Испытание

— Побалакать с тобой хочу, хлопец…

— Пожалуйста, отец, слушаю.

Рассказывает свою немудреную историю — как лихая жизнь загнала его и всю семью на чужбину, как горько и муторно жить вдали от родных, в унижении, в постоянных думах о хлебе насущном. Любят здесь, в Канаде, в Америке, всякие мифы. Скромный бедный мальчик чистил ботинки, вкладывал свои гроши «в дело» — и стал миллионером. Ах, эти глупые, наивные мифы, скольким людям они голову заморочили, сбили с истинного пути! Хорошо бы вернуться на Украину!..

— Треба побалакать на эту тему. — А потом, разводя руками, спрашивает: — Следует трошки повременить, а? Хиба ж це разумно — такое житте?

Щемящее чувство жалости охватило Николая Александровича. Но что он мог посоветовать старому украинцу с его тоской по родине?

— Як же так, представитель — и не в курсе происходящего?

Потом тихо, жалостливо начал говорить о том, что еще с детства ему знакома книга о Волшебнике Изумрудного города и о девочке Элли, которая жила в Канзасе и которую ураган вместе с ее домиком поднял в воздух и перенес в сказочную страну. Вот бы с его семьей случилось такое чудо!

— Нет, милейший, — вежливо говорит Бусыгин, — на чудо не следует надеяться.

— А на что надеяться?

— На свои руки и на свою волю. За свою судьбу надо драться.

Старик усмехнулся. Потом засуетился.

— Вы тут побалакайте, а я зараз до своей хаты сбегаю. У меня комната прибранная, ось там и переночуете.

Еле-еле отговорился, убедил старика, что не может бросать свой пост.

Зал постепенно пустел, а старый украинец все стоял один-одинешенек и думал свою горькую думу, о чем-то мечтал. Не грезилась ли ему в эти минуты милая Полтавщина?

На следующий день Николай Александрович с труппой других советских специалистов выехал к знаменитому Ниагарскому водопаду. Недалеко от водопада, у границы с США, прокладывали канал, который должен был соединить два озера. Строительство его вела американская фирма. Рядом с американскими тракторами Катерпиллар-9Г работал наш челябинский ДЭТ-250.

Бусыгин подошел к водителю советской машины.

— Как? — спрашивает. — Машина как?

Водитель смеется:

— О’кей!

Потом канадец — инженер участка — показал советским специалистам сравнительные данные нашей и американской машины.

По важнейшим показателям: энергоемкости, удельной металлоемкости, топливной экономичности, производительности и условиям работы тракториста — ДЭТ-250 находится на уровне лучших образцов известных зарубежных фирм.

…Пришлось Николаю Александровичу побывать в Голландии с челябинским трактором. Дела свои закончил и собрался домой.

Решил побродить по Антверпену.

С интересом глядел на сумрачно-серый город, насквозь сырой. Непрерывно двигались по тротуарам черные зонтики. Смотрел на обмытую, тщательно подстриженную траву на газонах, на нахохлившихся чаек, сумеречность осенних улиц.

Очень скоро надоело бродить по городу. Ему казалось, что низко огрузшее над крышами пепельное небо и его прижимает к земле. Все кругом показалось совершенно промозглым, тусклым.

«Кисель, — подумал Бусыгин. — Пойду-ка я в гостиницу, отдохну перед дорогой, а то еще закряхтишь от этой знобкой сырости».

В гостинице ему вручили телефонограмму из советского торгпредства: просили срочно явиться.

«Что стряслось? — с тревогой подумал Бусыгин. — Не дома ли что-нибудь?»

Торгпред Ежов встретил Николая Александровича с улыбкой.

— Присядьте, дорогой, — сказал он. — Есть разговор.

— Так ведь я в дорогу собрался.

— Дорогу на некоторое время придется отставить. Николай Александрович, выручайте.

Ах, этот умница, этот хитрюга Ежов! К каждому у него свой подход.

Оказалось вот что: в Антверпен пришел из Советского Союза теплоход, он идет на Кубу, а здесь должен разгрузить пятьдесят зерновых комбайнов СК-4, закупленных Голландией и Бельгией. Комбайны, естественно, в разобранном виде, их надо собрать. А присланный для этой цели механик заболел.

— Вы в комбайнах что-нибудь понимаете? — спросил торгпред.

— Да ни черта я в них не смыслю. Когда-то в подшефном совхозе месяц убирал на нем хлеб — вот и вся моя наука! — с досадой ответил Бусыгин.

— А в коммерции вы что-нибудь понимаете, а? В рекламе, например? — в глазах торгпреда чертики пляшут. — С капитализма хоть шерсти клок. — Ежов рассмеялся громко, от души. А потом уже совершенно серьезно говорит Бусыгину: — Дорогой Николай Александрович, реклама — двигатель торговли. А нам торговать нужно со всем миром. Разные там фабриканты, крупные фирмы пускаются во все тяжкие. Фирма Форда, например, устраивала в Нью-Йорке воскресные симфонические концерты, которые считались «культурным мероприятием». Но это — тоже реклама: она содействовала репутации Форда. Неискренняя игра ради прибыли. Нам такое не к лицу. Нам, советским людям, надо показывать товар лицом.

Выслушав от торгпреда популярную лекцию о рекламе, Бусыгин понял, что путей для отступления у него нет.

— Неужто мне одному собирать пятьдесят комбайнов? — удрученно спросил он.

Торгпред вскочил обрадованный.

— С вами будет инженер Иночкин, тоже, между прочим, челябинец. Знаете его?

— Знаю. Иночкин — это отлично.

Бусыгин знал Владимира Михайловича Иночкина по работе на Челябинском тракторном. Он прошел прекрасную практическую школу в цехах завода, а затем в отделе главного конструктора, был учеником таких асов тракторостроения, как Петр Васильевич Мицын, Иван Савватеевич Кавьяров. Занимался Иночкин трансмиссией трактора Т-100М и Т-130, а затем и перспективным проектированием. Посылали Владимира Михайловича в Румынию, а потом на Кубу. А теперь он — представитель Трактороэкспорта в Голландии и Бельгии.

В тот же вечер встретились с Иночкиным в торгпредстве.

Высокий, элегантный молодой человек, атлетического сложения, с аккуратно подстриженным ежиком протянул Бусыгину сильную руку.

— Ну что, Николай Александрович, будем разорять капитализм, как говорит Ежов?

— Будем. Пустим его по миру. Только сначала надо комбайны собрать. А их пятьдесят штук. Между прочим я эти СК-4 только на взгляд знаю, а вы?

Иночкин рассмеялся.

— И я не дальше вашего ушел. Видел комбайн на картинке. Но ничего, засучим рукава, мы ж рабочие люди. И чертежи есть.

Господи, и это называется машина! Какие-то железяки, деревяшки, планки. Болты, крепления — в мешках…

Первый комбайн собирали мучительно долго, и нудно, остервенело. Ходили, как черти, измазанные, грязные, усталые. Иночкин порой терял терпение и начинал ругаться… По-французски. Бусыгин вникал в звуки французской речи, в растягиваемые точно на уроке фразы, и отвечал, путая русские, французские и еще бог знает какие слова. Потом оба хохотали без удержу, до слез.

— Ерничай, ерничай, но мотай на ус, Владимир Михайлович. Нам еще сорок девять собирать.

— Слушаюсь ваших руководящих указаний!

И снова промозглая влага антверпенских улиц. И снова тяжелый короткий сон. И снова — комбайны, комбайны, комбайны…

— Все! — радостно воскликнул Иночкин, когда был собран последний комбайн. — Идите, Николай Александрович, докладывать «господину» Ежову о нашей триумфальной победе. А я минут шестьсот шляфен, шляфен…

— Нет, господин Иночкин, пойдем вместе.

Ежов горячо поздравил их с окончанием работы, чему-то хитро улыбнулся, угощал кофе с коньячком.

— Ох, не к добру, — тихо сказал Николай Александрович Иночкину.

— Что, коньяк не к добру?

— Все. — А потом к Ежову: — Вы уж прямо скажите, что еще от нас требуется.

Ежов задумчиво постоял у окна, словно разглядывал улицу, потом повернулся к Иночкину и Бусыгину.

— Совестно мне, но ничего не поделаешь. Комбайны, которые вы собрали, надо еще… так сказать продемонстрировать.

— Кому?

— Фермерам.

— А комбайны эти что же — еще не проданы?

— Длинно рассказывать — здесь очень сложная система взаимоотношений… В общем на крупной ферме организуется демонстрация комбайнов разных фирм: немецкий «Класс», американский «Клайсон», шведский «Болиндер». Ну, и наш СК-4.