Страница 34 из 46
— Зачем они здесь? — спросила она. — Чего требуют?
— Настаивают на ослеплении Ростиславичей.
Кто такие Ростиславичи, она знала, Всеволод не раз рассказывал ей про знатных пленников.
— И как ты намерен поступить?
— А разве у меня есть выбор? Если я не выполню их требование, они разнесут по камню наш дворец.
Мария некоторое время молчала, потом произнесла:
— Прикажи палачу у князей на веках кожу надрезать. Народ увидит кровь, будет думать, что у них выколота глаза. Издали не разглядят и успокоятся. А потом вывези из города, чтобы люди не послали ходоков и не дознались до истины.
Он некоторое время с удивлением смотрел на жену, будто увидел её впервые, а потом в порыве благодарности и нежданно нахлынувшей нежности обхватил её тонкий гибкий стан и прижал к себе; и тут же почувствовал, что и она прильнула к нему. И в этот момент она показалась ему такой дорогой и желанной, что он забыл про всё: и про Ростиславичей, и про толпу, с враждебным упорством ожидающую его решения. Он хотел видеть только её и хотел быть только с ней. И он шепнул ей:
— Иди в свою светлицу, я скоро буду.
Приказав привести князей Мстислава и Ярополка, Всеволод вызвал палача и стал подробно объяснять, как поступить с князьями. Этот жестокий человек оказался на удивление сметливым и сообразительным; не поднимая глаз, ответил коротко:
— Сделаю точь-в-точь.
Осталось поговорить с Ростиславичами. Те уже слышали рёв толпы и призывы к расправе над ними и приготовились к самому худшему; успокоительные слова Всеволода вселили в них некоторую надежду; они стояли, прижавшись друг к другу, и покорно ждали решения своей судьбы.
Всеволод подошёл к окну и дождался тишины. Сказал:
— Господа владимирцы! Я ваш князь и подчиняюсь воле вашей. Сейчас по моему приказанию палач ослепит ненавистных князей Мстислава и Ярополка Ростиславичей. Так я решил!
Двое дружинников, держа за руки, подвели к окну Мстислава. Толпа замерла, вперившись взглядами в бледное лицо князя. Палач вынырнул из темноты горницы, молниеносным движением ножа провёл по глазам Мстислава, только сверкнуло остро заточенное лезвие, и кровь хлынула на его щёки. Он дико закричал. Толпа глухо охнула и замерла. Дружинники оттащили князя в глубину помещения и почти тут же вывели Ярополка. С ним повторилось то же самое. После этого люди некоторое время постояли, будто онемелые, а потом стали медленно расходиться. Раны князьям перевязали и под охраной дружинников отправили в Смоленск[1].
— Спас я их, спас, — ещё не остыв от переживаний, дрожащим голосом говорил Всеволод своей жене. — Свет Божий видеть будут они, радоваться жизни, как прежде. И не ляжет грех на меня в страшном деле, которое могло свершиться. Отвела ты меня от тяжкого преступления...
Мир и любовь воцарились с тех пор между Всеволодом и Марией. Таившиеся до сих пор чувства хлынули навстречу друг другу. Марии не надо было прилагать каких-либо усилий. Она с первого взгляда полюбила Всеволода и мучительно переживала его холодность. За напускной сдержанностью скрывала она свои чувства и только ждала того времени, когда изменится отношение к ней мужа. И вот этот час наступил, и она полностью отдалась своей любви.
Что касается Всеволода, то он незаметно для себя привязался к Марии, и эта привязанность постепенно переросла в любовь. Он ещё не понял этого ранее, когда хотел порадовать её подарками, когда, не закончив порой дела, неожиданно уезжал домой, чтобы увидеть её. Только после спасения от ужасной участи Ростиславичей осознал он охватившее его чувство и полностью покорился ему. Что ж, он был не первым и не последним мужчиной, который влюбился в свою жену во время семейной жизни.
V
После непродолжительной борьбы на киевский престол заступил Святослав Всеволодович, князь черниговский. Он решил вернуть звание великого князя в Киев и начал постепенно распространять своё влияние на Руси. Прежде всего он обратил внимание на Рязань, где правил его зять Роман, тот самый Роман, которого Всеволод недавно выпустил из поруба. Роман, нарушив крестное целование, переметнулся на сторону киевского князя, и тот в поддержку ему послал войско во главе со своим сыном Глебом.
Рязань издавна находилась под внимательной опекой суздальских князей. И Юрий Долгорукий, и Андрей Боголюбский цепко держали её в своих руках; Всеволод тоже не собирался с ней расставаться. В 1180 году он двигает свои полки к Коломне, где засел Глеб, и со всех сторон осаждает её. Силы были неравны, и Глеб вынужден был явиться в стан владимирцев для переговоров. Всеволод приказал его схватить и в оковах отослать во Владимир, где к нему приставили стражу. Дружина его подверглась той же участи. На выручку Глебу со своим войском бросился Роман. Он переправился через Оку, намереваясь перехватить пути Всеволоду, но был разбит и бежал на юг.
Поступок Всеволода привёл киевского князя в ярость:
— Разве забыл владимирский князь, что недавно был никем? Как прибыл из Византии гол-сокол и униженно просил меня о помощи? Как выделил я ему войско для борьбы за суздальский престол? А теперь неблагодарный племянник пошёл против меня да ещё бросил сына моего в темницу!
Он понимал, что в конце концов с Всеволодом он договорится и сын его будет отпущен на свободу; но выпал прекрасный случай, когда можно было привести всю Владимиро-Суздальскую землю к покорности и возвысить над ней Южную Русь. Этого киевские князья не могли сделать во времена Юрия Долгорукого, а Андрей Боголюбский железной рукой сам управлял Киевом, как своей вотчиной. Теперь Святослав Всеволодович решил всё переиначить.
В Киев со своими полками стали стекаться послушные ему князья, были наняты орды половцев, всегда готовых поживиться добычей и пленниками на бескрайних русских просторах. Со всей этой громадой он двинулся на север, где в районе реки Тверца соединился с новгородским войском, во главе которого стоял его сын Владимир, приглашённый на княжение в Новгород. Первым городом на пути оказалась Тверь. Пригород её был сожжён, запылали и соседние селения, тяжёлый чёрный дым медленно поднимался в голубое зимнее небо. Святослав с сыном Владимиром и князем Ярополком Ростиславичем объезжали крепость.
— А в неплохом состоянии содержит Всеволод свой пограничный город, — раздумчиво проговорил Святослав. — Стены крепостные обновлены, башни подправлены, рвы очищены. Если все крепости по Волге так же выглядят, то нелегко нам придётся...
— С ходу возьмём крепостицу! — загорячился Владимир, у которого только что начал пробиваться пушок на щеках. — Таранами расшибём брёвна и в пролом ворвёмся!
— Посмотрим, посмотрим, — неопределённо проговорил князь и молча вернулся к себе в шатёр...
Три дня колотили тараны в крепостные стены, а на четвёртый хворостом и разным хламом воины забросали ров, приставили лестницы и дружно полезли наверх; с земли их поддерживали стрелки из луков.
Защитники дружно орудовали между заборолами — деревянными брусьями, укреплёнными над стенами, они их прикрывали от стрел, дротиков и камней. Появляясь в проёмах, горожане лили на головы противника горящую смолу и кипяток, сбрасывали валуны, кидали обрубки деревьев, шестами отталкивали лестницы, и они вместе с воинами с большой высоты падали в ров. Дикие, истошные крики раздавались тогда среди грохота, звона металла, азартных возгласов, призывов...
Первый приступ был отбит. Святослав озадаченно смотрел на крепость, с малыми для себя потерями выдержавшую натиск его многочисленного войска. По правде говоря, такого упорства он не ожидал. Слышал он, что северяне очень крепки в обороне, но чтобы так дружно и с таким ожесточением люди могли сражаться, ему приходилось видеть впервые.
Подъехал Ярополк Ростиславич. Святослав внимательно вгляделся в его лицо: говорят, владимирцы настаивали, чтобы князю выкололи глаза, но Всеволод спас от расправы и ему только верхние веки надрезали. Так и есть, едва заметная белая полоска окаймляла его глаза. Спасся в первый раз, зачем лезет во второй? Или ненависть к Всеволоду застила ум?
1
В «Истории Российской с древнейших времён» В.Н. Татищева читаем: «Всеволод, видя, что никак их владимирцев от намерения отвратить неудобно, обещал им вскоре сыновцов ослепить и отпустить... И того же дня предвечером велел сыновцам своим сверх очей кожу надрезать и, довольно окровавления сделав, объявил народу, что им глаза выколоты, и тотчас, посадя на телегу, за город велел проводить, доколе от народа безопасны будут, и отпустили их к Смоленску».