Страница 10 из 46
Потом была дана команда выступать кавалерии. Всеволод тронул коня, внутренне напрягся. Страха он не чувствовал, а был азарт перед тем, как они сойдутся лицом к лицу с противником...
Сначала шла ровная поверхность, потом начался подъём, он становился всё круче и круче, и конь начал сбиваться с ноги.
Сначала он не понял, в чём дело, а потом догадался: зря они радовались ночному дождю, что принесёт облегчение в бою. Потоки ливня размыли глинистую поверхность холма, она стала скользкой, и животные с трудом преодолевали крутой подъём. Ряды наступающих расстроились, некоторые вырвались вперёд, кто-то отстал.
Норманны молча ждали приближения противника. Они выставили перед собой сплошную стену щитов. Самый первый ряд упёр свои копья тупыми концами в землю, а острия направил в грудь всадников; следующий за ним ряд устремлял копья в неприятельских лошадей, и весь строй противопоставил неприятелю непроницаемый фронт. На него и наткнулась кавалерия византийцев.
Рубка была короткой и беспорядочной. Конь у Всеволода несколько раз вставал на дыбы, как видно получал уколы, сам он пытался поразить неприятельских воинов, но его удары или легко отбивались, или попадали в большие крепкие щиты. Краем глаза он заметил, что и другие всадники бесполезно метались возле плотного строя норманнов, а некоторые стали поворачивать коней назад. Было ясно, что атака захлебнулась, и Всеволод последовал за всеми.
Ещё два раза бросал император конницу на строй викингов, но она неизменно откатывалась на исходные позиции. Тогда всадникам было приказано слезть с коней и подниматься на холм в составе пеших воинов. Всеволод, упрямо сжав губы, с мечом в руках взбирался по вязкой глине, часто скользя и падая, приходилось обходить трупы павших воинов и коней, кто-то из раненых кричал, взывая о помощи, валялось оружие, растекались потоки крови, смешиваясь с жидкой глиной...
Новая схватка была длительной и упорной. Византийцы всеми силами старались разрубить строй норманнов, чтобы врезаться в их ряды и разъединить на отдельные части. Норманны бились насмерть; когда кто-то из них падал, на его место тотчас становился новый воин, и строй смыкался; надо было всё начинать заново. Наконец бойцы устали, натиск их ослаб, а потом они покатились вниз.
Тогда Мануил Комнин слез со своего коня, взял длинный меч и с кличем: «Крест побеждает!» первым пошёл на врага. Его тотчас обогнали воины, которых охватил воинский порыв и жажда сокрушить противника, воины кричали и орали что-то невообразимое. Удар был дружным и сильным, но норманны снова выстояли. Кажется, не было силы, которая смогла бы их стронуть с места. И вот, увидев отступление противника, они с рёвом бросились на него.
Разрозненные, потерявшие строй и беспорядочно отступавшие византийцы не выдержали удара и побежали. Мануил Комнин успел двинуть свою личную гвардию им наперерез, она приняла на себя главный удар и приостановила их наступление, но ненадолго.
Всеволод добежал до своего коня, вскочил в седло и стал созывать воинов своего отряда. Из четырёхсот человек к нему приблизилось не более ста, остальные или погибли, или вышли из строя по ранению, некоторые просто потерялись среди начавшейся неразберихи. Со своими воинами он врезался в гущу норманнов. Вскоре почувствовал, как людская масса начинает нести его в сторону от холма. Норманны одолевали, и тут он с горечью вынужден был признать, что битва проиграна.
У норманнов никогда не было хорошей конницы, иначе византийцы понесли бы неизмеримо большие потери. Сказалось и то, что император проявил хладнокровие и выдержку и не поддался панике, сумев создать сильный арьергард, который сдерживал напор норманнов и позволил спокойно отступить к Брундизию. Здесь византийцы погрузились на корабли и отплыли на родину.
III
Видно, флотилию заметили ещё в Мраморном море, поэтому когда она подплывала к пристаням, расположенным в заливе Золотой Рог, воинов уже ожидали толпы народа. Всеволод стоял на носу судна и мрачно смотрел на горожан: сейчас начнут голосить по погибшим... Так оно и случилось. Слёзы, плач и стенания надрывали душу, ему хотелось быстрее разгрузить своё судно и отправиться во дворец, чтобы забыть тяготы военного похода.
Когда всё было закончено и он собирался идти в город, к нему кинулась Виринея, прижалась к его груди, повторяя, словно в горячке:
— Жив, жив... Слава богу, живым вернулся...
Он гладил её по густым волосам, и на глаза его навёртывались невольные слёзы.
Потом она отстранилась, некоторое время смотрела на него, на лице её появилось выражение удивления и озадаченности. Наконец она спросила:
— А почему ты в таком одеянии? На тебе одежда не простого воина...
Вопрос был неожиданным, Всеволод к нему не был готов, поэтому на мгновенье смешался, но потом ответил:
— В бою достал. Убил знатного противника и переоделся.
— Князь! — окликнул его неожиданно Алексей. — Тебя ждать или не стоит?
Всеволод недовольно дёрнулся, но друг его не понял.
— Ты что, оглох? — Алексей подошёл и тронул его за рукав: — Сразу во дворец или пойдёшь по своим делам?
— По своим делам! — огрызнулся Всеволод. — Не видишь, я разговариваю?
Алексей ушёл, обидевшись. Но Всеволоду было всё равно. На него смотрела Виринея таким взглядом, что он готов был сквозь землю провалиться.
— Так ты князь? — медленно проговорила она, не отрывая от него испуганного взгляда. — А зачем мне врал? Зачем говорил, будто ты — ремесленник?
— Понимаешь, Виринея, сначала я думал, что если скажу, то это помешает налаживанию наших отношений...
— Для чего тебе надо было врать? — снова настойчиво спросила она. — Почему тебе сразу нельзя было сказать правды? Влюбил меня в себя, а теперь куда мне деваться?
— Я боялся, что ты уйдёшь от меня...
— Ты ничего не боялся. Ты просто решил поразвлечься со мной и бросить. И наплевать тебе, что я влюбилась в тебя без ума, как глупенькая...
— Виринея, я тоже люблю тебя!
— Может, скажешь, что и жениться готов? Может, сейчас поведёшь во дворец и познакомишь со своими родителями?
Говоря это, она втайне надеялась, что он и вправду пригласит её и представит своей матери. Но у него внезапно потух взгляд, лицо его приняло беспомощное выражение, и она всё поняла. Человек смелый и решительный, она не стала откладывать решение на другое время, а, сузив глаза, бросила ему с отчаянной решимостью:
— Ты противен мне! И не приходи больше никогда!
И нырнула в толпу.
«Лучше бы она меня ударила», — подумал Всеволод. Бежать за ней было глупо, да и не по чину. Он чувствовал себя последним подлецом, даже ладони казались липкими, противными, и он не знал, куда девать свои руки. Еле добрел до дворца и в изнеможении кинулся в кровать, застонал от невыносимой душевной боли. Он чувствовал, что потерял большую любовь, и не знал, как вернуть её. Словно чёрная туча, навалился сон, тягостный, гнетущий, без сновидений.
Проспал он целых двое суток, но облегчения не получил. При пробуждении увидел мать. Она сидела у его кровати и молча смотрела на него ласковыми, увлажнёнными от слёз глазами.
— Как ты сумел прокрасться во дворец, что тебя никто не заметил? — удивлённо и радостно проговорила она. — А уж мы хотели такую встречу устроить, так все готовились!..
— Нечему радоваться, — печально сказал он, прижимаясь щекой к мягкой и тёплой материнской груди. — Побили нас норманны.
— Главное, живой вернулся. Остальное всё тщета. Вчера они вас одолели, а завтра вы их поколотите. Пойдём в трапезную, мы уж заждались тебя.
В трапезной собрались родственники и слуги. Все шумно приветствовали вернувшегося с поля боя воина, все были искренне рады видеть его живым и здоровым. За столом Всеволод увидел своего деда.
— Ну, внучок, усаживайся рядом, у нас теперь есть что вспомнить.