Страница 24 из 110
— Поехали!
Котёнок, когда Таисия Владимировна отмыла его, оказался светлым, пушистым, очень сообразительным — смотреть на него без улыбки было невозможно.
— Ему надо дать имя, Лавр, — сказала Таисия Владимировна, — всякое животное в доме должно иметь своё имя. Без имени оно будет страдать. Как назовём котёнка, Лавр?
— Кто это, мальчик или девочка?
— Девочка, я уже посмотрела.
— Может быть, назвать как-нибудь по-женски: Катька, Натка, Ксюша... Или на английский лад — Кори, Эстер... А?
— Понятно одно: имя должно быть очень мягким, ласкающим слух, тогда и кошечка эта будет мягкой. От имени зависит так много, Лавр.
— Про людей говорят: имя — это судьба, а что говорят про кошек — не знаю.
— Да то же самое, что и про людей. Говорят, что в кошачьих кличках не должно быть буквы «р»: животные делаются от «р» раздражительными, агрессивными — кусаются и гадят...
— Давай назовём её Ксюшкой.
— Мне нравится, — сказала Таисия Владимировна, лучась кроткой улыбкой. — Очень ласковое имя. Звучит хорошо, от него исходит тепло, произносить приятно. Ксюша, Ксюша... — Таисия Владимировна прислушалась к звучанию имени и удовлетворённо наклонила голову: — Хорошо!
Котёнок, словно поняв, что речь идёт о нём, что он перестал быть безродным и бездомным, победно вздёрнул хвост-прутик, обежал Таисию Владимировну кругом и задрал голову.
— Ах, ты... — Таисия Владимировна присела, погладила котёнка по голове. — Ксюша, Ксюша. Знай, отныне — это твоё имя.
— Я в штаб, — сказал Корнилов, натянул на плечи шинель, поднял руку прощально, Ксюшка, будто поняв, что хозяин уходит, поспешно подбежала к нему. Капитан не выдержал, улыбнулся: — Не скучайте тут без меня. Через пару часов я вернусь, и мы будем есть настоящие среднеазиатские манты.
Ещё две недели назад Корнилов отправил в штаб округа телеграмму, в которой сообщал, что привёз с рекогносцировки книгу, которая представляется ему важной, — «Джихад». Книга эта, изданная эмиром Абдуррахман-Ханом[7], в будущем станет определять отношения между Западом и Азией, в этом Корнилов был уверен. Он мог бы переслать книгу в Ташкент по почте, но почта обладает странным свойством проглатывать послания, посылки, пухлые служебные конверты, пакеты — ухнет иной пакет, оклеенный марками сверху донизу в мутные почтовые нети, и найти его потом бывает невозможно, поэтому Корнилов решил доставить книгу в штаб округа лично и доложить о ней начальству. Тем более что книгу он очень внимательно просмотрел — для перевода сил не хватило, а для просмотра по косой, для того, чтобы понять суть «Джихада», и время и силы нашлись. Корнилов хорошо понимал, насколько опасна эта книга...
Вернулся он из штаба округа раздосадованный, в руках держал большой туесок, набитый мантами. Таисия Владимировна внимания на туесок не обратила — в глаза ей бросились горькие морщины, ломаной лесенкой собравшиеся на лбу мужа, да скорбно опустившиеся вниз усы.
— Случилось что-нибудь, Лавр?
Муж медленно качнул головой:
— Ровным счётом ничего. Хотя мне иногда кажется, что мои товарищи из штабных не всегда все понимают — кричат «Караул!» при виде дохлой мыши, выглядывающей из щели, и молчат благодушно, когда аллигатор подбирается к ногам живого человека, чтобы проглотить свежанинку с косточкой.
— Не понимаю, о чём речь, Лавр.
— Это я так. — Он протянул туесок жене. — Держи. Манты ещё тёплые. Сейчас я покажу тебе, как надо их правильно есть. Не то это блюдо... очень капризное. По усам будет течь, а в рот не попадёт. — Корнилов ещё не мог отойти от разговора, который состоялся в штабе.
Таисия Владимировна заглянула в туесок.
— Манты не просто тёплые, они ещё горячие. А на дне — бульон.
— Это, видно, меня перепутали с холостым офицером и налили бульона, чтобы я мог запивать водку.
— Гадость какая — водка. — Улыбка исчезла с лица Таисии Владимировны, она передёрнула плечами.
— Не скажи, Таточка, — голос мужа помягчел, — здесь пьют не для того, чтобы заглушать тоску или забываться, здесь пьют ради дезинфекции. Водка убивает всякую заразу лучше карболки.
— Да, карболку пить не станешь, — согласилась Таисия Владимировна.
— Пошли, Тата, к столу. Манты надо есть, пока они горячие. Подогревать их не рекомендуется — совсем другой коленкор будет. Потеряют вкус.
Манты понравились Таисии Владимировне.
— Напоминают наши сибирские пельмени, — сказала она.
— Напоминают, — согласился с нею муж, — но только отдалённо. В пельмени для сочности добавляют немного свинины, а здешние люди, стоит им только показать угол шинели, зажатый в руке, хватаются за ятаганы.
— Мне это не совсем понятно, — сказала Таисия Владимировна, чистый высокий лоб её покрылся мелкими морщинами, — поясни.
— Угол шинели или бушлата, зажатый в руке, похож на свиное ухо. Мусульмане свинину ненавидят, свиное ухо для них — оскорбление. А оскорблённый человек берётся за оружие. Вот и вся разгадка.
Корнилов ухватил пухлую увесистую лепёшку за небольшой плотный отросток и отправил лепёшку в рот. Отросток швырнул в миску.
— А почему эту пупочку есть нельзя? — спросила Таисия Владимировна.
— Типично женское слово — пупочка. — Корнилов засмеялся. — Мужчины таких слов не произносят.
— Не придирайся. Не то уеду назад в Санкт-Петербург.
У Корнилова насмешливо дрогнули губы.
— Пупочку есть можно. Но здешний народ руки моет редко, поэтому хвостики эти идут в мусорное ведро. Кстати, нас, русских, которые моют руки часто, здесь считают большими грязнулями.
— Почему же людей, которые часто моют руки, здесь считают грязнулями?
— Закон простой арифметики: раз человек часто подходит к ведру с водой и моет руки — значит, он грязный, иначе с чего бы ему так часто смывать грязь? Вот и всё.
— М-да, — Таисия Владимировна неожиданно вздохнула, — здесь, в Азии, всё шиворот-навыворот.
— Азию ты, Таточка, полюбишь, я в этом уверен. Придёт время — ты и жизни своей мыслить без Азии не будешь. Азия много интереснее, чище, честнее, душевно богаче Европы.
— Манты, хоть и нет в них свинины, очень сочные.
— Во-первых, здешние повара кладут в баранину много лука, во-вторых, растут тут кое-какие травки, неведомые, между прочим, кулинарам Европы, которые делают мясо сочным. Даже жёсткое мясо, сплошь жилы и одеревеневшие волокна, и то делается сочным.
Из соседней комнаты пушистым комком вылетела Ксюшка, растопырила лапки, тормозя, обиженно сощурила сонные глаза: как это люди посмели без неё расправляться с вкусной едой? Мяукнула тонко, просяще.
— Ещё одна любительница азиатской кухни. — Таисия Владимировна в встревоженном движении вытянула голову, прислушалась: ей показалось, что из соседней комнаты донёсся голос проснувшейся дочери, но нет, было тихо — дочь спала.
Капитан взял жестяную крышку-нахлобучку от монпансье, сунул в неё одну пельменину из туеска, поставил на пол. Ксюшка прыгнула к еде.
— А Наталья Лавровна — молодец, — сказал Корнилов, голос у него зазвучал нежно, — знает, что плачут только плохие девчонки, держится.
— Расскажи всё-таки, чем ты был встревожен, когда пришёл?
Глаза у капитана угасли.
— Тем, что коллеги иногда прячут головы в песок, будто страусы, живут только днём нынешним и совсем не хотят думать о том, что наступит день завтрашний.
— И это всё?
— И это всё.
— Стоило ли расстраиваться?
— Ещё как стоило, — убеждённо произнёс Корнилов, подумал о том, что джихад, провозглашаемый воинствующими мусульманами, может однажды широко распространиться по миру — исламисты будут мстить христианам только за то, что они — христиане, и тогда всякая Варфоломеевская ночь покажется европейскому обывателю светлым днём.
Чтобы это не произошло где-нибудь в году тысяча девятьсот девяносто пятом, упреждающий выстрел надо делать сейчас.
7
Абдуррахман (Абдур Рахман) (1830—1901) — эмир Афганистана. После смерти отца и поражения от Шир-Али и его сына Якуб-хана в 1869 г. бежал в Россию, где ему предложили для жительства Самарканд и дали пенсию 25 тысяч рублей. По предложению главнокомандующего британской армией, разгромившей Якуб-хана, Абдуррахман в 1879 г. призван в Кабул, и в июле 1880 г. князья Восточного и Среднего Афганистана провозгласили его эмиром. В 1893 г. он вынужден был заключить с Англией соглашение, по которому в пользу Индии переходили некоторые пограничные пункты.