Изгнание из рая

— Если бы в самом деле упал с неба, им бы хоть наука заинтересовалась, — горько улыбнулся директор. — А так — что?

— А так — придется нам, — успокоил его Гриша, может, впервые за этот день почувствовав ответственность своего положения.

Так успокоив директора и проводив его к лестнице, Гриша заглянул в комнату, отведенную для Вновьизбрать, и увидел там своего уважаемого предшественника, который стоял у окна, о чем-то жестами переговариваясь то ли с Обелиском, который стоял здесь же, то ли с оппозицией между клумбами. Про оппозицию Грише стрельнуло в голову, когда заметил босые ноги посыльного. До сих пор он как-то не обращал на это внимание, а теперь вот невольно обратил. Все же должностное лицо, в государственном учреждении, а такая, можно сказать, несолидность. А может, это он в знак солидарности с босой оппозицией?

— Видели, вон там, между клумбами? — спросил Гриша. — Я на них с утра смотрю. Подсылают ко мне то одного, то другого. Хотят вывести из равновесия. Что это, Свиридон Карпович, — оппозиция или как?

— Оппозиции, говорится-молвится, в Веселоярске нет, — спокойно объяснил Вновьизбрать, — у нас монолитное единство.

— Хорошо, я не против единства, но ведь дышать не дают. Оглушили жалобами и всякой мелочью.

— А это, говорится-молвится, может, народный контроль. Проверяют, как справляешься.

— Не слишком ли много проверяющих на один день? А тут еще Крикливец. Требует какие-то данные. Разве и сельсовет должен посылать сводки? Я думал только колхоз.

— Спроси Ганну Афанасьевну, она все знает. Я уже лет десять ничего в район не писал. Ты спроси у Ганны Афанасьевны, спроси. Она, говорится-молвится, переживает. Женщина.

Ганна Афанасьевна сразу же принесла Грише целую охапку бумаг, но не дала в них углубиться, сообщив:

— Там прибыли лимитрофы.

— Кто-кто?

— Это я вычитала когда-то такое слово у одного писателя. Оно обозначает: промежуточные маленькие государства между большими. Я так называю теперь тех людей, которые вроде бы промежуточные между городом и селом. Ни тебе господи, ни тебе боже.

— То есть ни богу свечка, ни черту кочерга, — уточнил Гриша, а сам подумал: неужели оппозиция организовала против него еще и этих лимитрофов? Но тут же любопытство охватило его: что же это за люди и что им нужно? Зовите, пусть заходят, — попросил Ганну Афанасьевну.

Лимитрофов было шесть или семь, точно пересчитать Гриша не смог, потому что очень рябило в глазах, к тому же они непрерывно передвигались по кабинету, налетали на Гришу, ощупывали снопы у стены, но тут новый председатель деликатно, однако настойчиво отстранял их, призывая успокоиться и изложить суть дела, приведшего их сюда.

Лимитрофы были солидными мужиками, среднего возраста, выше средней упитанности, в одинаковой одежде: защитного цвета куртки с множеством карманчиков, застежек, пуговиц и петель, точно такие же штаны, резиновые сапоги охотничьи, кепки с длинными солнцезащитными козырьками; у каждого рюкзак и всякие причиндалы, дорогие спиннинги в еще более дорогих чехлах, на поясах ножи, топорики, лопатки. Снаряжены — хоть Эверест штурмовать!

— Так что у вас, товарищи? — спросил Гриша, с трудом удержавшись от того, чтобы не назвать их лимитрофами.

— Безобразие! — закричали лимитрофы.

— Показательное село, а что здесь творится!

— Обманщики!

— Проходимцы!

— Беззаконие!

— Мы этого так не оставим!

— Найдем на вас управу!

— Так, — подытожил Гриша. — Все прекрасно, дорогие товарищи. Вы меня видите впервые, я тоже впервые имею удовольствие и честь видеть и слушать вас. Нельзя ли изъясняться более понятно?

Только после этого лимитрофы малость успокоились, вперед выступил самый упитанный и степенно промолвил:

— У вас тут построен пруд.

— Точно, — подтвердил Гриша.

— Во всех газетах расписали его необычную форму, площадь зеркала, предполагаемые прибыли от рыборазведения, от карпов, толстолобиков, амуров и даже бестера.

— Расписали, — согласился Гриша.

— Мы бросили свои дела, хотя все мы занимаемся очень ответственными делами, и приехали сюда.

— Ага, приехали.

— Чтобы проверить и убедиться.

— Предположим, — сказал Гриша.

— Вы что, сомневаетесь?

— Да нет, я пытаюсь вникнуть в суть.

— Какая суть? — снова беспорядочно закричали лимитрофы. — Какая суть, если тут сплошной обман.

— Прошу точнее, — напомнил Гриша.

— Точнее, — снова взял слово уполномоченный лимитрофов, — точнее вот: перед прудом кто-то поставил шлагбаум и мы не смогли проехать машинами…

— Пешком можно, — подсказал Гриша.

— А пешком — нас заставили покупать билеты на право ловли рыбы в пруде. Три рубля билет.

— Наверное, так решило правление колхоза, пруд принадлежит им, заметил Гриша.

— А рыба где? — закричали лимитрофы. — Неделю ловим, каждый день платим по три рубля — и хотя бы тебе рыбий глаз!

— За рыбу я не отвечаю, — объяснил Гриша. — Что же мне — нырять в пруд и нацеплять вам на крючки карпов?

— Дело в том, — угомонив своих, сообщил старший лимитроф, — что там нет никакой рыбы вообще. Не запускали еще и мальков. Мы были в конторе колхоза, там ничего не знают. Вы, как представитель власти, отвечаете за то, что у вас происходит. Найдите того человека и…

Но искать никого не пришлось, потому что открылась дверь и собственной персоной встал на пороге Рекордя в новеньком джинсовом костюме, покручивая вокруг пальца ключики от отцовского «Москвича».

— Вот он! Вот! — кинулись к нему лимитрофы с намерениями далеко не ангельскими, но Рекордя отмахнулся от них, будто от мух, и через их козырьки спросил Гришу:

— Что нужно здесь этим дармоедам?

— Это ты продавал им билеты на ужение? — спросил Гриша.

— Не билеты, а лицензии.

— Так в пруде еще нет рыбы.

— А какое мне дело? Я уполномоченный добровольного общества охотников и рыбаков. У меня жетон. Имею право на все водоемы местного значения реализовать лицензии. А у этих есть какие-нибудь документы? Почему они в рабочее время сидят возле нашего пруда? Вызови милицию, пускай пошерстит их малость!

— Да оно и в самом деле, — сказал Гриша. — Товарищи, прошу предъявить…

«Товарищи» попятились к дверям.

— Дружнее, дружнее, — подбадривал их Гриша, — да не к дверям, а сюда, ко мне. Или, может, вы того?.. Может, вы в самом деле лимитрофы?

— Лимитрофы? — крикнул кто-то из рыбаков. — Что это такое? Это оскорбление! Мы!..

— А кто же вы такие? — засмеялся им вслед Гриша, а Рекордя посоветовал: — Исчезни и больше не попадайся мне на глаза.

— У меня — жетон!

— Исчезни вместе с жетоном и с дружком своим Беззаботным! Я еще в район позвоню!

— Подумаешь, начальство! — пробормотал Рекордя, вертя ключиками уже не от себя, а к себе.

Ганна Афанасьевна принесла еще ворох бумаг, и Грише уже было не до Рекорди.

Он углубился в официальные бумаги и только теперь наконец спохватился: что же это с ним, и как, и почему? Сон или смех, смех или сон, и откуда на него такое наваждение?

Бумаги ужаснули его количеством, размерами, угрожающим тоном, загадочностью, а более всего — ненужностью. Белые и синие, красные и рябенькие, узенькие и широкие, как стол, тонкие до прозрачности и жесткие, как обложки, разграфленные и разрисованные, с главами и параграфами, с пунктами и подпунктами, с правилами и исключениями, срочные и длительного действия, однодневные и рассчитанные на перспективу; бумаги с требованиями, напоминаниями, предупреждениями, вопросами и призывами, просьбами и угрозами. И все это сыпалось на головы мизерного аппарата (председатель и секретарь!) сельского Совета от организаций доминирующих и контролирующих, регулирующих и координирующих, перворазрядных и подчиненных, консультативных и декларативных, престижных и странных…

Смех и горе! Гриша хотел подбежать к окну, чтобы вдохнуть свежего воздуха, но вовремя вспомнил о босой оппозиции. Неужели сидят до сих пор?

— А нет ли здесь, Ганна Афанасьевна, такой бумаги, в которой бы спрашивали, над чем смеются на нашей территории, и чтобы поквартально, а то и по месяцам? — обратился он к секретарю.