Страница 16 из 17
Уже темнело, когда среди низкорослых деревьев послышался окрик и трое вооруженных людей окружили его. По разношерстной одежде и разговору в них нетрудно было узнать сторожевое охранение бело-зеленого отряда. У одного на френче ясно видны были следы споротых погон. Валико дал обыскать себя и назвав пароль, сообщенный ему Кириакопуло, решительно заявил:
— Этот пакет лично полковнику.
Через полчаса провожатый провел его в лагерь. Самодельные шалаши были великолепно замаскированы, а несколько военного образца палаток покрыты ветками и зеленью.
Полковник, еще молодой, крепкого сложения офицер, сперва подозрительно поглядывал на Валико, но, когда тот, отклоняя вопросы о расположении красных частей, сказал, что только вчера прибыл из Батума и назвал несколько знакомых полковнику имен, разговор принял дружеский характер.
— А почему никто из офицеров не носит у вас погоны? — спросил его Валико.
— Видите ли, здесь довольно сложная ситуация. Приходится работать не только с нашими, но и сторонниками кубанской рады и социалистами. Зачем отпугивать от себя? Мы свое возьмем!
Дав лошади отдохнуть, Валико собрался в путь и только к вечеру попал в Геленджик. — Вместе с Клячко они всю ночь просидели у телеграфного аппарата. Распоряжения были даны. «Волчьи Ворота», где группировались зеленые, были со всех сторон окружены войсками. Рано утром телеграфист читал донесение:
— Взято в плен 643, убитых 158, раненых 235. В районе расположения зеленых был задержан подозрительный человек, по документам Кириакопуло. Пытался бежать, — убит.
У высокого берега Черноморья в Геленджике, именуемого «Толстым мысом», стояли Клячко и Валико.
Молодой грек ездил в телеге, до верху нагруженной хлебом, неистово крича:
— Хлеб кончается… Хлеб кончается…
Начиналось пряное Геленджикское утро. Из двухэтажного белого домика, где помещался Морпункт, в трусиках, высыпали молодые ребята. Бодрые крепкие песни, разрезавшие безоблачное Геленджикское утро, — звучали в такт настроениям, стоявших у «Толстого мыса» Клячко и Валико.
— Вот что значат «Волчьи Ворота», дружище Валико, — сказал Клячко, устремив усталый, — с радостным, бодрим огоньком, взор в точку моря, сливавшегося с безоблачной синевой горизонта, к таким же «Волчьим Воротам» надо прижать и раскромсать московскую «челядь».
XII. Развязка[4]
Военком был в столбняке. Красные пятна зловеще играли на лице. Наконец, он задыхающимся голосом произнес:
— Вот оно что. Да, да. Понятно. Все теперь понятно.
— Что это вам, товарищ, понятно, — иронически спросил Костин.
— Да поймите же: шкаф всегда на замке. Без пропуска никто войти не может, а Новиков?
— Оставьте вы Новикова в покое. Он арестован мною для отвода глаз.
Военком развел руками. На лице его распласталось недоумение, потушив все признаки мысли. Костин невольно улыбнулся.
— Да, о Новикове я имею точные сведения. Он тут не при чем. А вот относительно других сотрудников вашего учреждения я не совсем уверен.
— В таком случае я ничего не понимаю.
— От этого нам нисколько не легче. А кто до Новикова заведывал архивом?
Военком презрительно улыбнулся.
— Ну, о том беспокоиться не приходится. Есть здесь у нас старичок-полковник. Душа в теле еле держится. Труслив, как заяц. К тому же был болен и дела все при мне сдал.
— А давно он заболел?
— Да вот несколько дней до кражи.
Костин с Сергеем переглянулись.
Когда военком ушел, Костин обратился к Сергееву.
— А, что ты скажешь?
— Скажу, что преступники действовали наверняка. Великолепно знали расположение комнат. Кто-то «дал дело». А твоя теория, что всякое преступление сопровождается действием, заметающим следы, и что отсюда нужно начинать расследование — на этом деле великолепно подтверждается.
— Нет, что ты здесь считаешь этим действием?
— Внезапная болезнь старика. Нужно его сейчас же арестовать, пока не поздно.
— Ну, брат, ты чересчур торопишься. Нужно ему только переменить соседа по комнате. Ты за это возьмёшься?
— Ладно. Сделаю. Кстати, какое впечатление на тебя произвела Екатерина Дмитриевна?
— Женщина умная… Боюсь — только не чересчур ли…
— Что ты этим хочешь сказать?
— Пока ничего… Но мне показалась подозрительной ее настойчивость… Она бьет все время в одну точку…
— В какую именно.
— Ее интересует только дело с покушениями на вождей революции… Впрочем, завтра я думаю кое-что узнать. Я нарочно не взял у нее адреса, но, конечно, узнал его. Думаю, грянуть неожиданно. Это действует на психологию. А с женщинами без психологии не обойдешься.
Сергеев сокрушенно и недоверчиво покачал головой.
На следующий день Костину сообщили по телефону, что «хозяйка дома» и он отправились с «визитом».
— Можно? — постучался он в одну из комнат квартиры известного артиста Юшина.
— Войдите.
Катя вздрогнула и побледнела.
— Вы! Но как?
— Шел мимо, решил вас навестить? Вы не в претензии?
— Нет… пожалуйста… садитесь.
Через минуту уже Катя взяла себя в руки и все лицо ее осветилось обворожительной, ангельской улыбкой.
Она подсела близко к Костину.
— Однако, вы быстро, — глаза ее смеялись, как будто говоря: «я же понимаю, какой вы молодец».
И только рука, державшая букет цветов, дрожала.
— Пустяки, — сказал Костин, — вполне естественно, что я знаю адреса своих знакомых.
Он закурил трубку, оглядывая комнату. Внимание его привлекла пепельница и не столько сама пепельница, сколько то, что он в ней увидел.
Продолжая разговор, он незаметным движением руки подвинул к себе пепельницу. Потом спокойно взял лежавший в ней окурок и начал его разглядывать.
— Итак, вы говорите, что в провинции активной работы нет…, — говорил он с удивлением, читая английскую надпись на папиросе.
Катя вскинула на него свои длинные ресницы. За ними метнулся страх. Но страх в ту же минуту был убит развязным смешком. Грациозным движением всего корпуса достала из кармана платья синюю коробочку.
— Не хотите ли английскую папиросу. Сегодня на улице какой-то мальчишка продавал.
Катя, вскинула на него свои длинные ресницы: «Не хотите ли английскую папиросу?»
Костин невольно залюбовался смелой и настойчивой противницей.
Поговорив еще минут пять — он попрощался и вышел.
— Усиленное наблюдение за квартирой Юшина — коротко приказал он агенту. Затем он быстро направился к себе, где его ждал Сергеев.
— Слыхал ли ты, — спросил он Сергеева, — чтобы на улицах Москвы можно было купить настоящие английские папиросы?
— Нет. А что?
— Ничего особенного, но уездная глушь, в которой пребывала Екатерина Дмитриевна, на карте РСФСР, вероятно, не помечена, — и он протянул Сергееву папиросу.
— Это у нее такие?
— Да.
— Постой… постой… Я где-то видел такую же. Да, да вспоминаю. На вечере у скрипача Янковича. Он привез из Батума несколько коробок и угощал своих знакомых.
Из Батума — чуть не подпрыгнул Костин, — скрипач из Батума, английские папиросы и сельская учительница… да-с….
— Но ведь она меня познакомила с Янковичем. Быть может, он просто дал ей пару коробок?
— Тогда при чем тут мальчишка-папиросник.
Наступившее молчание прервал вошедший шифровальщик.
Радиотелеграмма из Новороссийска. Шифр Сомова.
— Ага! Комсомольцы — вскричал Костин. — Вот что нам теперь нужно.
Телеграмма гласила:
«Выехали в Москву двое белых, скрипач Янкович и блондинка Катя. Везу почту. Белые явки. Буду седьмого. Морев».
— Морев? Кто это?
— Условная подпись, едет посланный… Распорядись установить наблюдение за этой музыкальной знаменитостью.
4
Глава XII дана в сокращенном виде.