Отражение

— Напишите здесь имя вашего поставщика.　

— Только не сейчас, — взмолился он.　Отчего же? Напишите, и дело с концом.　

Присев за один из стеклянных столиков, Киншип записал в блокнот имя и адрес.　

Подпишите, — сказал я небрежно.　

— Подписать?　

— Конечно.　

«Ланс Киншип», — расписался он и ниже лихим росчерком демонстративно добавил: «Кинорежиссер».　

Вот и отлично.　

Я вырвал листок из блокнота и прочитал иностранное имя и лондонский адрес. Итак, над одним из щупальцев уже занесен топор.　

Я бережно спрятал в карман крошечный документ, который заставит Киншипа трястись от страха, когда я приду к нему на следующий год… и еще через год… и еще, еще… Я сфотографирую этот клочок бумаги и спрячу так, что никто до него не доберется.　

Это… все? — спросил он. Слова давались ему с трудом.　Пока все, — кивнул я.　

Когда я уходил, он так и остался сидеть на черном лакированном стуле — в полосатой футболке, белых джинсах, молча, тупо уставившись в пространство. Ничего, к нему еще вернется гонор. Я за него спокоен.　

Выйдя из дома Киншипа, я, прежде чем сесть в машину, остановился подышать свежим морозным воздухом.　

Стоит ли человеку задаваться мировыми проблемами? Вряд ли. Чем думать о всеобщем благе, не лучше ли попытаться помочь тем, кто рядом? Ни Джорджу, ни мне не по силам воздействовать на ход истории, но нас нельзя упрекнуть в равнодушии к людям.　

Я не любил Джорджа при жизни, но это неважно: после смерти он стал мне близок, как никто другой. Я проник в его мысли, угадал его намерения, обратился в его веру, выстрелил из заряженных им винтовок.　

Ну как? — спросила Клэр, когда я сел в машину.　Порядок, — ответил я.