Бабочка

Президента СССР и его кортеж встречали на пороге хлебом-солью, проводили внутрь. Анюта прижималась к маме. Почему то ей казалось, что внутри этого старческого интерната царят запахи. Нет, не запахи, а смрад. Но она была приятно удивлена тем, что в вестибюле пахло летними травами, а дальше, в разных частях пахло по своему, но приятно. Пациенты интерната не обратили никакого внимания на приезд высокого гостя, да он и сам был этим доволен. Волкова уже начали утомлять здравицы, аплодисменты и прочие атрибуты встреч Президента. С директором они поцеловались, хотя было странно смотреть, как тридцатилетний (на вид) Президент целует шестидесятилетнюю женщину. А та, отклонившись назад, вдруг спросила:

- Олежек, друг любезный, что-то в тебе изменилось, а вот что - не пойму. - Волков улыбнулся:

- Люба, любовь моя, у нас есть кое-что, что делает нас моложе. Мы сейчас проверим нашу новую вакцину, а потом все желающие, и персонал, и пациенты, все пройдут процедуру омоложения. Повторяю - только по желанию. - Любовь Андреевна покачала головой:

- Ну, и что требуется от нас? - Тут уже вмешалась Ирина:

- Меня зовут Ковалёва Ирина Павловна, а это моя дочь Анастасия, - Персонал зашептались между собой. Уж больно одинаково, по возрасту, выглядели мать и дочь. - Я уверена, что у вас есть пациенты с синдромом Альцгеймера, старческим слабоумием?

- Конечно, есть, - Дашковская кивнула одной из сестёр и та, через минуту выкатила кресло со старичком, у которого тряслись руки, капала слюна изо рта и были пустыми и смертельно уставшими глаза.

- Вы позволите? - Ирина обратилась к Дашковской. Та только руками развела. Ковалёва достала из сумочки коробочку, из которой достала шприц на полкубика. Подойдя к старику со спины, аккуратно вколола ему в шею, на границе волос под кожу. Минуты три ничего не происходило. Затем старик выпрямился в кресле, с шумом втянул слюну и открыл глаза:

- Где я? И откуда здесь столько народа? А Вас я знаю, - он ткнул пальцем в сторону президента, - Вы - наш президент, только очень молодой. Сын, что ли? - Он обернулся к окружающим. Президент, улыбаясь, подошёл к старику:

- Нет, не сын, здравствуйте, я Волков Олег Васильевич, Президент Советского Союза. Если пожелаете, то Вас тоже омолодим. А Вы кто, Вы себя помните? - старик откинулся на спинку:

- Хоть Вы и Президент, не делайте из меня идиота. Я Петров Виктор Семёнович, Ветеран труда, есть несколько медалей. Мне восемьдесят восемь лет, живу в Балашихе. А сейчас я где, что то не понимаю? - Любовь Андреевна:

- Вы, Виктор Семёнович теперь наш пациент, Балашихинский интернат для престарелых. - Петров криво усмехнулся:

- И кто же меня сюда сдал? Жена или невестка? - Волков кивнул головой Алексею Исаеву и тот быстро исчез. А Президент, положив руку на плечо Ветерана:

- Виктор Семёнович, мы сейчас разберёмся, кто и с какой целью Вас сюда спрятал. Немного потерпите, мы всё сделаем так, как надо. Итак, Любовь Андреевна, результат виден, или будут вопросы? Значит так. Пока не определим всех нуждающихся в 'Прививке', Ирина Павловна и Анастасия Сергеевна останутся с вами, вместе со своей охраной. Пока Вы и ваш персонал будут заниматься больными, наши девочки будут проводить омоложение всех желающих. Вопросы? Вопросов нет. Всё, целую всех и убегаю, я и так в цейтноте.

Часть восьмая

Карл Густав Маннергейм ехал из Ленинграда в Москву. Ему очень хотелось передать Сталину и министрам приглашения на его свадьбу Мезиной Ольгой Дмитриевной. Венчание уже было, для этого Густаву пришлось стать православным. И вот теперь, приглашения на свадьбу. Конечно, это можно было сделать и по телефону, но личное приглашение - это всегда как предмет высшего уважения. 'Красная стрела' довезла счастливого молодожёна до Москвы. На Ленинградском вокзале Карла Густавовича встретили представители Финляндии в Москве и проводили до самого Кремля. Там Маннергейм попрощался с земляками и уже направился к Боровицким воротам, как увидел гуляющего Сталина. Одного. Без охраны. Густав понимал, что охраны много, все находились рядом, но скрытно. Поэтому он слегка ускорился и подхватил Сталина под локоток. Вождь немного отстранился, но когда увидел, кто с ним рядом:

- Товарищ генерал! Как я рад тебя видеть, Густав!

- А уж я то, как рад, Иосиф, ты даже не представляешь! - Сталин кивнул:

- Ты к нам по делам, или за подарком молодой жене? - Вождь хитро так прищурился. Маннергейм развёл руками:

- Разве от тебя можно что-то спрятать? Пойдём, пройдёмся, я тебе всё расскажу. - Они ходили, гуляли, Карл Густав рассказывал про дела в Финляндии. Но только он собрался выложить Сталину то, с чем, собственно, приехал, как сзади послышался гнусавый, ломкий голос поющий:

Jeszcze Polska nie zginęła,

Kiedy my żyjemy.

Co nam obca przemoc wzięła,

Szablą odbierzemy.

Густав обернулся и успел только увидеть блеск воронёной стали 'Маузера'. Далее, действуя только на автомате, он сделал шаг влево-назад, закрыл собою Сталина и крепко прижал к себе. Выстрелов он не слышал, только шесть сильнейших ударов в спину. Сталин, вырвавшись из захвата, обернулся. 'Живой!' , с облегчением подумал Густав и потерял сознание. Сталин видел, как охрана заломила стрелка поющего, к нему подбежали несколько человек, стали что-то спрашивать. Только Иосиф Виссарионович ничего не слышал, сидя на земле и держа в руках голову своего спасителя...

* * *

Ежи Курек сидел в кабинете следователя и готовился к самым страшным пыткам. Да, психологически, он к ним был готов, но тело трясло, как на телеге по брусчатке. Однако следователь, казалось, вообще не обращает на него внимания. Ну, а раз не обращает внимания, то Ежи сам пошёл в атаку:

- Chciałbym spotkać polskiego ambasadora... (Я бы хотел встретиться с Польским послом...)

- Рот закрой, - ответ следователя был краток и понятен. Однако Ежи сделал ещё одну попытку:

- Chciałbym spotkać polskiego ambasadora. - Следователь закрыл папку и воткнул в поляка ледяной взгляд:

- Слушай сюда, придурок. Нам прекрасно известно, что русский язык ты знаешь и очень прилично. Так, что Ваньку не валяй. Это первое. Если ты думаешь, что тебе будут задавать вопросы - не ошибайся. Вопросов не будет. Только по одной простой причине - мы всё про вас знаем. Про организацию 'Солидарность', про всё её руководство, которое, кстати, ни сном, ни духом не ведало, что найдётся в её рядах полоумный боевичок-самоубийца, задумающий покушение на первое лицо государства. Для них - это был шок. И они требуют твоей выдачи для свершения над тобой суда по Польским законам. Ты понял? Сейчас тебя отведут в камеру, а завтра, после полудня, мы тебя отдадим Польским властям. И пусть они с тобой делают, что хотят. - Следователь нажал на кнопку звонка. Вошёл конвоир, огромный военный, в пятнистой зелёной форме и головном уборе цвета тёмной крови.

- Третьяков, этого в шестнадцатую камеру, пусть потеснятся. Кстати, если хоть раз дёрнется - просто сломай ему шею. А ко мне, из шестнадцатой, Самойленко. Как понял? - Военный поднял руку к головному убору:

- Есть, товарищ майор. Разрешите выполнять? - Следователь кивнул.

Через несколько минут в дверь постучали и, вошедший Третьяков, доложил:

- Товарищ майор, заключённый Самойленко доставлен. Разрешите ввести?

- Да, спасибо, Третьяков, пусть войдёт. - Вошедший в кабинет матёрый уголовник скользнул взглядом по углам, а затем доложил:

- Гражданин майор, Заключённый Самойленко по Вашему приказанию прибыл. - Майор кивнул и показал рукой на стул:

- Чаю хочешь? - У зека глаза на лоб полезли, - Тогда лови. - И майор кинул Самойленко пачку чая. У того заныла печень. За так такие царские подарки не раздариваются. Значит, будет что-то, не очень, по воровским меркам.

- Слушай сюда, Туз. Там сейчас привели в камеру пацанёнка поляка. Он покушался на жизнь товарища Сталина. - У Самойленко только кулаки хрустнули. - Нет, Туз, не увечить. Он будет у вас только одну ночь. Но за эту ночь, я прошу, и не только я, просим сделать из него девочку с большим плотским стажем. Главное - не увечить, ничего не сломать, желательно без синяков. Ты понял меня? - Туз резко вскочил: