Флёр

Вежливость сэра Ранульфа носила чисто официальный характер. Он проявлял гораздо больше интереса к повозке со своими книгами и снаряжением, которая в эту минуту сворачивала во двор за домом. Правила приличия, однако, помешали ему броситься немедленно за ней, так как хозяйка дома уже выходила на крыльцо, протягивая к ним руки. Это была женщина маленького роста, бледная и озабоченная, но со следами былой красоты.

— Ах, несчастные вы мои, как вам пришлось помучиться во время такого продолжительного путешествия. Вам нужно поскорее раздеться и немного отдохнуть. И выпить чая, непременно горячего чая! Ваня, дорогой, нельзя же заставлять их так долго стоять на холоде.

— Нет, любовь моя, мы этого не допустим. Мисс Гамильтон, моя дорогая жена Софи. Сэр Ранульф Гамильтон, мистер Гамильтон. Ну, я всех представил, как того требует этикет? Слава Богу! Теперь прошу в дом! Не то дождь может пойти в любую минуту. Ах, сэр Ранульф, да не беспокойтесь вы из-за багажа. Они ничего не сломают, обещаю вам. Я послал своих лучших слуг. Ну вот и дождик начал накрапывать. Что я вам говорил? Милочка, любовь моя, укажи гостям дорогу — да поскорее!

Флер удивительно быстро почувствовала себя здесь как дома, если принять во внимание различие в укладе жизни. Но в этом скорее всего были повинны Полоцкие с их искренним радушием. Мистер Полоцкий оставался таким же добродушным, забавным человеком, которого она так полюбила в Лондоне. Мадам была мягкосердечной и доброй, а когда она была занята делами, то ей на помощь всегда приходила Милочка с ее болтовней, наставлениями и гостеприимством. Она полюбила Флер и восхищалась в ней буквально всем с такой неподдельной искренностью, которая могла бы стать навязчивой, если бы не шла из глубины ее сердца.

Им приходилось привыкать к дому. Прежде всего, все комнаты в нем, довольно большие и просторные, соединялись одна с другой и располагались вокруг главной лестницы в прихожей. Внутренние комнаты отделялись одна от другой задвижными дверями. В каждой из них стояла постоянно подтапливаемая березовыми дровами большая голландская печь. Двойные окна не пропускали ни струйки холодного воздуха, и в доме было так же жарко, как в Италии.

Как и рассказывал ей в Лондоне Полоцкий, женщины здесь носили легкие платья круглый год, но когда выходили на улицу, то очень тепло одевались. Всю верхнюю одежду хранили в вестибюле, прямо у двери, и слуга сидел там целый день, чтобы помогать членам семьи и гостям натягивать на себя теплые пальто и шубы. Это была его единственная обязанность. Мадам Полоцкая заявила, что все плащи Флер с капюшонами не годятся для русского климата, и, по-матерински покачав головой, снабдила ее теплой стеганой безрукавкой на случай особенно холодных дней, тяжелым шерстяным пальто и даже шубой, если снова вдруг пойдет снег и затрещат морозы.

— Все это вам просто необходимо, ведь только начался май, — объясняла она ей.

Выделенная Флер комната казалась ей громадной. На паркетном полу лежал бело-голубой ковер. Она была битком набита мебелью самых разных стилей — одни предметы были современными, другие старинными, большинство из них, вероятно, были трофеями, доставшимися от французской революции. Повсюду сиял итальянский мрамор, голландская керамика, турецкие изделия из железа, стояла широкая английская софа, обитая голубым бархатом, — все это были свидетели многочисленных путешествий хозяина дома по белу свету, но собраны они были здесь в кучу без всякого различия.

У нее, как и у остальных комнат, был вид гостиной, так как все спальные принадлежности хранились сложенными за высокой китайской ширмой. Флер несколько удивило, что в доме не было отдельных спален, но ей объяснили, что в Петербурге это совершенно нормальное явление.

Кроме ваз с цветами, цветочек с листьями и ягодами, которые с такой заботой Милочка меняла каждый день, по обе стороны окна стояли два небольших бочонка с высокими растениями. Одно из них оказалось обыкновенным английским плющом, который высоко ценился в России, а второе называлось «голландской лозой», и у него были глянцевые, темно-зеленые зубчатые листья. Их роскошные побеги, казалось, заполонили всю комнату — они вились по маленьким колоннам, по рамам картин, украшали двери и окна и даже свешивались с балдахина над кроватью. Флер очень понравилось такое живое украшение. Мадам Полоцкая рассказывала ей, что летом они приносят сюда горшочки с жасмином, гелиотропом и розами, чтобы они еще больше разнообразили интерьер своим цветом и наполняли комнату особым ароматом.

Но наиболее неприятным было отсутствие в доме канализации и водопровода. Воду носили из Невы в больших ведрах, и никаких ватерклозетов. Флер выросла в комфорте современной жизни, использование ночных горшков казалось ей пережитком прошлого. Этим занималось множество слуг, и на них грех было жаловаться, но все равно Флер еще долго не могла привыкнуть к покушению на эту сторону ее интимной жизни.

В доме жило бесчисленное множество слуг. Постепенно она начала узнавать их по лицам, но запомнить имена все равно не могла. Так как у Полоцких не существовало звонков, то повсюду стояли слуги в ожидании распоряжений. Кроме того, они бродили с этой целью из одной комнаты в другую, и Флер долго не могла смириться с еще одним вторжением в ее частную жизнь.

Мадам Полоцкая выделила швейцарскую девушку по имени Катрин — или просто Катя — ей в услужение, и Флер постепенно привыкла к ее постоянному присутствию у себя в комнате. К тому же она повсюду следовала за ней по пятам. Довольно часто, встав со своей постели за ширмой, Флер, к своему великому удивлению, лицезрела перед собой с полдюжины слуг. Все они были дружелюбными, веселыми, любопытными, порой здравомыслящими, но никогда не проявляли застенчивости или безразличия, и что ей иногда хочется побыть одной, не приходило никому из них в голову.

Первые дни прошли в вихре приобретения нового опыта, и мадам Полоцкая, проявляя удивительную доброту и терпение, объясняла своим гостям, как им лучше и быстрее ко всему привыкнуть на новом месте. Она то и дело извинялась за недостаток развлечений и уверяла их, что все коренным образом изменится после Пасхи. Но Флер была только рада тому, что пока ей приходится привыкать только к дому и русской семье. Большую часть дня они проводили осматривая достопримечательности города, а вечерами после обеда читали, беседовали, слушали музыку. Милочка недурно играла на фортепьяно и пела, уделяя больше внимания внешним эффектам, чем музыкальной точности, Флер пообещала познакомить ее с упражнениями по развитию техники.

Мадам Полоцкая все время извинялась за простую пищу, но Флер находила ее довольно вкусной и питательной. Им подавали самые разные супы, из капусты, грибов, свеклы и картофеля, — все они были просто превосходны, потом пирожки с овощами — с луком, грибами, картофелем. Рыбу обычно жарили на углях и подавали на стол с лимонным соком или ароматическим уксусом, лососину — с зеленым горошком, а еще потчевали волжской осетриной. Для приготовления пудинга они использовали крупу из крахмала, сваренную в красном вине, фруктовые соки сбивались в кремы с добавлением аррорута, сухофруктов и моченых яблок. На Флер произвела большое впечатление та строгость, с которой соблюдался Великий пост на всем его протяжении. Русские, решила она, серьезнее относятся к соблюдению религиозных обрядов, чем англичане.

Сэр Ранульф проводил все дни в лихорадочной подготовке к предстоящей экспедиции в Сибирь.

Ради этого Полоцкий даже временно отложил свои дела. Теперь они вдвоем пропадали на целый день. Поэтому Ричарду приходилось довольствоваться женским обществом. Ему повезло, — думала Флер, — что он сразу же был очарован Людмилой. В противном случае Ричард смертельно заскучал бы, а она знала по собственному опыту, что ее брат никогда не скрывал от окружающих своей тоски.

— Какая замечательная девушка! — восторженно говорил он Флер, когда они оказались однажды вдвоем в первую неделю их пребывания в этом гостеприимном доме. — Как красива! Каков цвет лица, какие глазки, какая она живая, бойкая. Всегда весело смеется. Она заткнет любую английскую жеманную красавицу за пояс!