Страница 4 из 19
Петров и Инна Андреевна невольно засмеялись. А девочка сказала обиженно:
— Это Маша. Смотрите! — Она подошла к стене и вставила вилку в штепсель. Глаза куклы зажглись электрическим светом.
Инна Андреевна и Петров переглянулись.
— Здорово придумано. Это, наверно, Федя? Молодец. Девочка сдвинула бровки.
— А папа его сильно побил. А Федя убежал и даже ночью не пришёл.
Учительница порылась в сумке, вынула конфету и подала девочке.
— За что же он его бил?
— Зачем куклу испортил. Мама кричала: за куклу много денег заплатили, а этот хулиган ей всю голову расковырял. — Девочка взяла конфету и разломила её. Одну половину сунула в рот, а другую — в игрушечную кастрюлю. — Это Феде, — объяснила она. — А то мама ему не дает. В буфет запирает.
Петров прошелся по комнате, внимательно осмотрелся, прищурился на портреты хозяев. Потом вдруг сказал:
— Хочешь, я сейчас все угадывать буду? Ну, слушай. Вот на этой красивой кроватке спишь ты, а Федя — на раскладушке за шкафом, и прикрывается он той старой шинелью. У тебя для игрушек есть вот этот столик, а Федины учебники и тетради валяются на подоконнике; и уроки он делает за обеденным столом, а мама всегда кричит, что он пачкает чернилами клеенку. Вот эти хорошенькие красные туфельки тебе купили совсем недавно, а Феде ничего не купили. Ему отдали старые папины ботинки. Угадал?
— Я думаю, вы угадали, — невесело заметила Инна Андреевна.
— Угадали, угадали! — девочка захлопала в ладоши. — Все угадали!
, — И ещё угадаю. — Петров кивнул на портреты хозяев. — Ты папина и мамина, а Федя… Вот Федя не знаю чей…
Инна Андреевна глядела на него взволнованно.
— Я тоже сразу увидела, что это мачеха. Подумать только, Иван Сергеевич! Мальчик не ночевал дома. Где он, с кем?
Глава пятая
ТРОС, РЕШЕТКА И ЯБЛОКО
Сильный ветер дул против течения, а Федю, наоборот, подгонял в спину, словно хотел выдуть прочь из города — ничего, мол, хорошего ты здесь не дождешься, уезжай, пока не поздно. А домой лучше не ходи…
Федя остановился в нерешительности у ворот своего дома, потом стиснул зубы, повернулся и, сжавшись, зашагал против ветра, с трудом волоча ноги в своих скрипучих тяжелых ботинках. Ветер бил в глаза, высекал слезы.
В дымном небе вставал огромный башенный кран Судоремонтного завода, торчали трубы и мачты кораблей. Волны колотились в берега, накатывались на гранитные ступени; брызги летели на панель.
— Навстречу шли ребята и девочки из Фединой школы, они размахивали портфелями, весело перекликались.
Один мальчишка крикнул:
— Эй, Новиков! Ты почему сегодня пропустил? Попадет тебе!
Федя не ответил.
«Требуются… Требуются… Требуются…» — это слово значилось на круглых афишных тумбах, на щитах, прислоненных к длинному забору, за которым строился дом. Везде требовались бетонщики и каменщики, слесари и шоферы, токари, наладчики станков, но нигде не было написано, что кому-то нужен мальчик, который умеет чинить перегоревшие пробки и помогать трактористу вытаскивать бревна на берег…
Какой-то плакат, сорванный ветром, бился о водосточную трубу. Со смутной надеждой Федя расправил его. На нем было написано: «Судоремонтному заводу требуются электромонтеры 5-6 разр. Предоставляем общежитие».
Вот бы куда пойти!.. Да нет, и слушать не станут, прогонят. Надо уехать в Братск, — не отправят же обратно за столько километров. В ученики примут. Эх, не вовремя отобрали плоскогубцы и отвертку.
Федя побрел дальше. Никто не обращает на него внимания. Никому нет до него дела…
Кто-то схватил его за плечо, дернул назад. Перед самым носом с воем и ревом промчались две пожарные машины.
— Ты что?.. Тут нельзя переходить улицу! Я вот тебе задам!
Это крикнул дворник в белом фартуке. Федя вывернулся из-под его руки и отбежал в сторону.
Ветер дул все сильнее, он опрокидывал урны, гнал окурки, бумажки, целые ветки с листьями. Прохожие поворачивались и шли спинами вперед, женщины придерживали подолы платьев; на проводах вовсю раскачивались дорожные знаки и подвесные фонари.
Промчались ещё пожарные машины. Федя свернул за ними на Гаванскую улицу. И вдруг у него под ногами захлюпала вода. Она набегала на булыжник мостовой, ползла на низкие тротуары. Прохожих здесь почти не было, зато машины шли сплошным потоком — санитарные, военные, в грузовиках сидели люди с шестами, с лопатами, с мотками веревок через плечо.
В узком переулке возле окна полуподвального этажа толпились люди. Окно было забрано толстой решеткой; сквозь разбитое стекло вода сочилась в комнату. Оттуда несся крик.
Милиционер и какие-то мужчины старались выломать решетку. Толстая женщина, хлюпая по воде, толкала их кулаками в спину.
— Да поднатужьтесь вы, черти! Пропадет ребенок…
— Пойдём, со двора пробьемся, — предложил кто-то.
— Пробовали уже. Там все залило.
Милиционер вытер рукавом лицо и, разбрызгивая сапогами воду, выбежал из переулка на Гаванскую улицу, прямо на середину, загородив проезд пожарной машине-лестнице.
Автомобиль начал заезжать задним ходом в переулок. Пожарный с ломом в руках подбежал к решетке и принялся выламывать её. Решетка не поддавалась, скобы едва погнулись. Крик из окна доносился все слабее.
Подскочил шофер и тоже налег на лом. Ветер сорвал с него синюю фуражку и унес, шофер даже не повернул головы — он весь напрягся, впалые щеки сделались как каменные.
— Да поднатужьтесь, черти! Мальчик, чего под ногами мешаешься? Только тебя тут не хватало!
Федя не обратил внимания на этот окрик, потому что смотрел во все глаза на буксирные крюки машины, обмотанные тросом, вспомнил, как помогал трактористу вытаскивать бревна на берег.
Он бросился к машине и, обдирая кожу на пальцах, начал разматывать трос.
Подбежал шофер.
— Молодец!.. Балда! Как же я сразу не сообразил?..
Они быстро опутали решетку тросом, шофер прыгнул в кабину и дал газ. Решетка вместе со штукатуркой и кирпичами отлетела прочь.
Пожарный сбросил брезентовую куртку и полез в окно; подковки его сапог блеснули и скрылись.
Все молчали. Даже ветер, казалось, поутих. Глухо шумела вода под колесами машин на Гаванской улице.
Опять появился милиционер. На этот раз он подъехал на подножке «Скорой помощи».
В окне показалась мокрая головенка с расплетенным бантиком. Девочку подхватили санитары и унесли в машину. Пожарный тоже вылез. Он отплевался, откашлялся и стал выжимать воду из гимнастерки.
— Давай и ты в Скорую: простудишься, — сказала толстая женщина.
Пожарный только рукой махнул:
— Не впервой, мамаша. Разве это наводнение? Вон глядите, уже отходит.
Действительно, ветер стих. Люди стали расходиться.
Женщина сидела на ступеньках крыльца и, кряхтя, выкручивала подол платья. Шофер отыскал свою фуражку и сел за руль. Прежде чем тронуть машину, он нашел глазами Федю и сказал ему, как взрослому:
— Сварил твой котелок вовремя. Повезло той девчонке. Будь жив…
Машина умчалась, а Федя опять побрел куда глаза глядят.
В нескольких минутах ходьбы от Гаванской улицы асфальт был совершенно сухой, — сюда не добралась вода. Люди спокойно шли по своим делам, лоточницы торговали конфетами, яблоками. Федя прошел было мимо одного лотка, но остановился и оглянулся. Лоточница отошла к продавщице эскимо и судачила с ней, оживленно размахивая руками.
Федя вернулся, боком проскользнул возле лотка и перешел на другую сторону улицы.
Ушам его было жарко, а спине холодно. Зато теперь в кармане лежало целое антоновское яблоко — все же в трудную минуту помогла наука остроносого.
Какое большое яблоко! Даже карман оттопыривается. Очень хочется съесть его поскорее, но надо отойти подальше; спине все ещё холодно, но бежать нельзя. «Никогда не беги зря, не привлекай к себе внимания», — так говорит остроносый.