Сапфо

Да, как ни странно, особенно приниженным положение женщин было в самых демократических полисах — таких как классические Афины. Там, где у власти стояла аристократия, у представительниц «слабого пола» было хоть чуть-чуть, но все-таки побольше возможностей проявить себя в общественной жизни.

Особенно ярким контрастом Афинам выступала в данном аспекте Спарта. В этом жестком, военизированном полисе, где элементы радикальной демократии практически отсутствовали, женщина пользовалась несравненно большей свободой. Спартанцы в высшей степени уважали своих жен и матерей (а порой — даже дочерей), во всем прислушивались к их голосу. Некоторые греческие авторы считали даже, что реальная власть в спартанском государстве находится в руках женщин, а не мужчин[63].

Вот перед нами одна из этих спартанок — Горго, дочь царя Клеомена I, правившего в конце VI — начале V века до н. э. Уже когда она была девочкой, отец принимал во внимание ее мнение. Однажды в Спарту прибыл посол из Милета Аристагор с просьбой о военной помощи. Спартанцы ответили отказом. Тогда посол стал предлагать Клеомену взятку. Царь заколебался, но тут присутствовавшая при разговоре Горго воскликнула: «Отец! Чужеземец подкупит тебя, если ты не уйдешь!» «Клеомен обрадовался совету дочери и ушел в другой покой, а Аристагору, ничего не добившись, пришлось покинуть Спарту», — пишет Геродот (Геродот. История. V. 51). Царевне было тогда всего лишь восемь или девять лет.

Впоследствии Горго стала женой брата своего отца (в Греции браки между дядей и племянницей или между двоюродными братом и сестрой считались вполне допустимыми) — Леонида, следующего спартанского царя, того самого, который героически погиб, сражаясь с персами при Фермопилах. Она всегда оставалась одной из самых влиятельных женщин в Спарте. Как-то ее спросили: «Почему вы, спартанки, единственные из женщин командуете мужами?» — «Потому, что мы единственные и рожаем мужей», — ответила Горго (Плутарх. Моралии. 240 е).

* * *

Такой вот парадокс. В демократических полисах классической эпохи особенно сильно проявлялось «засилье» мужчин. А в архаическую эпоху, когда у власти стояла еще аристократия, ситуация была несколько иной. Ни в коей мере не будем утверждать, что отличия были кардинальными или что женщины в этот период были полноправны. Но всё же у представительниц «прекрасного пола» было, повторим, несколько больше возможностей проявить себя в общественной жизни. Разумеется, речь здесь идет не обо всех женщинах, а только о тех, которые принадлежали к аристократической элите[64].

Выдающаяся французская исследовательница Николь Лоро[65] предлагает убедительную трактовку причин сдвигов в гендерной ситуации. В аристократическом обществе для определения места индивида в иерархии статусов единственным по-настоящему важным критерием был критерий социальный: знатен индивид или не знатен. Половым (а также и возрастным) различиям придавалось куда меньшее значение.

После установления демократии в конце VI века до н. э. социальной иерархии юридически уже не существовало (на практике она какое-то время еще проявлялась, но всё в меньшей и меньшей степени, и примерно через столетие окончательно сошла на нет). Евпатрид и простолюдин по объему своих прав были отныне равны. Однако потребность в иерархическом структурировании общества не отпала (очевидно, эта потребность коренится в достаточно глубинных ментальных структурах), и создалась иерархия совсем иного рода, на вершине которой стояли мужчины-граждане (знатные или незнатные — теперь уже не имело принципиального значения), составлявшие демос, гражданский коллектив.

А более низкое положение в иерархической структуре нового типа занимали другие статусы, отличные от статуса мужчин-граждан. Помимо метэков, рабов и т. п., о которых здесь речь, разумеется, не идет, в число этих статусов входили и женщины. В том же словосочетании «знатная женщина» теперь сместились акценты: в условиях демократии социальный компонент «знатная» отходил на второй план, а на первый решительно выдвигался гендерный компонент «женщина».

В чем конкретно выражалась возможность женского влияния в обществе архаической Греции (постольку, поскольку эта возможность существовала)? Здесь придется углубиться в сферу матримониальных (то есть брачных) отношений.

С течением времени само отношение греков к браку и к месту женщины в нем претерпевало весьма серьезные изменения. Если сравнить в данном контексте ту картину, которую встречаем в гомеровском обществе (это, усредненно говоря, VIII век до н. э.), и ту, которая имела место в классическом афинском полисе, они окажутся едва ли не противоположными. В первом случае жених дает выкуп родителям невесты, чтобы получить ее в жены. Во втором случае — всё наоборот: родители невесты, как мы уже знаем, дают вместе с ней жениху приданое[66]. Девушку, не имевшую приданого, выдать замуж было весьма непросто, и уж во всяком случае достойное брачное партнерство ее не ожидало.

Просто-таки бросается в глаза различная позиция невесты в двух описанных ситуациях. У Гомера, в описанном им аристократическом мире, невеста — предмет желания; в каком-то отношении, конечно, вещь, которая «покупается», но всё же вещь дорогая, ценная, и за нее щедро платят. Как нам кажется, в прямой связи с подобной практикой стоят образы гомеровских женщин: Елены и Клитемнестры, Пенелопы и Навсикаи… Это зачастую сильные характеры, они знают себе цену. Женщины и даже девушки в «Илиаде» и «Одиссее» наделены относительной свободой. Достаточно вспомнить эпизод с царевной Навсикаей, которая вместе со своими служанками (без всякого сопровождения мужчин!) отправляется к морю стирать белье и там встречается с Одиссеем, вынесенным на берег после кораблекрушения. В классической Греции подобный эпизод — незамужняя девушка, оставленная без присмотра и вступающая в контакт с незнакомым мужчиной — был бы просто заведомо невозможен. В классическом полисе невеста — уже не ценность, а, напротив, некое «бесплатное приложение» к приданому; именно это последнее преимущественно принимается во внимание, когда идет речь о заключении брака.

Весьма интересен в аристократических полисах феномен так называемых «политических браков». Знатные роды, желая установить между собой дружественные отношения или, скажем, помириться после долгой вражды, чаще всего скрепляли свой союз брачными узами. Пока аристократы играли видную роль в общественной жизни, «политические браки» постоянно практиковались как на внутриполисном, так и на межполисном уровне. Свидетельствами о них изобилует источники, повествующие о событиях VII–VI веков до н. э. — времени, когда жила Сапфо. Особенно информативен в данном отношении Геродот; именно из его «Истории» мы приведем несколько рельефных примеров.

В 571 году до н. э. тиран города Сикиона Клисфен, весьма известная личность своего времени, крупный военачальник и победитель в Олимпийских играх, объявил своеобразный конкурс за руку своей дочери Агаристы: пригласил молодых аристократов со всех концов греческого мира, в течение целого года устраивал между ними различные состязания, оценивал и в конце концов остановил свой выбор на афинянине Мегакле из рода Алкмеонидов (Геродот. История. VI. 126–130). Весь этот эпизод несет на себе отпечаток еще абсолютно «гомеровского» духа: «золотая» молодежь охотно и ревностно борется за то, чтобы заполучить завидную невесту.

Другой знатный афинянин, соперник только что упомянутого Мегакла, в конечном счете одержавший над ним победу и ставший тираном Афин, — Писистрат[67] — был женат трижды. О первой его супруге ничего не известно, кроме того, что она являлась тоже афинянкой (источники не называют даже ее имя). Второй его женой была Тимонасса, знатная гражданка Аргоса, которая, как специально отмечается (Аристотель. Афинская полития. 17. 3), ранее была замужем за одним из представителей разветвленного тиранического рода Кипселидов. Это, между прочим, сам по себе достойный внимания факт: знатные женщины порой как бы «переходили» от членов одной аристократической фамилии к членам другой.