Страница 7 из 10
Эта ее роль аналогична той био-экологичной функции, которую играют заповедники: они, по замыслу, должны сохранять островки нетронутой природы в качестве эталонов био-равновесия. Художественная культура северян играет буквально ту же роль по отношению к изначальному экологическому равновесию, когда ведущей стороной в нем была сама живая природа, а человек лишь адаптировался к ней. Будущая культура, конечно же, не будет ее копией, но ее созидание становится возможным лишь в том случае, если мы имеем перед глазами живую поэзию (Северной) Природы, сохраняющую гармонию человека с нею внутри нее. Никакая иная сфера культуры этой великой экологической миссии не выполняет и выполнить не может. Здесь поэзия, искусство выступает как основное условие выживания, сохранения человеком своей жизни в лоне великой и могучей Природы. Искусство слова играет здесь роль универсального средства адаптации к природным условиям, концентрирующим в себе огромный опыт адаптации живых существ, окружавших человека. Но в таком случае искусство, поэзия изначально выполняет более фундаментальную функцию, чем труд как средство получения продуктов питания, ибо сохранение жизни есть нечто первичное по отношению к ее продолжению. Кроме того, и труд-то поначалу не мог быть ничем иным, кроме как продолжением и универсализацией тех же адаптационных биопроцессов, что и искусство, и поэзия. А значит, труд тоже не мог быть чем-либо иным, кроме как искусством и поэзией. Искусством подражания, поэзией воспроизведения и освоения опыта всех живых организмов, окружавших человека. Разъединены между собою, а затем и противопоставлены друг другу поэзия и труд были в иных природно-социальных условиях. На Севере этого не произошло. В Японии – тоже.
Чего стоят в этом контексте сказки об изначальной «бесполезности» искусства? Это один из мифов древней Греции. Но как же быть тогда с пониманием эстетичного как «бесполезного добра»? Думается, что здесь необходимо существенное уточнением: не «бесполезное», а бескорыстное добро! Добро для Природы без расчета на ответное добро с ее стороны. И это свойство поэзии, искусства – быть подобием органической жизни – всеобще для них, присуще им на протяжении всей истории культуры. Благодаря именно им человек хоть что-то сохранил от изначальной своей гармонии-с-Природой. И опираясь на них, он сможет восстановить эту гармонию, но уже на новом витке спирали истории.
Известна характеристика К. Марксом труда и производства как действия «по законам красоты». Это определение изначальной формы труда, или труда вообще. Но в еще большей мере это определение изначальной формы искусства, поэзии северян. Вся их жизнь только тогда и возможна, когда она строится «по законам красоты» природы, когда Поэзия пронизана любовью к Природе. Без этой любви исключительно суровая природа Севера просто-напросто была бы невыносима. Человек без этой любви не выдержал бы, погиб. Любовь и только любовь помогла выдержать, выстоять, выжить. Любовь к Природе оказалась жизненно необходимой основой и главным условием всей жизни северян. Ю. Н. Шесталов так выражает близкую мысль: «Народы Севера маленькие, как орешки на огромном и величественном кедре. Но и у нас есть свое, то, чего нет у других народов: свои легенды, песни, умение с улыбкой жить в суровых условиях нашего Севера» («Югорская колыбель»).
Мать-Природа выступает в форме различных божеств, «высших» или «внешних сил» (чукчи), «матерей» (юкагиры), «хозяина» (нивхи)… Первым и основным качеством Природы является то, что она – Живая. Все – живое: Солнце, Луна, Земля, острова (например, Сахалин в творчестве В. Санги), реки (Обь у Ю. Шесталова, Амур у Г. Ходжера, Лена, Вилюй, Амга у якутских авторов), лед, снег, океан, чум, сани, песни, стихи и Язык в целом. Все живет своей самостоятельной жизнью. В эту всеобщую жизнь включен и человек в качестве равноправного члена круговорота жизни. Качествами живого наделены даже отдельные части организма: руки, ноги, пальцы, голова, уши, глаза, волосы… живут не только общей жизнью, но и своей, автономной (см. «Человек Ыхмифа» Владимира Санги). И человек не должен мешать им всем жить своей жизнью. Даже когда сам страдает от этого. Например, он не должен (у нанай, по Г. Ходжеру) мешать комарам пить его кровь. Но и со своей стороны живые существа тоже предоставляют ему возможность жить; во время охоты подставляют охотнику так называемое «убойное место», т. е. отдают свое тело ему на прокорм. (Медведь, олень – у В. Санги).
Уже в этом проявляется глубочайшая поэтичность, тончайший лиризм творчества северян, их глубоко эстетичного мировоззрения. Северянин чувствует себя внутри Гармонии не только Природы, но и Языка поэзии. И часто непосредственно организующим началом его жизни является как раз язык и поэзия Жизни, олицетворяемые не только его собственным чувствованием ее, но и той интерпретацией, которую ей придавали сказители и даже шаманы, выступавшие от имени многообразно проявляющейся Природы. Иногда Поэзия говорила непосредственно от имени Природы. Характерно в этом отношении стихотворение Вас. Лебедева «Уямкан» (горный баран), оканчивающееся следующими гордыми строфами: Вровень стою я // С горным орлом, // Рядом он кружит, // Машет крылом. // Здесь не страшна мне // Любая беда!. // Лишь человек // Не добрался б сюда. (Пер. с эвенского Г. Фролова).
Здесь поэт отождествляет себя с гордым уямканом, – а другие северяне отождествляют себя с Китом, Медведем, Лебедью, Моржом… Поэзия, искусство потому-то и делает Природу еще и человеком, что отождествляя себя с нею, автор остается и собою. Растворяясь в Природе, сливаясь с нею, включаясь в ее ритмы и круговращения, он тем самым включает их в себя. Это слияние с Природой посредством стихии поэзии по самому характеру не может быть полным. Оно неизбежно имеет момент условности, игры с Природой, искусности, искусного ей подражания. Поэзия северян, как и древних китайцев и современных японцев, не разделяла мир на природный и человеческий, а воспринимала его как органичное целое, как живой организм (Т. П. Григорьева. Японская художественная традиция. М., «Наука», 1979, с. 121). Это не тихая покорность «божественной» стихии природы, «не бездействие, а действие, сообразуемое с законами природы, разумная соизмеримость с естественным ритмом, с постоянно меняющимися условиями». Это метод «не переделывания мира, а приноравливания к нему, к его предустановленному ритму». (Там же сс. 133, 134).
Однако эта включенность северян (и человека Востока) в природу вовсе не означает их полной пассивности перед ее ликом могучим. Для них «у Вселенной – одно сердце, и у каждой вещи – свое» (Там же, с. 169) – если считать за «вещь» каждое живое существо, включая человека. Вот очень показательный эпизод, ярко описанный Г. Ходжером: «– Ты не маши руками, – сказал старик девочке, сиди спокойно, пусть они ползают. Кусаются? Им тоже кушать охота, и они люди». Так она впервые услышала, что все живое на земле – люди, значит, живые существа. Не только комары, лягушки, зайцы, лоси – люди, но и деревья, травы, цветы – все люди; они без крови, но живые, весной расцветают, к зиме засыпают. Река тоже живая». («Амур широкий») Человек, люди – это не антропоморфные существа природы, а наоборот, формы жизни, включая человека, т. е. его уподобление всей остальной жизни (гилозоизм). Поэтому, продолжая мысль Ю. Рытхэу о сопоставлении северян с греками, можно считать, что северяне поэтичнее, эстетичнее древних греков, ибо для них вся Природа не только активно живая, но и величайший Поэт, Художник, Скульптор, Архитектор и т. п. У Природы «каждый компонент самоценен, художественно значим». (Т. П. Григорьева. Там же, сс. 170, 185, 199, 212, 229). Здесь, как и в художественной дальневосточной традиции «если все есть организм, то и стихи – его функция – связали человека с природой», включили его в нее. «Поэтическое и жизненное переживания здесь не различаются, правда поэзии и правда жизни одна и та же».
Укажем и на различие между поэзией северян и японцев: по 1) степени развития утонченности, изящества, изысканности, глубине эстетичного переживания и т. п.) и 2) ареалу: у северян поэзия – это все, у японцев лирике противостоит суровая проза буржуазной действительности. Она необычайно ловко, умело и изощренно пользуется необычайно высоким общеэстетичным развитием всего японскоро народа. В этом эстетичном развитии японцев заключена, думается тайна японского чуда. Так, Н. Федоренко пишет: «рабочие руки, труд человека, его мастерство и искусство стали основой экономики, главным источником ее развития… Рабочие руки – главная основа и ресурсы Японии.» – Н. Федоренко. Токийские диалоги. Библиотека «Огонёк», 1986, № 25, М., Изд.