Испытание

Когда Бусыгин вошел в дом, разделся и взялся за газету, Людмила Васильевна подсела к нему.

— Коля, ты ж не отдохнул.

— Потом, Люда.

— Когда, потом?

— Вернусь с экспедиции…

— Какой экспедиции? О, господи, куда еще? Далеко?

— Не-е-ет… К Ледовитому океану.

Людмила Васильевна опешила.

— Ты что — шутишь?

— Какие там шутки! Неделю дали на все сборы. Так что, Людмила Васильевна, готовь теплые вещи.

Жена пытливо смотрела на Николая Александровича.

— Надолго? — спросила она тихо.

Бусыгин ответил бодро:

— Да пустяки — всего месяца на три…

— Именно тебе необходимо ехать?

— Именно мне. Посмотрим, что такое Север, как там люди живут.

— Ты сам бы живой вернулся, горе ты мое.

Николай Александрович обнял жену, сказал ей тихо на ухо:

— Сама знала, за кого замуж выходила.

…Воркута.

Николай Александрович был приятно удивлен, осматривая этот северный город, расположенный за Полярным кругом в Большеземельской тундре.

Город, как город, — с заводами, школами, ремесленными училищами — не какой-то богом заброшенный городок, а культурный центр.

Местные товарищи тепло и дружески встретили членов экспедиции, рассказали о Коми АССР, Ненецком национальном округе. Немного на планете таких богатых углем и железом регионов. Геологи ищут их на всех девяти параллелях, на которых лежит земля Коми. Пробиваются мощные коридоры, по которым двадцатый век войдет в необжитые, отгороженные от мира снегами, льдами, зыбучими болотами места и превратит их в один из самых оживленных на окраинах нашей страны центров.

…Из Воркуты двинулись тремя группами. Пошли уверенно, быстро, дружно…

Бусыгин одет в меховой комбинезон, в теплую меховую шапку, подшлемник, закрывающий почти все лицо, на ногах — унты. Тепло и удобно. И машины отрегулированы прекрасно.

Но очень скоро начались «северные фокусы». Казалось бы, тихо и спокойно вокруг, природа вся будто замерла, недвижим скованный холодом воздух. И вдруг — поземка. Все вокруг приходит в движение, видимости никакой, стелющаяся снежная пелена закрывает все — и дорогу, и горизонт, даже в нескольких метрах ничего не видать. Ориентировка полностью потеряна. Стой и жди в белой мгле. И не рыпайся.

Приходит к машине Бусыгина весь облепленный снегом посыльный. Влез в машину, с облегчением снял подшлемник, еле отдышался.

— Иди, — еле выговорил.

— Куда?

— К Калинину.

Бусыгин брел вслепую, наугад, утопая в снегу, закрывая обожженное ветром лицо.

Калинин встревожен, ожесточенно посасывает пустой мундштук.

Положение серьезное: три машины ушли вперед, связь с ними потеряна, от них никаких вестей.

— Посоветуемся: как быть?

— Искать.

— Где искать? В этой кутерьме искать бесполезно, сами заблудимся. Еще раньше всем было сказано твердо и категорически: во время поземки стой и жди. Терпи и жди. Капризы природы побеждает не бесстрашие, а терпение. Над бесшабашными Север зло посмеяться может. Крайний Север уважает мудрость, предусмотрительность и терпение. Не послушались, и теперь шастают по белому свету в поисках дороги…

— А может, стоят где-нибудь метрах в ста от основной колонны и ждут?

— Может быть.

— Ну да! Будут они ждать, как же. Задали загадку.

Калинин решает:

— Попробуем поискать.

— Как?

— Соберем со всех машин капроновый шнур, сделаем связку и будем ходить по радиусу, все время увеличивая его до предела. Авось наткнемся.

— Хорошенькое дело: ищи иголку в стоге сена.

— Другого выхода пока нет.

Начали искать. Ходили по кругу, как привязанные, как слепые. Сколько кружила поземка, столько и брели, осыпая проклятиями север, неразумных водителей машин, которым захотелось искусить судьбу. А теперь вот бреди, мерзни, коченей, выбивайся из сил. Но ищи. Бездействовать нельзя, преступно.

Затянув ремешки на унтах, обмотавшись шарфом, Бусыгин бредет по снегу. Сквозь защитные очки ничего не видно. Крепко держится за шнур: не дай бог оторвешься от шнура — все, пропал. Метель изматывает силы, изнуряет. Безмолвие такое, что, кажется, ощущаешь его каждой частицей тела. Страшное и непривычное безмолвие. Метель все закрывает, небо сливается со снежным полем. Можешь стоять рядом с машиной и не видеть ее: она тоже сливается с пургой.

Больше часа так ползал, окончательно выбился из сил и начал пробираться к колонне. Зашел к Калинину, минут пятнадцать приходил в себя, выпил немного спирта. Потом начал ожесточенно растирать помороженные запястья.

— Ну? — спросил Калинин.

— Ни-че-го, — еле-еле выдавил Бусыгин сквозь закоченевшие губы.

Когда пурга, наконец, утихла, начали освобождаться от снежных сугробов. Аврал длился целые сутки. Работа архитяжелая и ненавистная водителям на всем белом свете.

Три бродяжничавших экипажа нашли только через несколько дней. Все они были изнурены, обросшие и голодные, еле стояли на ногах. Когда отогрелись, отдохнули и поели, начали рассказывать о своих приключениях. Впрочем, особых приключений не было. Они так же, как члены основной группы, словно слепцы, мотались по тундре в поисках колонны, люди пересыпали свой рассказ такими проклятиями в адрес метели, тундры, снегов, что Калинин вынужден был оборвать их.

— Вы что природу проклинаете? Природа не виновата. Это вы сами нарушили порядок и дисциплину — себя и ругайте.

Очень выручала «Харьковчанка» — могучий тягач, крейсер снежной пустыни. Рядом с другими машинами — гигант. В нее входишь, как в самолет — по трапу, и приборов тут тьма-тьмущая. Есть здесь и радиорубка, и резиденция штурмана, спальня. «Харьковчанка» — спасительница в трудную минуту. Могут заглохнуть моторы у всех машин, но если «Харьковчанка» здесь, — она всех приютит, согреет, привезет.

Двинулись дальше. Путь лежит на северо-запад, к Усть-Каре, к берегу Карского моря.

Снег все выше вздымается, и затем вдруг неожиданно снежная гора обрывается. Надо обладать шестым чувством, чтобы в вечерних сумерках распознать этот обрыв. Николай Александрович не разглядел его и грохнулся со снежной горы. Казалось, что душа из тела вытряхивается, зубы лязгают и голова от шеи отрывается, искры из глаз сыплются. Но помогли Бусыгину тренировки и прыжки на танке с обрыва на лед Увельки. Реакция мгновенная, машину удалось выровнять. Но и машине ведь «больно», когда ее так швыряют: лопаются траки, летят пальцы… Вот и приходится на морозе лечить машину. Ох, как не сладко!

Пошли вдоль Кары, протекающей на границе Ненецкого автономного округа и Тюменской области. Река проходит среди горных отрогов Пай-Хоя. Идти по этой замерзшей речушке тяжко до изнурения, с муками дошли до Байдарацкой губы Карского моря, до поселка Кара.

Тут наконец-то походники попали в парную баню. Донельзя грязные и заросшие, они мечтали о бане весь путь от Воркуты до Кары. И теперь наслаждались теплом, паром, горячей водой и чистым бельем.

Из Кары пошли по береговому припаю Карского моря к Амдерме.

По гладкому льду идти хорошо. Но попадаются зоны застругов, и тогда можно ехать только на первой передаче, осторожно, четыре-пять километров в час — предел. Заструги попадаются часто, через каждые двести-триста метров, один за другим, и это изматывает чрезвычайно.

По расчету, колонна прошла треть пути от Кары до Амдермы.

На отдельных участках дорога была до того плоха, что усидеть в машине было невмоготу.

Бусыгин как-то слышал от бывалого полярника, что водители тракторов и тягачей, когда они опасаются трещин во льдах, ведут машины на «вожжах», то есть привязывают к рычагам веревки и идут пешком, следом за машиной. Николай Александрович предложил Калинину испробовать этот метод. Тот ухмыльнулся:

— Значит, в ямщиков превратимся: «Гей, вы, кони, мои кони!» — Но потом согласился попробовать.

Чудно было смотреть со стороны, как «запряженная» машина идет впереди, а за ней важно шагает «конюх», натягивая вожжи.

И вдруг начал стремительно наматываться клубок грозных событий.