Испытание

Говорил Вася волнуясь и бледнея. Маленький, худой, он в эти минуты как бы вырастал.

— Нет, Аня, нет, девушки, не отступим мы, первенство мы у вас обязательно заберем, — говорил Вася.

— Это каким же образом? — растягивая слова, иронически спросила Зина Ларина.

— Нам совесть не позволит… Понимаешь, какое дело… Если мы вас, девчат, не обгоним, то я всю жизнь буду чувствовать себя виноватым: не сделал я все, что мог для спасения солдата. Сам не воюю, солдата не спас. Моя вина.

— Ну, Вася, — укоризненно покачала головой Аня, — загнул философию. Нет никакой твоей вины.

Гусев встал яростный и злой:

— Не виноват — а города фашистам отдаем. Не виноват — «похоронки» идут и идут… На всех нас вина. И смыть ее можно только работой, работой, работой…

Наступило какое-то неловкое молчание.

— Мальчики, — вскочила Рая Моисеева, — что-то грустно получается. Какой же это Новый год! А ну — песню!

Запели.

Потом снова пошли разговоры о своей жизни, о том, как будут жить после войны, но сначала надо было бы ответить на два других вопроса: когда победим и доживем ли до победы.

Приехал на завод Климент Ефремович Ворошилов. Собрали рабочих. Слушали, что говорил член Государственного Комитета Обороны, маршал. Он никого не утешал, ничего не обещал. Рассказал о том, как трудно приходится воинам на фронтах, и закончил свое выступление такими словами:

— Мы просим вас: сделайте все, чтобы фронт получил больше танков.

Т-34

В середине июля сорок второго года на завод приехал нарком танковой промышленности Исаак Моисеевич Зальцман и первый секретарь Челябинского обкома партии Николай Семенович Патоличев.

В зале заседаний собрался партийный и хозяйственный актив Танкограда. Нарком сразу же изложил суть вопроса.

— Задача, поставленная перед нами, не имеет себе равных. Танк «КВ» остается в производстве. Но сегодня судьбу фронта, прямо скажем, судьбу Родины во многом решает танк Т-34. История не знает таких примеров, чтобы в течение одного месяца весь завод перестроили на новую машину. Считается, что это технически невозможно. В ЦК партии мне так и сказали: «Да, технически невозможно. Но Родине нужно, и кировцы должны это сделать!..»

Инженеры, конструкторы, технологи, партийные работники, собравшиеся в этом небольшом зале, не были новичками в танкостроении, они уже решили немало смелых технических задач, преодолевали огромные трудности. Но вот сейчас… Каждый понимал: надо совершить чудо, чтобы за месяц решить такую небывалую задачу.

Чувства людей хорошо понимал Патоличев (интуиция у него редкая). Были сомнения, тревоги, опасения. Как это — вдруг, за один месяц все перестроить! Всем своим нутром он почуял волнение, взвинченность некоторой части присутствующих. И тогда секретарь обкома поднялся с места.

— Нам, — сказал он, — отводятся всего лишь часы и дни и для решений и для дела одновременно. Мы просим вас считать это наше совещание для кировцев историческим. Обком партии просит и твердо требует от каждого коммуниста, от каждого работника отдать все для решения этой задачи. Пусть борьба за Т-34 явится самой яркой страницей в жизни Кировского завода! И мы глубоко уверены: все сделаете, такой у нас народ!

Так сказал Патоличев. Его непреклонная убежденность властно увлекала танкостроителей.

Главный конструктор Жозеф Котин сказал коротко, сжато и с большим волнением:

— В армии существует присяга, которую дает боец перед тем, как идти в бой. У нас есть клятва — выполнить программу. Я прошу всех встать. — Все в едином порыве встали. — Это наша клятва.

Решать и делать!

Создавался новый крупный механический цех. На месте бывшего главного конвейера сборки тракторов создавался новый цех сборки средних танков — цех «СБ-34». Реконструировался холодноштамповый. В помощь литейщикам подключился мартеновский цех соседнего завода… Весь завод работал с огромным напряжением сил.

…— Ну как, Бусыгин, пойдешь в «СБ-34», на сборку «тридцатьчетверок»? — Начальник цеха пытливо смотрит на Николая, который и не скрывает своего смущения.

— Как бригадир, так и я.

— Бригадир, бригадир, — посмеивается начальник цеха. — В том-то и весь вопрос: тебя бригадиром сватают. Молодежной бригады. Крылья отросли, Бусыгин, пора и самому летать, не все за спину Василия Ивановича прятаться. Спина у него, правда, широкая.

Бусыгин в раздумье: как же без Демина, да еще на новой машине.

— Смогу ли?

— Пока идет наладка конвейера, подучишься малость, а потом дело пойдет. Тебя Василий Иванович рекомендует. Ну?

— Согласен. А Демин как?

— Он остается на «КВ». Их еще тоже в расход никто не списывает.

Нет, Демин не остался на сборке «КВ». В это время начали создавать в Действующей Армии подвижные ремонтные заводы. Вот на один из таких заводов и направили Василия Ивановича. Но он и туда не попал, а «застрял» в специальной бригаде полевого ремонта. То есть действовал вместе с танкистами, восстанавливал и ремонтировал танки буквально под носом у противника.

«Ах, Василий Иванович, — с досадой размышлял Бусыгин, узнав о «командировке» Демина, — как же так: твое ли место на фронте? Нет, не твое место, а мое».

Но что ж, досада-досадой, а работать надо!

На заводе все кипело: шутка ли, в такой короткий срок установить более тысячи новых станков, переместить семьсот, изготовить несколько тысяч штампов, моделей, приспособлений, инструмента… Совершенно новая ступень производства — от мелкосерийной технологии к технологии массового производства. Сразу — строгий спрос и жесткий контроль. Принято решение партийной организации:

«Невыполнение задания коммунистами несовместимо с пребыванием в партии».

И в этот круговорот попал новый бригадир на сборке Т-34 Николай Бусыгин.

Когда день и когда ночь? Счет времени потерян — из цеха не выходят неделями. Все схватывается на ходу, и ошибки исправляются на ходу. И спят, едят — тоже на ходу.

На несколько минут выскочил Николай из цеха, чтобы вдохнуть свежего воздуха, взглянуть на небо.

Оказывается, долгий летний день подходит к концу. Угомонились воробьи и голуби, только стремительные черные стрижи с визгом носятся чуть выше крыш, словно и отдыхать не собираются.

«И мы, как стрижи, — подумал Коля. — Вместо того, чтобы нырнуть под крышу, набираем высоту».

Только вернулся в цех, слышит голос старшего мастера Герасимова:

— Колька! Бусыгин! Где тебя черти носят?

— Я здесь… На воздух выходил.

— Что там не видал?

Ответил с улыбкой, по-мальчишески бесхитростно:

— Стрижи носятся, как молнии.

— Стрижи? — Герасимов смотрит удивленно. — Да ты что, малец? Какие теперь стрижи. У тебя…

Старший мастер аж захлебнулся: ему, задерганному, измученному, избегавшемуся по всем цехам, уже третьи сутки почти не сомкнувшему глаз, просто трудно понять, как это можно любоваться какими-то стрижами, но он тут же подумал: «Мальчишка — что с него возьмешь. Ну, увидел стрижа — и засмотрелся».

Посмотрел на Бусыгина добрыми, усталыми глазами, увидел льняную прядь волос, выбившуюся из-под шлема, усмехнулся.

— Ну ладно, стриж… Белый стриж. Пойдем, голубчик, будем дальше разбираться — что к чему. Только ты, пожалуйста, не оставляй свою гвардию без присмотра.

Старший мастер никак не мог выработать «металл в голосе». Добрый и мягкий по натуре, он частенько прибавлял «пожалуйста». Но если уж Герасимов говорил «пожалуйста», то не было человека, который бы не выполнил его распоряжение. Бусыгин полюбил старшего мастера, быстро к нему привязался и чутким юношеским сердцем улавливал, что и Герасимову он не безразличен, и суровость, которую старший мастер иногда проявляет, это все напускное. Это для того, чтобы Николай ошибок не повторял.

— Старшой, — обращается Бусыгин к Герасимову, — когда пустим конвейер?

— Если только по строгому секрету… 22 августа.

— Ух ты!