Испытание

Они могли рассказать о многом. Например, о том, что, когда был основан Древний Рим, Асуану уже шло третье тысячелетие. В Асуане была каменоломня фараонов. Рабы добывали гранит, чтобы соорудить из него усыпальницы фараонам. Здесь трудились когда-то фракийские рабы и среди них, может быть, был легендарный Спартак.

Теперь на этом месте развернулась великая стройка — Асуанская плотина, которая превосходит своим объемом семнадцать пирамид Хеопса.

Но дело не только в размерах, объеме. Пирамиды, когда их возводили, должны были возвеличить египетских царей. Они напоминали о прошлом. Асуанский комплекс — ворота в будущее, осуществление вековечной народной мечты о воде, которая призвана закрыть путь пустыне и широко раскрыть его для плодородия. Асуан — пирамида нашего времени.

Уже с первых дней пребывания в Асуане Бусыгин понял одно очень важное обстоятельство: в слове «Асуан» соединились для египтян надежда на лучшую жизнь и дружба с Советским Союзом.

Сначала он, как и в Александрии, обучал крестьянских парней управлять советской техникой — тракторами, бульдозерами, скреперами. Учебный центр, созданный с помощью Советского Союза, готовил около четырех тысяч человек в год.

Днем и ночью гремели взрывы: это аммоналом взрывали асуанский гранит. Бусыгин со своими учениками грузили гранит в машины и отвозили к телу плотины.

Вокруг вскидывается земля от разрывов, лопаются и рушатся скалы. Арабы что-то кричат, раскрывают рты… Но все это беззвучно, как в немом кино. И вдруг — тишина. Глубокая-глубокая. И сразу же гул машины.

И так — изо дня в день.

Привязался к Бусыгину парнишка, совсем молоденький, черный, улыбчивый. Он продавал на стройке папиросы. Бегал за Николаем Александровичем и все о чем-то просил, а о чем, Бусыгин понять не мог.

— Что он хочет? — обратился он к своим ребятам, с которыми с грехом пополам научился объясняться.

— Учиться хочет. Машиной управлять хочет. Трактором.

— Давайте возьмем парня, а?

И Николай Александрович помогал парнишке освоить челябинский трактор. И научил.

Забыть невозможно тот день, когда полуголый арабский парнишка впервые сам повел машину на строительстве дороги в низовой части канала. Он что-то выкрикивал, смеялся, плакал, пел… А кругом стояли сотни арабов и парни из Сибири, с Волги, Урала, Днепропетровска, Киева и счастливо улыбались. Стоял здесь и главный советский эксперт, Герой Социалистического Труда И. В. Комзин.

Иван Васильевич подошел к Бусыгину. Уж до чего Николай Александрович высок и могуч, а Комзин — и выше, и шире в плечах. А лицо — доброе, улыбка играет на губах, он поглаживает широкой ладонью густые волосы.

— Это вы обучили паренька? — спрашивает Комзин.

— Мы…

— Что значит «мы»? Всей бригадой учили?

— Ага.

— Молодцы. Правильно. Этих ребятишек учить надо делу, вырастут — добрыми людьми будут. — Потом после небольшой паузы: — Вы откуда?

— Из Челябинска. Уралец.

— Вот как… Помню, помню Урал, приходилось строить Магнитку, можно сказать, с первого камушка. Приехал в тридцатом году с молодой женой в степь. Из поезда мы высыпали у какого-то одряхлевшего вагона с надписью аршинными буквами «Магнитогорск». Суровое это было время, трудное.

— Строить везде не легко, — сказал Бусыгин.

Комзин улыбнулся:

— Это верно — не легко. В Магнитке я был молодым инженером. Строил первую домну. Ох, тяжко было!.. После войны Севастополь восстанавливал, Волжскую ГЭС строил. И везде нашему брату нелегко.

Бусыгин окинул взглядом стройку. Камни, камни… Стоят неприступной скалой. Как гигантские кратеры, зияют провалы. Огромная воронка в русле будущего водоотливного канала…

— Здесь, Иван Васильевич, особенно тяжко.

— Это почему же?

— Жара томит. Пылища. Вдали от Родины. Чужой язык, чужой народ…

— Почему же чужой? — Комзин встал со скалы, на которую он присел, выпрямился во весь свой богатырский рост. — Талантливый, умный народ. Мы и сейчас живем по египетскому календарю, они первыми открыли солнечный ход… Мы строим гигантское гидротехническое сооружение. У нас в руках вон какая техника, — он широко раскинул могучие руки, словно распахивал весь солнечный горизонт. — А египтяне еще две тысячи лет назад создавали первые крупные ирригационные каналы, плотины, шлюзы. Вот так, дорогой уралец.

Бусыгин смущенно замолчал.

— Ну, чего смолкли? Понимаю: домой тянет, в Россию. А ты долби эту чертову дорогу. А что делать? Все начинается с дороги, она — ниточка жизни. Эх, деды наши строили дороги — любо-дорого. С какой любовью, камушек к камушку. А какие мосты, виадуки, туннели — и все ведь руками. А мы сегодня должны работать в сотни раз лучше — у нас такая техника и технология, что дедам нашим и не грезилось. Вот, товарищ Бусыгин… Как звать-то? Николай Александрович… Учтите еще вот что: здесь, на Асуане, не только крушится гранит, а еще и ломается психология людей. Понятно? Эх, мне бы ваши годы! Когда сейчас говорят о молодом поколении, это говорят уже не о нас — комсомольцах тридцатых годов, — мы давно сняты с комсомольского учета. Но на земле мы оставляем заметный след. И на Волге, и на Ниле. Река Нил — тоже магистраль человечества, да еще какая! И не горюйте, Николай Александрович, скоро увидите свои Уральские горы, лиственницы и березы. Ну, еще увидимся, Бусыгин.

Николай Александрович с удивлением смотрел, как этот с виду медлительный, грузный, но чрезвычайно легкий на ногу человек зашагал по песку и камню так, словно под ногами у него был пружинистый ковер мхов.

«Скажи, пожалуйста, — размышлял он, — почему этот человек с такой нежностью говорит о Ниле, словно он пережил тут лучшие дни жизни? Он — настоящий строитель. Созидатель. И здесь, далеко от Родины, он тоже строит для людей. Этот неторопливый, глыбистый человек несет в себе огромный и драгоценный опыт и память. Да, именно такие люди прорубаются сквозь дебри тайги, через хребты, идут без тропы по горам, перегораживают могучие реки. Днями на стройках, а по ночам проектируют свои варианты. Строитель, ах, строитель!»

Бусыгин был радостно возбужден встречей с Комзиным и ему уже не казалась столь изнурительной эта война с неподатливой природой Асуана. Он снова был полон жгучего интереса к своему делу. Смотрел на Нил, который, разбиваясь на два рукава, обтекал большой каменистый остров. Смотрел на причудливые берега, на черный, розовый и серый гранит, вылизанный разливами реки. Да, это — работа воды за тысячелетия. А нынче за несколько лет надо здесь создать чудо!

«В России скоро будете», — вспомнил Бусыгин слова Комзина. И как это часто бывало с ним за границей, при слове «Россия» в его воображении появлялась река Миасс или озеро Первое с его широкой гладью. А то мерещился Невский проспект, весь залитый огнями в ненастные сумерки, чернильный асфальт, устланный прилипшими листьями. Россия… Как не похожа ты на Египет!

Через несколько дней Бусыгину дали новое задание: объезжать деревни и участки, где имеется советская техника, и давать консультации, помогать в ремонте. Со своей «летучкой» он буквально исколесил страну. Был и в песках Западной пустыни, и опять в Александрии. Два года колесил по древней земле. И годы эти оставили в душе его глубокий след.

За трудовой героизм на строительстве Асуанской плотины Бусыгин был награжден орденом «Знак Почета».

Николай Александрович с семьей возвратился в Челябинск весной. И не утерпел: выехал за город поглядеть на уральскую весну, по которой истосковалась его душа.

Где-то в угреве, в затишье засветилась солнечная капелька на крохотном зеленом стебельке — весенний первенец мать-и-мачеха. Со всех полевых, лесных и луговых высоток ударились в бег ручьи. Закипели, забурлили речки, даже те, которые летом текут смирно и тихо. Пришла водополица…

Бусыгин хорошо знал эти места — он исходил их и изъездил вдоль и поперек. И теперь, вдыхая свежий, наполненный влагой весенний воздух, вспоминает все, что пережито и пройдено в этом краю: испытания танков, всякие происшествия и невзгоды, дружеские беседы у костра с друзьями… Он шел, не разглядывая дороги. На нем были высокие болотные сапоги и меховая куртка. Под ногами чавкала болотина, без треска сминались изгнившие стволы и перевертывались замшелые коряги. А он все шел, счастливый от мысли, что снова дома, на Урале. Николай Александрович вовсе не примечал лесную суету. Легкий ветерок, подувший со стороны озера, вдруг унес мысли Бусыгина — и к Нарвской заставе, и к Неве, и к тихой Увельке, и к грозному Уральскому хребту. Сколько же это лет прошло? Он полной грудью дышал лесным весенним воздухом. Потом вышел к озеру, оглядел его ширь, окинул взглядом берега и с нежностью необыкновенной не то выговорил, не то подумал: «Ах, Россия».