Страница 45 из 110
— Молодец, подполковник!
Корнилов вытянулся и по всей форме, как и положено в армии, доложил, что согласно плану отступления, выводит два полка.
— Вижу, вижу, подполковник. — Соллогуб одобрительно наклонил голову. — Желаю вам удачи! — Генерал помялся немного, пощёлкал пальцами: — У меня к вам просьба, подполковник...
— Я — начальник штаба бригады, — перебил его Корнилов, — предлагаю вам взять командование вверенными мне частями на себя...
По усталому лицу генерала проползла тень.
— Нет, подполковник. — Соллогуб отрицательно покачал головой, в глазах у него заметались недовольные тени, и он вновь покачал головой — сделал это как-то суматошно, будто предложение Корнилова было неприличным. — У меня другая планида. А вас я очень прошу дать мне охрану. — Соллогуб заморгал часто, униженно. А лицо его приняло такое выражение, словно генералу на зуб попало горькое зерно. — Дайте мне небольшой отряд, человек сто... — Он просяще поглядел на Корнилова и поправился: — Ну, если не сто, то хотя бы пятьдесят, и я с этими людьми прорвусь к своим. Прошу вас!
Видно, Соллогуб был очень интеллигентным человеком, раз произносил такие сугубо штатские слова: «Прошу вас».
У Корнилова каждый солдат был на счету, но тем не менее он выделил Соллогубу пятьдесят человек — сделалось жалко этого растерянного усталого генерала, который так же, как и Корнилов, был предан собственным начальством.
В освобождённой деревне бригада переночевала, утром снова двинулась в путь, к далёкому Мукдену.
Прошли совсем немного — километра полтора, как впереди замаячили японские разъезды. Один из разъездов даже гарцевал под белым шёлковым знаменем, на котором был вышит красный круг — символ солнца. Сзади тоже были японцы, подпирали плотно — едва бригада ушла из деревни, как «доблестные воины Тенно» появились в ней.
Стало понятно — бригаду они попытаются окружить.
Хорошо было одно: при таком тесном соприкосновении с неприятелем над головой не будут рваться противные «чемоданы» со шрапнелью — японцы побоятся поразить своих. Корнилов снова выдвинул команды охотников на исходные позиции — охотники двигались параллельно отступающей бригаде, прикрывали её спереди и сзади.
Беспокоил пропавший второй полк. Где он?
Со вторым полком — израненным, наполовину выбитым — соединились через сутки, на радостях Корнилов устроил большой привал. Бригада вышла к нескошенному полю гаоляна, похожему на лес — четырёхметровые мёрзлые стебли были переплетены, спутаны, прорубаться сквозь них можно было только с топором. Корнилов вытащил из кармана серебряную луковку «мозера»:
— На привал — сорок минут.
Команды охотников окружили гаоляновое поле, в низинах заполыхали костры, если можно было выпить хотя бы кружку горячего чая — старались сделать это. В брошенных огородах, случалось, попадалась картошка — выкапывали её, промороженную, твёрдую, ножами, мыли в сочащемся холодной сукровицей снегу, скоблили лезвиями и засовывали в котелок.
А ординарец Корнилова Федяинов наловчился делать из мёрзлой картошки блюдо, названное им тертики. Он как-то нашёл в брошенном японском блиндаже кусок блестящей жести, сам не зная зачем, припрятал в своём сидоре. Жесть через некоторое время пригодилась: запасливый солдат гвоздём наделал в поверхности рваных, с зазубринами дырок — получилась тёрка. На ней он натирал не успевшую до конца разморозиться картошку. Из получавшейся некой массы Федяинов лепил набольшие синевато-угольного цвета тошнотики, которые торжественно называл «тертиками». Жарил их на лопате. Несмотря на непотребный цвет, тошнотики были очень даже ничего, а с кружкой травяного чая — Федяинов заваривал листья и ягоды лимонника вперемешку с боярышником и кипреем, да ещё бросал кусок спёкшегося сахара — получалось и вкусно и сытно.
После привала двинулись дальше.
Время от времени охотничьи команды схлёстывались с противником, Корнилов немедленно высылал им подкрепление, а бригада, не останавливаясь, продолжала двигаться дальше. К ней каждый день примыкали разрозненные, голодные, холодные группы солдат — иногда даже без оружия и патронов, — Корнилов принимал всех.
Бригада продолжала отходить к Мукдену. Стычки с японцами участились — теперь они происходили едва ли не каждый час. Иногда «воины Тенно» упускали бригаду из виду, и тогда на ближайших сопках, в падях появлялись их конные разъезды.
День сменялся вечером, вечер — ночью, ночь — утром. Движение времени было однообразным и очень муторным, люди уставали так, что падали без сил на землю, хлопали впустую губами, стараясь захватить живительного воздуха, но воздуха не хватало. Случалось, на обочине длинного скорбного пути оставались скромные могилы. Эти могилы были, как вехи.
Бригада подполковника Корнилова продолжала отступать.
В тот день, когда бригада пересекла горбатое, перепаханное снарядами, припорошённое свежим снегом поле, из недалёкого леска, изувеченного, превращённого в обычный бурелом, вытаяла группа худых, обратившихся в тени солдат во главе с раненным, перевязанным грязным бинтом поручиком-сапёром.
У сапёра, когда он увидел справное воинское соединение, солдат, шагающих при полной выкладке, офицеров, направляющих строй, глаза сделались влажными от радости: его группа уже десять дней скиталась по сопкам в надежде выйти к своим и всё никак не могла выйти, плутала в незнакомой местности.
Поручика подвели к Корнилову. Едва держась на ногах от слабости, тот козырнул, доложил, что за группу он вывел из японского окружения, потом, пошатнувшись, произнёс тихо:
— Извините, господин подполковник, на мне находится знамя десятого стрелкового полка.
— Как? — не понял Корнилов.
— Помогите мне снять шинель.
К сапёру поспешно подскочил Федяинов; поручик, морщась от боли, расстегнул несколько пуговиц, нагнулся, попытался зажать зубами стон, но это ему не удалось. Сдул капли пота, появившиеся над верхней губой.
— Извините меня!
Подполковник и ординарец помогли поручику стянуть шинель. Его туловище было обмотано шёлковым полотнищем. Когда ткань с вышитым на нём изображением Христа и надписью «10-й стрелковый полк» размотали, поручик выпрямился и произнёс просто:
— Вот. Прошу взять знамя под охрану.
Корнилов козырнул, проговорил тихо:
— Спасибо, поручик. Вы достойны быть награждённым орденом Святого Георгия IV степени. Соответствующие документы будут оформлены в Мукдене.
Раненного сапёра перевели в обоз, уложили на сани и двинулись дальше.
На привалах Федяинов, удивляя сослуживцев, лихо жарил на лопате тошнотики. В одной из китайских фанз он нашёл кусок сала, теперь мазал им лопату, лепил тертики и быстрёхонько, словно боясь, что эти страшноватые на вид оладьи застынут, совал лопату в огонь. Через три минуты Федяинов нёс тошнотики в оловянной миске подполковнику:
— Прошу отведать, ваше высокоблагородь!
Усталый, с коричневым измученным лицом, Корнилов завидовал Федяинову, который, как казалось, был неутомим, хотя наверняка временами и Федяинов готов был вот-вот сдаться: слишком уж в тяжёлых условиях отступала бригада.
Ветреным днём, когда бригада, вытянувшись в шевелящуюся длинную людскую верёвку, двигалась между сопок, переходя из одной плоской долины в другую, на третий стрелковый полк свалилась лавина японцев.
Атаку отбили. Бригада потеряла семнадцать человек, ловкие, как черти, и проворные, как тени, японцы потеряли четырнадцать. Среди убитых японцев оказался офицер — капитан. Офицера обыскали, в сумке у него нашли ценный трофей: свежую оперативную карту с нанесёнными на неё данными и рисунком земляных укреплений. Корнилов повертел карту в руках, пожалел, что не знает японского языка, хотя всё было понятно и без знания сложных иероглифов... Вряд ли в ближайшее время — в два или в три дня — японцы сумеют вырыть новые окопы и перебросить пушки из одного места в другое, максимум, что они смогут сделать, — перекинуть пару батальонов пехоты из точки А в точку Б. Корнилов прикинул, как лучше пройти к Мукдену.