немедленно уничтожен. В Башэне ты скорее вызовешь интерес, чем ненависть, тем паче, что кровь в тебе наша. Если не ошибаюсь, твоя мать была из Раскаявшихся, верно?

— Тебе и это известно.

— Делаю выводы из скудных знаний. Откровенно говоря, в этом мире фамилия ди'Аншвар — легенда. Среди черноустов, разумеется. Твой отец, отец твоего отца и его отец тоже, а также женщины этого дома, все были одарёнными и сильными черноустами, обласканными благосклонностью владыки Талогара. Многие считали Отурна ди'Аншвар могущественнейшим магом своего поколения, а потому, многие с восторгом и предвкушением следили за тем, как он пытается осуществить немыслимое.

— Проторить путь, знаю.

— После его провала эстафету подхватил твой отец, но сведения о том, что с ним сталось, противоречивы. Говорили, что он перешёл на ту сторону, стал жить среди Раскаявшихся. Неслыханное, но оттого не менее интересное событие. Вскоре и Отурн, и Крогас исчезли из поля зрения и о них благополучно забыли, однако сегодня я встретил молодого тана, который носит родовое имя почти увядшей династии.

Возникла непродолжительная пауза. Колдун молчал, задумчиво глядя на улицу сквозь защитное полотно, а я обдумывал варианты, изучая его беззащитное белое горло.

— Скажи, всемудрейший Раголаз, что ты намерен делать со всей этой информацией?

— Верю, что тебе очень интересно, ведь от этого зависит твоё будущее. Буду честен с тобой, я не намерен делать ничего. Конечно, будь ныне у власти наш принц, я бы немедленно сообщил ему о пришельце, но так уж получилось, что он всё ещё спит. Мне нет резона распространяться о тебе, Бриан ди'Аншвар, но в качестве благодарности, я бы желал получить кое-что.

— Ну разумеется!

— Расскажи мне, — Раголаз стал особенно серьёзен и сосредоточен, — о мире под Луной. Я хочу знать всё.

— Всё? — переспросил я. — На это не хватит ни твоей, ни моей жизни, хотя кое о чём стоит поведать. Знаешь, у нас есть солнце и луна, а днём небосвод бывает синим…

Ночь этого мира была вечной, но в Башэне её пугающую темень раскрашивали реки света и немногочисленные парящие фонари. По улицам, не знавшим солнца, широким и узким, прямым и извилистым, гуляли немногочисленные прохожие. Благородные таны передвигались в самоходных паланкинах, а их слуги, то бишь рабы, сопровождали хозяев пешком.

Господами всегда были тэнкрисы, а прислуживали им демоны Темноты, самых разных видов и форм. Тёмная Мать породила множество всеразличных чудовищ и заставила их служить своим пасынкам, которых совратила и привела в этот полный черноты мир. В её морали, если у Темноты может быть мораль, была некая извращённая злая воля, заставляющая родных детей быть рабами для приёмышей. Демонам оставалось лишь мириться со своей судьбой, ибо они являлись собственностью всеобщей матери и без её дозволения просто не могли жить.

Запахи пряностей наполняли улицы вместе с ласкающими слух мотивами неизвестных инструментов; из многочисленных фонтанов била влага, чёрная как нефть, но пахшая перчёным вином; исторгали густой текучий свет установленные на вершинах башен чаши. Разъезжая в паланкине, я ощущал, как дух этого странного города въедался в мою кожу, в мясо и кости, будто я мариновался в его атмосфере и всё больше размягчался под её пьянящим напором. Странное было ощущение, тревожное и новое, но вместе с тем… успокаивающее. Абсурд. То, что ты не способен понять, должно пугать, но что если вместе со страхом приходит ощущение "своего места"? Плевать что это глупо, плевать, что неземная красота города резко контрастировала с общим чувством отвращения, которое внушали его нравы. Сам мир шептал, что я оказался на своём месте, и с каждым вздохом его шёпот звучал всё убедительнее.