Марксизм как стиль

«Мы не заставим их говорить правду, но зато они будут наглядно и бесстыдно лгать» – обещала Гудрун, рассуждая о противнике – «нам нужно 25 часов ненависти в день». Она раздавала новые нелегальные имена. Изобретала термины партизанского языка. Её любимый «Моби Дик», роман об охоте за особенным китом, – источник псевдонимов и подпольных кличек первого поколения РАФ.

В модной лаковой куртке цвета «вамп» она машет нам из 1977-ого года. К чему вставлять личные впечатления в такой текст? «Фашизм начинается с разрыва между частным и общественным поведением» – тоже её слова. Её первому мужу, талантливому и несчастному сочинителю Весперу, привиделось под кислотой, что половина его тела пылает, как напалм и это жидкое пламя имеет облик Гитлера. «Опыт и ненависть – вот откуда берется энергия» – писал он в немецком дурдоме мемуары о стреляющем подполье.

Они вдвоем успели сняться в бессюжетном «Абонементе». Студенческое кино, где тела противопоставляются сообщениям.

Система. Именно РАФ и им подобные научили в те годы весь мир писать это слово с большой буквы. Что ненавидели РАФ?

Место, где недопустимым считается бросать пирожные вместо аплодисментов политикам, сжигающим города, отравляющим страны и обрекающим народы.

Время умирающих в рассрочку. Заживо похороненных в офисах и цехах, в камерах и супермаркетах, в школах и на пляжах, в кухнях с мебелью, приобретенной в кредит.

Эпоху, когда мечты обязаны быть отвратительно трусливыми, чтобы сбыться.

Способ благополучного растворения каждого в коллективном мифе, ничем не оправданном и в оправданиях не нуждающемся. Этот миф сам оправдывает любой ритуал, сообщая ему пошловатый привкус невыносимой вечности, банальности, оскорбительной необходимости, орнаментального повтора.

«Террор это разрушение дамб, каналов, больниц, электростанций, мостов» – пишет Баадер – террор это то, что делали США во Вьетнаме и Израиль на палестинских землях. Это мертвые секции, предназначенные для политических заключенных в немецких тюрьмах. Терроризм государств применяется ради всеобщего страха. Городская партизанская война наоборот, внушает животный страх всей государственной машине».

Мы ничего не начинаем – объяснялись РАФ – мы хотим положить конец.

Они знали важный секрет – создать новое это значит просто собраться и действовать ради прекращения старого.

Из тюрьмы Баадера часто конвоировали в библиотеку, где он встречался с Ульрикой и вместе с ней «работал над книгой о проблемах трудных подростков». С заключенного сняли наручники, Ульрика спросила охранников, есть ли у них жены и дети, и явно расстроилась, услышав утвердительный ответ. В этот момент она сохранила им жизнь. Заключенный и журналистка сели за стол, закурили, стали рыться в картотеке. Две девушки ждали за дверью, когда освободится читальный зал. Они-то и впустили сюда клоуна с зеленым лицом и двумя пистолетами. Клоун стрелял с двух рук и ранил библиотекаря, один пистолет был газовый, второй – боевой. Две «читательницы» палили газом в лицо охране и, «выкрикивая оскорбления», уложили её на пол. Последней появилась Гудрун в рыжем парике и с карабином. Охрана стреляла с пола вслепую – пули попали в ящики картотеки. Баадер разбил окно и прыгнул вниз. За ним – Майнхоф и остальные. Скрылись на двух новеньких «Альфа-Ромео Спринт». Сразу после освобождения Баадер предложил обстрелять полицейскую казарму из гранатомета, но гранатомета под рукой не нашлось.

Кое-кто из них считал вооруженную борьбу самолечением. Жертвоприношением, позволяющим пробраться с собственной периферии, поощряемой обществом, к запрещенному обществом центру самого себя. Другие называли герилью терапией для общества, разоблачением его преступлений. Справедливым отражением несправедливого насилия, питающего Систему. Элита веками воспитывает у угнетенных комплекс неполноценности, чтобы излечиться, нужно применить в отношении власти насилие. Элита это те, кто получают, накапливают и превращают успех. Успех, создаваемый в цехах, на рынках и на полях сражений. Успех, запертый в частных сундуках и сейфах банковских ячеек.

Диалектика проводит границы не между людьми, но внутри людей. Так, например, гражданин это часть общества, а совладелец (акционер, собственник) это агент капитала и их интересы могут радикально сталкиваться и прихотливо замиряться внутри одного и того же человека. Целительное лезвие якобинской гильотины, отсекая условно прогрессивную часть человека от условно реакционной, демонстрировало зрителям казни, что друг без друга эти части существовать не могут. Но когда эта гильотина рубит изнутри, а не снаружи, человек становится шизофреником и попадает в соответствующий «дом» для расщепленных. Идеология это форма ложного сознания, призванная оправдать ваше положение и его источники. «Шизофрения» это когда ложность сознания перестает скрываться и выбрасывается наружу во всей своей наглядной невыносимости. Так рассуждали «антипсихиатры», видевшие в росте числа шизофреников политическую проблему, а в самой шизофрении – революционный потенциал. Некоторые из них примкнули к РАФ после их первых успешных акций.

Каждый боевик РАФ по-своему оправдывал мрачный энтузиазм своего выбора. Каждый из них по-своему любил бомбу.

Для одних мир начался с бомбы. Сначала Бог взорвал её, а потом возникли мы все, как осколки, летящие прочь от центра. Так что, всякий бомбист просто повторяет акт творения. Можно рассуждать о преступности этого акта, но ничего нельзя с ним поделать.

Бомба это амфора, в которой накапливается краденый свет. Мы получаем от солнца тысячи шансов каждый день, но крадем их у себя сами, прячем их в эти сосуды. И когда сосуды с краденым светом переполняются, они начинают взрываться везде.

Мы все создаем бомбу. Я, вы, все вместе делаем её. Партизан есть просто механик, который собирает её и приводит механизм в действие. Он – технический работник Истории, её обслуживающий персонал, но с одним уточнением – История не нанимала его на работу и не обещала ему оплаты. История не является отчужденной от своих работников корпорацией воспроизводства рабочей силы, потребительской массы, электоральных толп. История – единственное, что нельзя отнять у людей и когда они это осознают, то сами записываются в её работники.

Всё, что происходит в мире, отныне происходит именно с тобой. С бомбой ты всё решаешь сам, как будто ты создал этот мир.

Взрыв бомбы это место, в котором реальность разрывает иллюзию.

Взрыв бомбы это возмутительное нарушение правил притяжения всего ко всему.

Взрыв это громкое заявление Истории о том, что на этом месте стоило находиться чему-то совершенно иному и гораздо более достойному.

Взрыв это способ позвать к себе самого себя.

Бомба вербует тех, кого смерть пугает меньше, чем отсутствие реальной жизни. Бомбу можно сделать везде и из всего.

Взрыв бомбы это художественный шедевр, который существует менее секунды, а потому предназначен не для людей.

Клауса Юншке первый раз задержали из-за неправильной фотографии в паспорте. Вместо себя вклеил фото председателя Мао, утверждая что это его «истинное Я».

Второй раз сел пожизненно уже как партизан—RAFовец. Сейчас Юншке вспоминает о свинцовых днях: “Ты становишься городским партизаном, перекрасив волосы живешь в незнакомой квартире под чужой фамилией, изучаешь план операции, готовишь себе и другим еду. На водосточной трубе, на почте, в банке – твое фото, тебя разыскивают, ты угроза для Системы. Вместе со своей подружкой ты следишь по ночам за полицейскими машинами с антеннами, в свою очередь выслеживающими тебя. Иногда появляется Ульрика, её не узнать из-за пепельного парика, платка, темных очков и джинсов в обтяжку. – Обожаю зиму – говорит она – рано темнеет и даже днем ты почти не узнаваем».

«Внутри взрыва, за ничтожно малое для нас время, возникают разумные системы такой сложности, которые ни при каких условиях невозможны в привычной нам, длительной реальности. Бомба это куколка, в которой они таятся. Возможно, мы существуем только за тем, чтобы взрывать» – записывал в дневнике примкнувший к РАФ физик. Его товарищи критиковали такое понимание. Посмертно дневник был опубликован в журнале «Бесплатный мир».