Страница 4 из 60
— У вас нет, а у меня есть, — сказал Вновьизбрать.
— То есть как? Без согласования?
— А какое тут согласование, если все мы знаем этого товарища!
Тут встревожилась даже Зинька Федоровна, которая о снятии думать думала, а о преемнике Вновьизбрать как-то забыла. Ну, а зал закипел, расклокотался и раскачался:
— А кто же?
— Кто?
— Кого имеете в виду?
— Кто может?
— Кого избирать?
— Голосовать за кого?
— Где нашли?
— И как?
— А когда?
— Да где же нам искать? — развел руками Вновьизбрать. — Тут и искать не надо. Гриша Левенец, избранный нами сегодня председателем сессии, председательствует как? Как надо?
— Как надо! — отвечали депутаты.
— А ежели как надо, так чего же нам еще нужно? Предлагаю избрать председателем нашего сельского Совета товарища Левенца. Говорится-молвится, предлагаю вместо себя. Имею я такое право?
— Имеете! — прозвучало в зале.
— Полное право!
— А почему бы и нет!
— Еще как!
Но тут Зинька Федоровна подала свой авторитетный голос:
— Левенец — наш самый лучший механизатор.
Товарищ Жмак мгновенно тоже подключился:
— Мы не позволим распылять механизаторские кадры!
Решительным тоном он хотел наверстать безвозвратно утраченное. Выпустил инициативу из рук. Не в том направлении пошла сессия, ой не в том! Влетит ему, ой влетит! Нужно спасать положение, пока не поздно.
— Не позволим распылять! — повторил он категорически.
Но демократия порой не признает авторитетов, а только и норовит, как бы их столкнуть. Разумных аргументов слушать не хочет, потому что слышит только собственный голос. Уговоры презирает. Приказам не подчиняется. Угрозы отбрасывает. Запреты ломает.
А к тому же есть высшая степень демократии: подлинное и последовательное народовластие. Для него прежде всего — острое ощущение справедливости и высочайшая целесообразность в суждениях и действиях.
Зинька Федоровна и товарищ Жмак, сами того не желая, замахнулись на главные основы народовластия.
— Как это — не позволите? — заволновалась сессия.
— Что это такое?
— И почему механизатора нельзя избирать?
— Что же, механизатор не человек?
— И его нельзя председателем?
— Да я знаю заместителя министра, который когда-то был трактористом!
— А тот писатель, который к нам ездит, — он тоже трактористом был!
— Да нет, он дальше прицепщика не пошел.
— Зато потом бухгалтером колхоза был.
— Не путай грешное с праведным: бухгалтером каждый дурак сможет!
Колхозный бухгалтер, который тоже был на сессии, не удержался.
— Придешь ко мне меду выписывать — я тебе выпишу за дурака! — крикнул он.
Загремел смех, а смех, как известно, очищает или, как говорили древние греки, вызывает катарсис. Правда, катарсис греки чаще всего вызывали всякими трагедийными действиями, не останавливаясь даже перед изуверствами, на которые большими мастаками были их боги и герои мифов. Но о богах и о мифах мы еще поговорим при случае, а тем временем необходимо закончить с правительственным кризисом в Веселоярске.
Одним словом, сессия перешла к делу.
— Обсуждать кандидатуру! — раздались голоса.
— И голосовать!
— Левенец достоин!
— Хотим Левенца!
Обсуждение было единодушным. Грише слова не дали. Председательствование на сессии перехватил Вновьизбрать и успешно довел дело до конца.
— Теперь, говорится-молвится, — сказал он Грише, — проводи голосование об освобождении меня от обязанностей.
Гриша провел процедуру, Вновьизбрать освободили, записали благодарность, рекомендовали новому руководству использовать его советником на общественных началах. После этого Вновьизбрать провел голосование по выборам нового председателя.
Левенца избрали единогласно.
— Поздравляю и желаю! — первым пожал ему руку Вновьизбрать. — А теперь твоя первая руководящая речь, планы и все, как говорится-молвится!
Гриша, не имея опыта парламентской деятельности, пробормотал слова благодарности, что-то сказал о планах на будущее и наконец догадался попросить товарища Вновьизбрать сказать свое мудрое напутственное слово всем депутатам, сельисполкому и вообще Веселоярску.
Вновьизбрать согласился, пошел к трибуне, попил водички из графина, окинул взглядом зал и президиум, потом сказал:
— Говорится-молвится, дорогие товарищи, я еще бы поработал малость, хотя и стар, ибо сегодня какая же это старость? Сегодня, кажется-видится, уже старость не старость.
В зале наступила мертвая тишина.
— Но, товарищи, — продолжал Вновьизбрать спокойно и рассудительно, скажу вам сейчас прямо: все я терпел и мог бы и дальше терпеть, а вот коз уже не смог! Говорится-молвится, пришла коза до воза и сказала: ме-ке! Потому и попросился у вас и благодарю, что прислушались к моей просьбе.
И взглянул из-под бровей на товарища Жмака, а потом на Зиньку Федоровну. И никуда не спрячешься от этого взгляда, и не съежишься, и не уменьшишься, тем более что товарищ Жмак да и Зинька Федоровна укомплектованы не для умаления, а для красования в президиумах. Тут же получалось некоторое несоответствие. А несоответствие рождает смех и хохот.
Какой только хохот раздался на сессии! Непарламентский? Согласен. Зато справедливо и полезно для здоровья. Тем, кто хохочет.
А хохотали от козьего вопроса или же козоэпопеи.
КОЗОЭПОПЕЯ
(Эксордиум)[2]
Козий вопрос в Веселоярске выдумал, подготовил и провел со всем административным блеском товарищ Жмак.
Для него это было вопросом жизни или смерти. Почему? Объясним. Дело в том, что после принятия Продовольственной программы и перестроек в руководстве сельским производством над институтом представителей нависла угроза упразднения. В некоторых областях представителей упразднили сразу, кое-где к их услугам еще прибегали, но, как говорится, нерегулярно, то есть от времени до времени, в нашей области они доживали последние дни. И вот тут товарищ Жмак всполошился. Как же это — он больше не представитель, не царь и не бог, не прокатится больше по райдорогам с таким сопровождением, будто он руководитель дружественного государства с официальным визитом, не засядет в незарегистрированной комнате райчайной и не подадут ему куриных пупков в черном соусе. Как это можно пережить и можно ли вообще пережить!
Жмак кинулся к товарищу Борису Борисовичу, к товарищу Петру Петровичу, просил, уговаривал, обещал, умолял дать ему возможность, попытку, шанс, поверить, понадеяться, показать себя. Ну, всех представителей, так сказать, аннулировали, а его, Жмака, пускай оставят, хоть ненадолго. В районы больше не посылают? Он согласен на колхоз. В самый передовой, самый богатый, где уже всего достигли, где все есть, а он сделает так, что достигнут еще более высокого уровня и всего будет еще больше! Выдумает такой почин, что прогремим на весь Союз! Слово Жмака! Товарищ Борис Борисович отнесся к заверениям Жмака довольно скептично. Сколько лет ездили жмаки представителями в районы? В Продовольственной программе сказано прямо: дать возможность и не мешать тем, кто выращивает хлеб и дает мясо. Жмак кинулся к товарищу Федору Федоровичу — тот тоже его не поддержал. Перестроились, подумал Жмак, и ударился к товарищу Петру Петровичу. Нажужжал ему в уши о почине, с которым прогремят, напел сиренных обещаний и соблазнов, намекнул на свою верность и преданность, а также готовность поддержать Петра Петровича, если возникнет чрезвычайная необходимость, — и получил поддержку, понимание и благословение.
Не наше дело вдаваться в деликатные подробности взаимоотношений товарищей Бориса Борисовича и Петра Петровича, но можем намекнуть пунктирно, что Петр Петрович спал и видел себя на месте Бориса Борисовича, а посему… (Какая все-таки несправедливость царит в истории! Тот, кто изобрел колесо, остался безымянным. Автор «Слова о полку Игореве» точно так же решил продемонстрировать скромность перед историей и вечностью и не оставил нам своего имени. Зато французский врач — подумать только — врач! — Гильотен, изобретя страшнейшее оружие для казни людей, дал ему свое имя — гильотина. А вот человек, который впервые употребил в письме три точки, этот универсальный знак замалчивания, уклонения от истины, эту хитрейшую в мире формулу наобум Лазаря, — этот в самом деле гениальный человек благородно решил остаться безымянным. Мы могли бы справедливо воскликнуть: какая несправедливость истории!)
2
Автор просит прощения у читателей за это иностранное слово, которое, собственно, означает начало и которое он употребляет только для того, чтобы не отставать от тех писателей, которые уже даже романы называют иностранными словами.