Поймать лисицу

Весеннее солнце стало уже припекать, а они все кружат по лугу. Влайко, изображая игру на гуслях, декламирует:

— И они боролись с утра до полудня, пока не покрылись белой пеной… — Он бегает вокруг, приговаривая: — Держись, ребята! Раз уж я не могу, так хоть вы вместо меня поборитесь!

Йоле не знает, сколько времени длится поединок, знает лишь, что должен выстоять. Эта уверенность, эта жажда победы помогают ему наконец одолеть Рыжего, положить его на обе лопатки.

— Ну что, хватит с тебя? — задыхаясь, спрашивает он.

— Нет, не хватит, — отвечает тот, и его желтоватые глаза вспыхивают. — Мы еще посоревнуемся.

— Пожалуйста. В любое время, — довольно говорит Йоле, слыша позади победные крики своих болельщиков.

— Давай померимся силами во всем.

— В чем? — спрашивает Йоле.

— Во всем, — повторяет Рыжий заносчиво, не желая оставаться в подчиненном положении, к которому, видимо, не привык.

— Ладно, — соглашается Йоле под одобрительные возгласы ребят.

Рыжий был более метким. Они бросали камни и стреляли из рогатки, и тот всегда оказывался первым — правда, на одно попадание, не больше.

— Орлиный глаз, — подлизывался к нему Влайко.

— Давайте теперь наперегонки, — предлагает Раде, не желая видеть брата побежденным. — Ты ведь быстрее бегаешь. Ну пожалуйста, Йоле, прошу тебя!

Йоле побежал бы, даже если б Раде и не предложил. Побежал бы ради себя, ради ребят, переживающих за него, ради всего, что его окружало. Что-то не позволяло ему успокоиться, дать себе передышку. Словно несколько сорванцов жили в нем — когда один уставал, другой занимал его место и гнал вперед. Наверное, он родился борцом и борцом умрет — это он чувствовал всем своим нутром.

Ребята вновь разделились. Одни стояли за Йоле, другие — за Рыжего. Лена на этот раз была на стороне Рыжего. Возможно, потому, что он ни разу — ни в победе, ни в поражении — не удостоил ее ни единым взглядом. Как будто ее вообще не существовало. А ведь она есть, она существует! И она ему это докажет: будет кричать громче всех, поддерживая того, за кого болеет.

Определили направление, отмерили расстояние, провели финишную черту.

А соперники, разувшись и сняв рубашки, стоят рядом, нагнув головы, точно два арабских скакуна. Примеряются, время от времени исподлобья поглядывая друг на друга.

— Не сдавайся, Рыжий! — напутствует Ненад.

— Покажи ему, Йоле! — кричит Раде.

Толпа ребятишек замерла. Яркое солнце словно остановилось в зените, им становится жарко, все с волнением ждут начала забега.

— Марш! — крикнул — будто из пистолета выстрелил — Влайко, и они пулей полетели вперед.

Йоле кажется, что сегодняшний бег — самый главный в его жизни. Главнее, чем тогда, когда он мчался за лисой. А Рыжий представляется ему той самой лисой, и разделяет их всего один сантиметр. Этого сантиметра вполне достаточно, чтобы Рыжий ускользнул. «Ну нет, не уйдешь…. — думает Йоле. — Ни за что!» Он преодолевает разделяющее их расстояние и, поравнявшись с Рыжим на середине дистанции, вырывается вперед. Затылком он ощущает дыхание Рыжего, тот почти наступает ему на пятки, но желание победить гонит его вперед и проносит через финишную черту.

— Я первый! — кричит Йоле, вскидывая руки в победном жесте, точно выиграл мировое первенство.

Он оборачивается к Рыжему. Тот бледен, тяжело дышит, на губах — еле заметная усмешка. Они долго смотрят друг на друга. В глазах Йоле — радость. Рыжий смотрит невесело. Наконец выдавливает:

— Да, бегаешь ты быстрее, — и протягивает руку.

Эта протянутая рука, и одобрительные возгласы ребят за спиной, и они сами, стоящие на горе друг против друга, улыбающиеся, и этот замечательный солнечный день — все заставляет как-то по-особому жарко биться их мальчишеские сердца. Йоле обнимает и целует Рыжего. Так начинается их дружба.

Заплатить головой за других

Их дружба подверглась испытанию уже через несколько дней. Однажды дождливым весенним вечером в село нагрянули четники Драгослава Рачича. Они появились в сумерках, заросшие, молчаливые, и расползлись по домам. Их штаб разместился в самом просторном доме — в доме дяди, отцовского брата.

К ним пришли семеро. То ли они не были мародерами, то ли знали об их бедности, но поужинали тем, что принесли с собой, у матери попросили только молока. Они не шарили по углам, но мать вздрагивала от каждого их шага и замерла в ужасе, когда четники направились к хлеву. Ведь там находилось единственное богатство семьи — несколько овец. Как жить, если их отнимут?

Если бы Йоле заметил четников раньше, он не стал бы загонять овец домой. Остался бы с ними в лесу, как в тот раз, когда пришли немцы… Вместе с Раде и другими деревенскими ребятами они провели в лесу два дня и две ночи, пока немцы не ушли. Была уже поздняя осень, ребятишки замерзли, вымокли под дождем до нитки, а спрятаться было негде. К рассвету совершенно окоченели. Утром к ним пробрались родные, принесли поесть.

— Потерпите еще немного, — уговаривали они.

— А долго еще? — спрашивали ребята, мечтая о теплом очаге и крыше над головой.

— Кто знает? Разве их, фрицев, разберешь? Как только уйдут, тут же дадим вам знать.

Сейчас Йоле готов был снова ночевать в лесу, лишь бы не видеть переживаний матери, ведь если четники заберут последнее, что у них осталось, чем она накормит детей? Голода мать боялась больше всего — больше любой стрельбы. «Голод, — говорила она, — самое страшное. Страшней всего». Призрак голода преследовал ее еще со времен прошлой войны.

И вот они сидят сейчас рядом — он, мать и младший брат, — и одна мысль не дает им покоя: как уберечь овец?

Конечно, односельчане не выдадут, не донесут, что они — семья погибшего партизана. Но если беда будет грозить всем, каждый кинется спасать собственное добро, а о них подумают в последнюю очередь.

Йоле долго сидел молча, наблюдая за расположившимися в доме четниками, которые спокойно жевали сало с луком, запивая его принесенным матерью молоком. Улучив момент, мальчик потихоньку выскользнул на улицу. «Пойду, пожалуй, взгляну, что делается в доме дядьки, где их штаб». Не успел закрыть за собой дверь, как кто-то окликнул его из темноты. «Рыжий!» — обрадовался Йоле.

— Что ты тут делаешь? — спросил он приятеля.

— Я за тобой, — загадочно ответил тот. — Пойдем, что-то покажу…

Оглядевшись, Йоле двинулся ему навстречу. Вдруг рядом что-то зашуршало. Ребята обернулись.

— Это я, — проговорил Раде.

— Черт бы тебя побрал! — накинулся на него Рыжий.

— Тебя здесь только не хватало! — прикрикнул Йоле на братишку. — Иди-ка спать.

— Я хочу с тобой, — просил Раде, сгорая от любопытства, но близко не подходил, чтобы в случае чего дать деру,

— Ладно, пусть идет, — неожиданно согласился Йоле.

Рыжий с таинственным видом притянул Йоле к себе и, шепнув ему что-то на ухо, зашагал впереди, ступая легко и неслышно, как кошка.

— Они где? — тихо спросил Йоле.

— У Влайко. Он меня и позвал.

Мальчики подобрались к дому со стороны двора. Когда часовой отвернулся, они прошмыгнули мимо и потихоньку поднялись на чердак. Там, лежа на животе, Влайко и Лена смотрели через щель в полу.

А внизу, в доме, слышались возбужденные голоса. Один особенно выделялся:

— Ну так что вы задумали, мать вашу, а-а?.. — Человек помолчал, переводя дыхание, и снова заорал: — Вы что ж, решили, что Рачич позволит вам мотаться туда-сюда? — Подходя поочередно к каждому, он бросал обвинения людям в лицо.

Сменяя друг друга у щели в полу чердака, ребята смотрели и слушали, стараясь ничего не пропустить.

— Нет, не бывать этому, пока я жив! — Кто-то попытался возразить, но человек, обернувшись, отрубил, точно клинком: — Молчать, сукин сын! Ты свое уже сказал!

Один из тех, что стояли возле стены, безбородый, лупоглазый, с взъерошенными, неопрятными волосами, следил за каждым его движением. А человек продолжал метаться между столом и шеренгой у стены. Он то и дело хватал рюмку, выпивал залпом. Дядька, наливая очередную, с опаской напоминал: