Страница 63 из 74
И вот наконец показались люди. Они просят передать им его бесценный груз.
— Не стоит… Уже близко. Я сам донесу.
Не говоря ни слова, женщину бережно уложили в теплую и сухую машину и захлопнули дверцу. Ее муж стоял несколько секунд, опершись о капот машины. Ему показалось, что он слышит стон роженицы, что уже начались последние схватки, и он быстро и взволнованно заговорил. Чужой, неизвестный ему человек обещал:
— Мы позвоним через час. Сюда, в сторожевую будку.
— Это когда же? А сколько сейчас времени?
— Три часа. Мы будем звонить в четыре.
Он смертельно устал. Машина укатила. А по ту сторону реки все еще горели два золотых огненных глаза.
Зима наступала прескверная. Немало соленых и крепких словечек было сказано по ее адресу. Но горше и оскорбительнее всех были проклятия пахарей — они невольно вырывались из глубины сердца. Облаченные в кожанки, кибуцники густо дымили и скрежетали зубами. Но вот кто-то встал и громко заговорил. Кожанки придвинулись к нему поближе. Его слушали внимательно и время от времени одобрительно качали головой.
— Скажите, пожалуйста, кто плюет на этот дождь? Кто плюет на непогоду и в ус себе не дует? Они! — И он показал в сторону арабского селения Абу-Шуша.
— Кто, скажите мне, уже отсеялся? Они! Кому, скажите мне, наплевать на дождь, так как они могут сеять хоть сегодня? Им! А почему, скажите, пожалуйста, почему? Потому что они пашут лошадьми, а сеют вручную. Потому что они так обрабатывают землю, что никакое несчастье, даже если луна свалится с неба, не помешает им пахать, сеять, жать, а затем и молотить… В самом деле, посмотрите на них. Их участки в горах… Красота! У нас нет таких участков. Там ты работаешь, даже когда льет как из ведра. Вы видели, как они ползают со своими конягами и худыми коровенками и скребут землю под каждой скалой?.. Почему же, скажите на милость, почему мы не можем делать то же самое?.. Даже когда льют дожди! Почему бы и нам завтра же не выйти в поле?.. Да к черту завтра! Сегодня же!
Оратор обвел всех глазами и, убедившись, что его внимательно слушают, закончил так:
— Только не спрашивайте меня, пожалуйста, как… Будем сеять вручную, а на пахоте используем всю нашу скотину. И знайте, что я сейчас же иду запрягать и сеять, даже если ни один из вас не тронется с места. К черту! Надоело! Сколько можно отсиживаться? Противно!
Мысль эта родилась с первым погожим днем. Мысль простая и ясная, как этот первый ясный день. Нельзя было дальше терпеть, мучиться, вздыхать и бездельничать! Мир так великолепен, а ты сиди тут сложа руки…
Итак, решено — мы будем сеять вручную. Мы выведем в поле всех — стариков, детей, всю нашу скотину. И нам наверняка помогут! Впрочем, кто нам поможет?..
Оседлав трех лошадей и по-праздничному разукрасив их гривы лентами, мы поскакали в Абу-Шуша. Там сейчас, после того как феллахи отсеялись, каждую ночь справляют свадьбы. Сейчас у них что ни день — праздник. Из всех хижин вздымаются кверху струйки дыма.
И вот что мы сказали жителям этой деревни:
— По-соседски просим — выручайте! И если есть у вас желание помочь нам — запрягайте коней и вытаскивайте из сараев на свет божий ваши давно запрятанные плуги и сохи. Приложите также ваши умелые руки. Зато, когда придет весна, мы вспашем ваши поля нашими могучими тракторами и нашими огромными плугами — каждый их нож берет, пожалуй, не меньше, чем полдюжины ваших. Долг платежом красен. Соседи должны выручать друг друга. Бог благословит труды ваших рук.
И еще мы сказали:
— Вы видите наши поля? Они превратились в сплошное болото. Мы не успели их засеять и останемся без хлеба. Чем будем мы кормить детей наших?
— Как тут сеять? — спросили соседи.
— Горсть за горстью… горсть за горстью. Семена уже очищены.
— А кто будет сеять?
— Разве найдутся во всей долине лучшие сеятели, чем вы? Мы будем работать с вами рука об руку.
— А скотина?
— И наша, и ваша. Тягла у нас мало. Сами знаете, что мы давно заменили его машинами, а лучший наш конь околел.
— Это белый?
— Да.
— Какая жалость!
— С божьей помощью дни будут подходящими для ручного сева. И поля выдержат, кони — не дизельные тракторы. И мы будем сеять, сеять и сеять! Зато весеннюю вспашку проведем на ваших полях нашими тракторами. Сделаем это от всего сердца!
И, слава богу, дни стояли погожие. Феллахи с лошадьми собрались у ворот нашей главной усадьбы еще до восхода солнца. Когда мы выходили из сараев с нашими откормленными мулами и лошадьми (впереди двигался трактор с зерном), из-за темени мы еще не различали лиц. Мы видели только — стоят на дороге люди, каждый со своей лошадкой и маленьким деревянным или железным плугом.
Дул холодный ветер, лошади испуганно заржали, услышав тарахтение трактора. Поэтому мы велели трактористу свернуть и объехать собравшихся стороной. Затем мы подошли к поджидавшим нас арабам.
Они встретили нас приветственными возгласами. Мы сердечно поздоровались. В каждую из наших телег мы впрягли по паре соседских лошадок, погрузили их легкие, прямо-таки игрушечные плуги, помогли феллахам взобраться на телеги, потеснились, чтобы было место для всех, — и в поле!
Да, мы опоздали с севом, но зато сейчас работали как одержимые. Разделив поля на участки, мы всем миром штурмовали их сразу со всех сторон. За парной упряжкой, волочившей плуг, медленно шагала шеренга сеяльщиков. За ними на некотором расстоянии пахали еще несколько парных упряжек. Затем снова двигалась целая шеренга сеяльщиков. И так мы шли вперед и вперед, и работа шла, как на конвейере.
Почва на полях была мягкая, хорошая, сорняки еще не успели взойти. Как желанный дар, принимала земля золотые зерна, и они покоились в бороздах, пока не покрывались мягким и рыхлым черноземом, напоенным влагой и солнечным светом.
Тракторист, который без устали возил мешки с зерном, а в полдень привез для всех обед, глядел на работающих и не верил глазам своим. Наши поля, никогда не видевшие таких примитивных орудий, спокон веков приученные к могучим ножам дирингов и полидисков, эти поля лежали теперь мирно, спокойно и как бы отдыхали… Они не стонали под тяжестью тракторов и беспощадных лемехов мощных механических плугов, а прямо-таки блаженствовали, радуясь, что их так деликатно расчесывают… Это даже нельзя было назвать пахотой. Это скорее напоминало какую-то забаву — деревянные игрушечные плуги, тощие, поджарые лошаденки…
Сев между тем шел своим чередом, и успели мы, надо сказать, немало. Сеяльщики время от времени подъезжали к трактору на своих легких телегах, грузили на них мешки с зерном и отвозили на поля. И каждый раз, когда мы открывали мешок, феллахи, чуть ли не в тысячный раз, взвешивали на ладони золотистые зерна, слегка подбрасывая их кверху, смотрели друг на друга и на тракториста, и глаза их выражали восхищение. Какая красота! Вот это зерно! Каждое зернышко — чуть ли не целый хлебец!
Мы вышли из дому еще до рассвета, а вернулись, когда уже стемнело. Все счеты — потом, когда все зерна лягут в землю. Появятся зеленя — и мы возьмем первый выходной. Окрепнут всходы — отдохнем на славу. Когда колос начнет наливаться зерном, можно будет денек-другой понежиться в кровати, а когда зазолотятся хлеба — опять начнутся горячие денечки. Тогда никто не считает часов, все трудятся до изнеможения. Нет места среди нас трусливым и малодушным, и никакая работа нас не страшит, только бы собрать хороший урожай!
Далеко окрест, куда только доставал глаз, чернели поля, по которым прошлись пахари. Утром при восходе солнца они блестели, к вечеру голубели, а на закате отсвечивали розовым светом, и чудилось, что на них уже появились всходы. Но когда же, когда же наконец они появятся?..
А между тем начался четвертый тур дождей. Дождь нагрянул в полдень. Еще с утра мы ждали его, но сева не прекращали. Мы работали очень напряженно и почти закончили сев. Когда первые дождевые капли ударили в лицо и по небу над долиной поползли рваные облака, люди было заметались по полю. Но сев — это сев, и тут необходим определенный ритм. Если мотаться по полю галопом — о хорошем урожае и не мечтай. Скотина чуть было не взбесилась, но люди, напрягая мускулы, обуздали ее.