Флёр

— Вы были в России? — спросила Флер, стараясь не обнаружить большего к этому интереса, чем требовали правила приличия. С того момента, когда она угнала, что ее спаситель — русский, это слово звучало для нее как-то по-особенному. Оно сразу бросалось ей в глаза с газетной полосы, она моментально выхватывала его из еле слышной беседы в дальнем углу комнаты. Это слово теперь полностью принадлежало ей!

Флер так и не удалось расспросить обо всем поподробнее мистера Полоцкого, вначале из-за навязчивого присутствия Тедди Скотта, который не отъезжал по дороге домой ни на шаг от кареты до самой Ганновер-сквер, а потом из-за срочного вызова ее собеседника на выставку. Флер нужно было одеться до его возвращения, а так как Полоцкий не получил приглашения к герцогу, ей придется набраться терпения до завтрашнего утра. А пока она ничего не знала о своем спасителе, кроме фамилии.

— Да, я там был с Сеймуром три года назад, — ответил Джером. — Удивительная страна, однако к их нравам нужно привыкнуть. Мы были просто поражены тем, что там все берут взятки и любое дело превращается в длинную, нудную процедуру. Петербург, однако, самый красивый в мире город, а их балет и опера не идут с другими ни в какое сравнение. Вам нравится балет, мисс Гамильтон?

— Да, очень, — задумчиво ответила она. Ей не хотелось говорить о балете, так как в этот момент она придумывала, как поаккуратнее задать ему интересующий ее вопрос. — Когда вы были в России, у вас, вероятно, появилось много друзей?

— Да, конечно. Русские — удивительно дружелюбный народ. Я твердо уверен, что офицерский клуб в России — это самое гостеприимное место в Европе. Мне никогда не приходилось видеть большую доброжелательность.

Флер напрягала мозг.

— Вам, вероятно, было очень грустно расставаться с новыми друзьями, вы ведь понимали, что вряд ли увидите их снова. У нас ведь так мало возможностей для встречи. Но я слышала, что в работе выставки принимают участие несколько русских. Нет ли среди них ваших бывших друзей?

Хотя Джерому показалось немного странной манера Флер задавать вопросы, но он не подал вида.

— Нет, здесь нет моих прежних друзей, но кое с кем я все же знаком.

— Вы знаете графа Карева? — спросила она, как бы мимоходом.

Джером бросил на нее удивленный взгляд.

— Карева? Да, я немного знаю его. Вы с ним знакомы, мадемуазель?

Флер, почувствовав, что краснеет, попыталась взять себя в руки.

— Да, мы раскланиваемся при встрече, не больше, — ответила она так, словно это ее вовсе не интересовало. — Судя по всему, он очень приятный джентльмен. Правда, я очень мало знаю о нем.

— Он выходец из очень интересной семьи, — спокойно сказал Джером, слегка откидываясь на спинку стула и изучая выражение лица Флер. — Говорят, его мать была английской гувернанткой. Не знаю, право, так ли это. Отец его был видный дипломат и занимал очень высокое положение при Александре I. Он был одним из главных составителей текста Тильзитского мирного соглашения и долгие годы являлся главным представителем царя в Париже. К сожалению, в 1825 году семья его впала в немилость. Виной всему восстание декабристов. Надеюсь, вы об этом читали?

— Нет, не читала. Вынуждена признаться, я очень плохо знаю русскую историю.

— Так вот. Когда умер Александр, во дворце начались разногласия по поводу того, какой из двух братьев должен стать его преемником, а группа офицеров, которых теперь называют декабристами, воспользовавшись этим, подняла мятеж в надежде провести в стране либеральные реформы. Мятеж быстро подавили. Участники его были сурово наказаны.

Флер вспомнила рассказы о том, как нынешний русский царь подавил польское восстание двадцать лет назад. Жестокость стала естественным качеством любого русского правительства, но Флер никогда не проявляла особого интереса к этим историям.

— Понятно. Значит, граф…

— Старший брат графа Карева оказался в числе заговорщиков. Его арестовали и сослали в Сибирь, где он и умер год спустя.

— Какой ужас!

— Да, вы правы. Будучи в Петербурге, я узнал, что теперешний граф не был замешан в деле, в то время он был еще мальчиком лет двенадцати-четырнадцати. Но трагические события бросили тень на всех членов семьи.

— Он видел, как его родного брата ссылали в Сибирь, на верную смерть, подумать только! — воскликнула Флер. — Вот почему у него такое печальное лицо — это следы пережитого. Чему же здесь удивляться? Должно быть, случившееся сильно на него подействовало.

— Мне кажется, в Петербурге к нему относятся как к отшельнику. Я уже говорил вам, что знаю его плохо, но я был хорошо знаком с его младшим братом Петей. Он служил в образцовом Преображенском гвардейском полку. Это был очень красивый юноша.

— Возможно, он был тогда еще слишком молод, чтобы во всех подробностях запомнить разыгравшуюся трагедию? — размышляла вслух Флер.

— Может быть, — ответил капитан Джером с таким безразличием, что Флер, понимая его намек, сразу же перевела разговор на другую тему. Ей очень хотелось порасспросить капитана о графе, но она опасалась, как бы он что-то не заподозрил.

— Если герцог не изменит своим привычкам, — заметила она, — мы наверняка опоздаем на бал к леди Олдерни. Приедем туда как раз к перерыву на ужин.

— В таком случае нам не нужно будет танцевать для возбуждения аппетита, — улыбнулся Джером, бросив взгляд на ее пустую тарелку. — Однако леди Олдерни славится своими ужинами! Не разрешите ли, мисс Гамильтон, сопроводить вас на бал? И не соблаговолите ли вы подарить мне первый танец после ужина?

На самом деле, гости Веллингтона приехали на бал, когда закончился первый перерыв на ужин, и только Джером успел пригласить Флер на второй ужин, как его подозвал адъютант герцога. Вместе с ним они исчезли в прихожей.

Дядя Фредерик тут же направился в комнату, где собрались любители карточной игры, а тетушка Венера заявила еще раньше, что поедет на бал только в том случае, если увидит на нем Флер с партнером.

— Как жаль, что молодой Джером должен постоянно быть на побегушках у герцога. Однако вряд ли ты долго останешься без внимания нового партнера, — сказала она, оглядывая племянницу с головы до ног. — Ты еще никогда так хорошо не выглядела, дорогая.

— Благодарю вас, тетушка, — с удивлением отозвалась Флер.

Венера продолжала изучать ее внешность, словно выискивая изъяны.

— Ты из тех женщин, — говорила она, — которые с возрастом становятся привлекательнее. Несомненно, сейчас в тебе появилось что-то такое, чего не было в восемнадцать лет. Блондинка, если она хочет стать настоящей красавицей, должна носить белое. Твоей матери оно не шло. Она была очень миловидной женщиной, но белые платья придавали ей болезненный вид:

— Еще раз благодарю вас, тетушка, — Флер не решалась продолжить. — Хотелось бы знать, почему от ваших комплиментов я чувствую себя неловко, словно я отмеченный призом экспонат на сельскохозяйственной выставке.

— Ты на самом деле заманчивый экспонат, давно пора это понять и не умалять своих достоинств. Я не желаю, чтобы ты зря тратила время в компании таких молодых людей, как Скотт.

— Ну, а мистер Полоцкий?

— Держись и от него подальше. Он — безобидное существо и мне нравится, особенно теперь, когда я к нему привыкла. Но твоя прогулка с ним в карете в Гайд-парке выходит за рамки приличий. Я ни за что не предложила бы ему свою карету, если бы знала, что ты поедешь с ним.

— Я не хотела…

— Дело не в этом. Люди начнут говорить, что у тебя странные знакомства. Я не хочу, чтобы мою племянницу считали эксцентричной женщиной.

Флер была уязвлена такими словами.

— Хорошо, тетушка. Сегодня я не пропущу ни одного танца и буду отчаянно флиртовать с любым мужчиной, который только ко мне подойдет. Может быть, это вас наконец успокоит?

Венера, нахмурившись, открыла было рот, чтобы еще раз упрекнуть ее, но вдруг осеклась. К ним подошел лорд Джеймс Пэджет, старый поклонник Флер.