Страница 1 из 42
====== Глава 1 Нашествие сов ======
POV Кейт
Все началось с сов. Честно говоря, раньше я видела их только на картинках в школьных книгах и, обнаружив сразу пять на крыше автомобиля дяди Вернона, мягко говоря, удивилась. Их перья переливались в свете жаркого июньского солнца, а немигающие янтарные глаза, словно изучая, смотрели на меня.
Нет, сами посудите, разве это нормально? Мне казалось, что совы – ночные хищницы, правда, абсолютной уверенности в этом не было. Из-за Дадли, отнявшего и разорвавшего книжку, в которой была информация о совах, я не успела дочитать про их повадки. Он всегда так делал, если видел, что мне что-то нравится.
- Ну, где ты там шляешься, тупица? Что, газета оказалась неподъемной?
Гневный рык Дурсля, раздавшийся за спиной, заставил вздрогнуть, что было редкостью. За десять лет проживания на Тисовой улице я привыкла к крикам, оскорблениям, ругательствам и ударам. Вряд ли он может придумать что-нибудь новенькое, но сейчас лучше ссутулиться.
Едва я это сделала, как широкая мясистая ладонь обрушилась на затылок с такой силой, что на глазах выступили слезы. Не самый крепкий удар, значит, скорее всего, сделал это для «галочки», с ходу определила я.
- Это еще что за… – пропыхтел Вернон, наконец-то заметивший птиц.
Значит, у меня не солнечный удар, хотя, это было бы неудивительно, учитывая перекопку всех клумб тети Петуньи с шести утра до часа дня. Он тоже их видит.
- Петунья!!! Петунья!!! – заорал Дурсль, резко развернулся, едва не сбив меня на землю своим пузом, отвесил затрещину и, схватив за шкирку, поволок в дом, долой с глаз соседей.
Занятая обжигающей болью, расползающейся по щеке, я не сразу заметила свою «обожаемую» тетушку, смахивающую на лошадь.
Однажды в младших классах преподавательница читала нам вслух сказку о пузыре, соломинке и лапте (последнее, как я поняла, нечто вроде тапка). С тех пор эти герои неизменно возникают перед глазами, стоит только увидеть кого-нибудь из моих родственничков: округлый со всех сторон, усатый и чаще всего с красным цветом лица дядя Вернон – пузырь; худая, словно кем-то вытянутая вверх, бледная, вечно недовольная мною тетя Петунья – соломина; и их сын, такой же круглый, как отец и с лошадиными передними зубами, как у матери, плюс туп, как тапок.
Петунья была сестрой моей матери, погибшей в автокатастрофе вместе с мужем – моим отцом. Лили и Джеймс Поттеры – мои родители... Я была с ними, но по какой-то случайности уцелела. Почти. Шрам на лбу в виде молнии, оставшийся после той ночи, доставлял мне немало неприятностей и был главной темой для шуток в школе.
- Вернон, что слу…
- Совы! Чертовы совы на крыше моего автомобиля и вокруг дома! Ты сказала, что если один раз не ответить на письмо, то эти психи отстанут от нас!
- На письмо? Какое письмо? – встрепенулась я, чувствуя, что все это имеет отношение ко мне.
- Никакое! – заорал Дурсль, замахиваясь. – Никаких писем, и никуда ты не поедешь! Марш к себе! Если понадобится, то ты до конца лета там просидишь!
Ничего не понимая, я, тем не менее, подскочила и метнулась в свой закуток под лестницей, опасаясь очередной оплеухи уже не «для галочки». Оказавшись в темноте и пыли, услышала, как тетя Петунья закрывает дверь снаружи на щеколду и, свернувшись калачиком на своей узкой койке, я сняла очки, закрыла глаза и подложила ладонь под ноющую щеку. В незаслуженном домашнем аресте был всего один, но зато большой плюс: не нужно вкалывать по дому.
Можно вволю поразмышлять, откуда эти совы и что вообще все это значит. Может, приглашения? Дядя упоминал что-то о том, что я никуда не поеду… Значит, они уже получили письмо и прочли его! На мгновение злость на то, что они посмели взять мою почту (а в том, что она моя, я уже не сомневалась), разлилась горячей волной во мне и я, сжав руки в кулаки, перевернулась на другой бок. Вскоре усталость взяла свое и, кажется, я задремала.
Посадили меня, как оказалось, надолго. Если бы не поход в туалет два раза в день, можно было бы давно потеряться во времени. Однажды утром, следуя за тетей Петуньей, я заметила сову, пролетевшую прямо перед кухонным окном и мысленно хихикнула: «Видимо, нашествие пернатых продолжается».
Целыми сутками я лежала на койке или сидела на полу в полной темноте и тихо разговаривала с пауками, которых здесь было полно. Иногда мне казалось, что они понимают мои слова, потому, что когда я попросила плести паутину только по углам, они так и сделали. В любом случае, других собеседников у меня не было, поэтому оставалось рассказывать им обо всем. Тем было несколько: Дурсли, сны и мои мечты.
Пауки были совсем рядом, я это чувствовала, и будто впитывали истории о зеленом свете, летающем мопеде, несправедливости Дурслей и моей жизни со своими родителями, если бы те были живы. Но жемчужиной моей коллекции был рассказ о том, как я разговаривала со змеей.
Дело было в террариуме, куда Дурсли взяли меня с собой, так как не с кем было оставить. Мы разговорились с питоном, точнее, «Боа констриктором», который рассказал о том, что никогда не был в родной Бразилии, но затем подбежал Дадли, и произошло что-то странное. Стеклянная перегородка исчезла, и змея, напугав Дурслей и остальных посетителей до чертиков, ускользнула, сказав мне на прощание спасибо. После того случая мне досталось как никогда до этого. Словно бы Вернон решил отомстить за собственный страх, будто я, Кейт Поттер, была виновата. Хотя, о чем это я. В этом доме других виноватых не бывает.
Спустя еще какое-то время дверь в мое пристанище с грохотом отворилась, и дядя Вернон рявкнул:
- На выход! Из дома, и сразу в машину, дрянь этакая!
Быстро нацепив очки и кое-как похромав на улицу (ноги, как и спина, затекли), я заметила заколоченную прорезь для почты в двери и качнула головой. Сев на заднее сидение как можно дальше от Дадли, что было непросто, украдкой вытерла слезящиеся от яркого света глаза.
Куда бы мы ни ехали, путь был долгим и во всех смыслах отвратительным. Во-первых, я ехала с Дурслями, что не внушало доверия, во-вторых, была голодна, и, в-третьих, не могла даже поспать, опасаясь, что они выбросят меня где-нибудь на обочине.
Остановились мы в гостинице на окраине какого-то города. К моему ужасу, нас с Дадли поселили в одну комнату, а потом на мое имя, как сообщила служащая, пришло около сотни писем. Прочесть мне их не дали, вместо этого снова усадили в машину и куда-то повезли.
Следующие три дня прошли как в аду. Мы ехали какими-то зигзагами, останавливаясь то под мостом, то в чаще, то на многоярусной парковке, но совы всегда нас находили.
Я сидела у заднего колеса, прижав руку к кровоточащей губе, досадуя, что на этот раз не успела ни схватить письмо, ни увернуться от кулаков взбешенного Дурсля.
Слушая испуганный голосок Дадлички, вопрошающий у мамы, сошел папа с ума или нет, я злорадно усмехалась, от всей души желая им всем закончить жизнь в клинике для душевнобольных.
В конце концов, мы очутились в богом забытом месте, на какой-то скале в кособоко стоящем доме, вдобавок разыгрался шторм. Из жалоб Дадли я выяснила, что буквально через пару часов настанет тридцать первое июля и, следовательно, мне исполнится одиннадцать лет.
Когда все разлеглись (мне, разумеется, нашлось место только на полу), шторм усилился. Вслушиваясь в вой ветра, я представляла себе грустную печальную мелодию. Наверное, мама с папой сейчас бы так же заботились обо мне, как Петунья о Дадли. Нет, лучше бы конечно, столько меня не кормили, но в остальном…
Я никогда не верила тому, что говорили о них Дурсли. Ну не могли мои родители быть алкоголиками и наркоманами, не могли и все! Мысли о подобном всегда выводили меня из себя, и, чтобы успокоиться, я пыталась представить себе лица родителей. У Петуньи не было ни одной фотографии мамы, или же она просто специально их не показывала. Наверное, у отца такие же волосы, как у меня. И, может быть, со своей короткой стрижкой («соломина» никогда не позволяла мне носить длинные волосы и стригла под мальчика), я похожа на него. Интересно, он носил очки? И от кого я унаследовала такое ужасное зрение? Хм, может, когда подрасту, фигура будет маминой. Конечно, не знаю, какая она была у нее, но вряд ли хуже, чем у Петуньи.