Страница 27 из 32
— А вообще, Зеленое как человек, Вам как показался?
Он очень много вылетов сделал. Но в конце войны хитроватый стал.
В общем, что я слышал про него: в бой особенно не вступал и не жалел ведомых... Ведомый — это же щит, прикрывает его. И щиту в первую очередь попадает. Он ведомых много потерял. Такие о нем разговоры были.
— Первый вылет Вы с Зеленовым сделали, а после этого к кому?
А потом со многими... Но в основном с Максимом Глазуновым. После войны он работал в ЛИСИ — облетывал «Як-25» на заводе в Саратове. Он был хороший летчик, я с ним много летал. Я со многими летал. Кто ведомого теряет — меня к нему.
В 1944 году потери были очень большие. И вроде нужно командиру полка лететь, узнать обстановку, почему такие потери, и не раз слетать...
Но командир полка не летал. А это нехорошо. Люди-то гибнут. Он Герой Советского Союза, но, наверное, устал и сказал себе, что налетался, хватит. Может быть, это и правильно — навоевались. Пусть молодые тоже...
В 1944 году маршала Говорова с шестеркой, шесть самолетов сопровождали в Москву. С аэродрома на Карельском перешейке он полетел на «С-47», мы шестеркой его охраняли до Москвы. Он летал маршальскую звезду получать. Он получил маршальскую звезду, переночевали и опять шестеркой его сюда сопровождали.
— А летали тогда на «Як-7ТД»?
Да, были на «Як-7ТД» — этот самый: тяжелый дубовый...
На «Як-7ТД», и просто «Як-7Т» была 37-миллиметровая пушка и два крупнокалиберных пулемета. В основном они все время так и шли.
Новосибирский завод вначале выпускал «Як-1», потом стал «Як-7» выпускать. И на них ставили 37-миллиметровые пушки, и на «Як-9» тоже ставили 37-миллиметровые пушки. «Як-9», вот этот «Як-9У», со «107-м» мотором.
— А по внешнему виду можно было отличить «Як-9» от «Як-7» с 37-миллиметровой пушкой?
Они почти одинаковые, но можно было отличить: у «Як-9У» снизу, был только водяной радиатор позади пилота, в фюзеляже. А у «Як-7» масляный радиатор под двигателем. Сразу можно было отличить...
— Мы с Вами закончили на том, как Вас гоняли над Чудским озером в первый вылет...
Не меня гоняли, а я их гонял.
— Ну Вы их гоняли. Как дальше Ваша судьба пошла?
Потом мы Эстонию освобождали...
— В Эстонии что-нибудь примечательное случилось? Такого, что бы вот запомнилось?
Когда мы на аэродроме Чернево у Чудского озера стояли под Гдовом, над этим аэродромом 14.05.1944 командир эскадрильи Иван Баранов совершил лобовой таран.
Получилось как. Прилетели наш аэродром бомбить «Ю-88», в сопровождении «фоккеров». «Юнкерсов», наверное, штук двадцать пять и, сопровождение, наверное, двенадцать «ФВ-190».
У нас только одно звено успело взлететь, и бомбы уже сыпались. Ну и сразу в этой куче начался бой. Мы, которые не успели взлететь, с земли наблюдали. «Фокке-Вульф» сверху вот так шел, а наш Иван Баранов снизу, и примерно на сто—сто пятьдесят метрах сошлись друг против друга... Друг в друга стреляют. И оба не свернули...
Ужасно было. Взрыв такой силы! Наш «Як» почти полностью сгорел. А у «Фокке-Вульфа» передняя часть разрушилась, и он на краю аэродрома в лес упал.
— А вообще немцы в лобовые атаки часто ходили?
Это зависело от многих обстоятельств. Иногда в воздушном бою такое положение получается. Ну не совсем лобовое, а сближение под малым углом. Лобовые атаки бывали, но не сходились. Постреляют с большого расстояния, и кто-то свернет. Или наш свернет, или тот свернет. Никто не хочет погибать в лобовом таране, хвост отрубить лучше...
— А что Вам известно о лобовом таране летчика Бибина?
Да, Жора Бибин, был такой.
— А вот Вы про него не могли бы рассказать?
Я не знаю, когда он совершил лобовой таран. Он к нам в полк пришел уже после войны, когда мы стояли на аэродроме под Хаапсала в Эстонии. И он рассказывал. Я с его слов знаю.
Он в последний миг ручку на себя взял. Обычно это плохо, кто ручку возьмет вверх, тот подставляет свое пузо, и его могут прошить очередью. Поэтому обычно все стараются уйти вниз, не подставлять живот. А здесь получилось наоборот...
Лётчики-истребители: Марченко, Иванов, Казадаев, Демичев, Таран
Он рассказывал:
— Я — говорит, — чуть-чуть ручку взял, сразу шум раздался, тряска мотора началась. Двигатель не работает...
Он бывший летчик-инструктор, летал здорово, и с высоты шесть тысяч метров спланировал, аэродром недалеко был от линии фронта. Сел нормально, подошли техники и обнаружили в водяном радиаторе куски обшивки немецкого самолета... В каком полку он тогда служил я не знаю точно. Где-то на Украине... Ему за лобовой таран дали орден Боевого Красного Знамени. Жора умер уже...
— А вообще какое отношение было к тарану?
Таран — это нежелательная вещь, и сам рискуешь, и того можешь не сбить. Например, если просто бой с истребителями, то серьезного повода для таранов нет. Вот если бомбардировщик идет, к нему можно подойти снизу и рубануть винтом по хвостовому оперению. Хвостовое оперение уничтожил, он будет падать. Вот если патронов нет, нечем стрелять, а эту «птицу» нельзя упустить, тогда можно пойти на таран. Но аккуратненько, чтобы самому живым остаться...
— Среди ветеранов бытует два варианта мнения по поводу тарана. Первый вариант, таран — это геройский поступок. Второе мнение: стрелять надо уметь и тогда никаких таранов не надо будет. Вот Вы к какому мнению присоединяетесь?
Стрелять, зачем таранить. Пока есть боевой запас, я буду стрелять...
— Сколько в среднем Вы делали вылетов?
На Карельском перешейке: пять, шесть, семь вылетов даже бывало. Солнце поднялось, мы поднимаемся. Солнце садится, мы садимся.
— Сколько времени требовалось техникам, чтобы подготовить самолет к новому вылету?
Они быстро делали. Я не засекал, ну, наверное, двадцать- тридцать минут, заправят, и боевой комплект.
— А машин-топливозаправщиков хватало?
Всего всем хватало.
— А в дома отдыха летчиков посылали?
В войну отдыха нет. После войны отдыхали...
— А ведь были дома отдыха для летчиков. Во Всеволожске. Именно в войну было. Например, после ранения, либо после тяжелых боев...
Не знаю, я не слышал, чтобы... Ну, если после ранения...
У нас не было этого. Я в основном на Карельском перешейке и в Эстонии летал.
— Вы помните, как звали Вашего техника?
Их много менялось, постоянного не было. Фамилию одного я помню: Павел Терещенко. Они не были офицерами. Они кончали ШМАС — школу младшего специалиста...
— Претензии летного состава к работе техников были?
Никогда. Они очень здорово работали.
— И такого, чтобы недоделали или зарядили не так, не было?
Ну, что ты, во время войны они же сразу под трибунал пошли бы. В штрафную роту. Нет, все четко-четко это работало...
Во время войны, зимой они все ходили с обмороженными пальцами...
— В Вашей летной книжке есть записи: “Сбит «Ме-109», подбит «Фокке Вульф-190»”. Разница между «сбит» и «подбит» в чем?
Ну, если «сбит», значит, было наземное подтверждение.
Если я знаю, где он упал, то туда едет наш представитель, например, адъютант эскадрильи и берет у наземников подтверждение. И тогда уже все ясно...
— А обломки требовалось прикладывать или нет? Или просто запись нужна была?
В полк везут только документ...
А про «подбит», был у меня такой случай. Мы летели с «горбатыми», они штурмовали, мы их охраняли, летим. Смотрю: «190-й» выскочил и обогнал меня.
Я по нему дал со всех точек очередь. Пошел дым, пламени не видел, дым. «Горбатые» это видели. Но он не упал здесь, пошел с черным дымом на снижение, а мы улетаем, и подтверждения не было...
— Поэтому записано как «подбил»?
Да, подбил.
— За сбитый «Мессершмитт» Вы деньги получили?