Флёр

— Ты говоришь глупости, моя дорогая. Во-первых, я его туда не посылал — он сам поехал. Он просил об этом. И ты знаешь, что это правда. Во-вторых, как я мог знать о времени предполагаемой атаки до отъезда из Курного? Неужели ты считаешь, что Меншиков доверяет дозорным? Неужели ты думаешь, что я пользуюсь его доверием?

— Все равно, ты обо всем знал, — упрямо повторяла она, надувшись и вытирая слезы тыльной стороной ладони. Ей не хотелось, чтобы он разубеждал ее в подозрениях.

— Я уже сказал тебе, что любой из нас мог предположить, что будет произведена атака на бухту. Этого требует здравый смысл. Но все дело в том — когда… — Он пожал плечами. — Кроме того, неужели ты всерьез думаешь, что если бы я рассказал Ричарду о планах командования, он согласился бы остаться здесь? Это горячий молодой человек, к тому же патриот. Он обязательно потребовал бы отпустить его, чтобы сражаться за интересы своего народа.

— В таком случае ты мог бы удержать его здесь, ничего об этом не сообщая.

— В таком случае мне пришлось бы обмануть его, — с серьезным видом ответил Карев. — Как же я могу пойти на такое? Как я могу воспрепятствовать ему выполнить свой долг? Разве ты не хочешь, чтобы твой друг жил честно?

— Я хочу, чтобы он просто жил, — заявила Милочка, но в ее голосе уже не чувствовалось прежнего запала. Теперь она только плакала, но гнев ее прошел.

Граф снова дотронулся до плеча жены, но на сей раз она не отстранилась. Он обнял ее и погладил по головке.

— Будет он жить или погибнет — не нам решать. На все воля Божия. К тому же существует множество способов умереть не только в ходе сражения. Он мог остаться лагере, в полной безопасности от вражеского огня, и умереть от холеры, упасть в бухте в воду и утонуть, его могла бы ударить копытом в лоб лошадь. Нельзя уберечь человека от всех несчастных случаев. То, что должно произойти, произойдет обязательно.

Людмила чувствовала, что в его аргументах есть уязвимое место, но она не могла точно определить его. Она высвободилась из его объятий, однако без резких движений.

— Все равно ты должен был меня предупредить. Сегодня утром, когда я тебя спросила.

— Мне не хотелось тебя расстраивать.

Милочка продолжала подозрительно смотреть на него, покусывая губу.

— Ну и каким будет это сражение? Серьезным?

Карев пожал плечами.

— Бог знает. Мы не располагаем разведывательными данными о численности их войск. Мы не знаем, сколько людей они оставили по пути сюда в деревнях. Но нам хорошо известно, что это — наш единственный шанс прорвать осаду. Отрезать их базу снабжения, захватить дорогу, ведущую из Балаклавы к неприятельскому лагерю на высотках, и им ничего не останется, как сдаться. Все кончится, и ты будешь довольна наконец.

— Да, если мы победим, — коротко бросила она. — А Флер знает?

— Если сейчас и не знает, то скоро узнает, — ответил он.

В течение дня стали поступать самые невероятные сообщения о высоком боевом духе англичан — какие-то обезумевшие мужчины в женском платье дрались с такими дьявольскими воплями, от которых в жилах стыла кровь. Тяжелую русскую артиллерию атаковали всадники, Вооруженные только одними саблями.

— Эти англичане сошли с ума, — утверждал молодой офицер, хромая спускаясь по склону к перевязочному пункту. — Разве можно сражаться с умалишенными, скажите на милость? Так нечестно.

Сражение прекратилось в четыре пополудни, и через некоторое время ликующие солдаты из какого-то батальона вкатили в город семь британских морских орудий, захваченных на редутах возле Воронцовской дороги. Вскоре зазвонили церковные колокола, оповещая всех о победе. Возбужденные толпы народа вышли на улицу, чтобы посмотреть на трофейные английские пушки. Прошел слух, что вице-адмирал Нахимов намерен даже устроить бал с фейерверком.

Но последующие донесения были значительно скромнее по содержанию, и победные реляции меняли тон по мере того, как в город возвращалось все больше непосредственных очевидцев. Сражение, по всеобщему мнению, завершилось вничью. Русским не удалось захватить Балаклаву, которая, как все полагали, была главной целью предпринятой атаки. Англичане не удержали дорогу, и половина редутов на высотах поменяла владельцев.

Было уже поздно, когда с наступлением темноты из лагеря Липранди в город для допроса были доставлены захваченные в плен английские солдаты. Большинство из них были ранены, но все утверждали, что ни один англичанин, как бы серьезно он ни пострадал в бою, не сдался добровольно, что, конечно, лишь усиливало уважение к ним горожан.

— Нам не стоило воевать с англичанами, — говорил приятель Людмилы, лейтенант Вархин. — Они очень похожи на нас. Нам нужно быть союзниками и сражаться вместе против турок.

Флер, которая поспешила в верхнюю часть города, чтобы встретить их там, сразу заметила, что почти все они были кавалеристы. Они шли под конвоем, вернее, не шли, а скорее тащились, едва волокли ноги, по двое в ряд. Тех, кто не мог передвигаться, несли на носилках.

Флер обратилась к офицеру конвоя, который, увидев ее, остановился и вежливо ей отсалютовал.

— Капитан, позвольте мне помочь этим несчастным людям. У меня есть медикаменты в сумке, и документ от полковника графа Карева, разрешающий мне это делать.

На лице капитана появилось сомнение.

— Хорошо, мадам, если вы хотите. Но мы послали за хирургом в лазарет. Как только врач освободится, он придет. Это работа не для дамы.

— Не обращайте внимания, — твердо произнесла она. Флер знала, сколько времени пройдет, пока хирург справится со всеми своими ранеными. Куда вы их ведете?

— К старому зданию Штаба флота, мадам. Там приготовлен каземат для солдат и комнаты для офицеров.

— Хорошо. Благодарю вас, капитан.

Она отошла в сторону, внимательно изучая лица пленных. Когда они проходили мимо горящего факела на углу улицы, Флер заметила на одном розоватые панталоны. Подойдя к нему поближе, она пошла рядом с английским кавалеристом с наскоро забинтованной головой.

— Вы из полка «Сборщиков вишен», не так ли? — спросила она.

Англичанин, обернувшись к ней, разглядывал ее одним глазом.

— Вы англичанка, мисс?

Услыхав его слова, все они повернули в темноте к ней свои бледные окровавленные лица. Их бинты пропитались кровью.

— Да. Я — сестра капитана Гамильтона из одиннадцатого полка. Не знаете ли, что с ним? Он жив?

Офицер покачал головой.

— Не знаю. Он был с нами, когда мы атаковали пушки, мисс. После я его не видел.

— Атаковали пушки?

Он, поднеся руку к лицу, пощупал бинты.

— Вот, мисс, где я заработал это, на батарее. Уверен, мисс, прежде вы ни о чем подобном не слышали.

— Да, пронесся слух о том, что кавалерия атаковала русскую батарею, но мне показалось, что это какая-то ошибка. Мы этому не поверили, — ответила в полном недоумении Флер.

Идущие рядом солдаты загалдели, подтверждая его слова.

— Мы тоже, мисс, — сказал он с горькой усмешкой. — Вся наша благословенная бригада легких гусар! Прямо в пасть! Жерла орудий осыпали нас ядрами со всех сторон, мисс, а Джим-медведь мчался впереди, такой спокойный, такой торжественный, словно на параде. — Он покачал головой.

— Его убили?

— Лорда Кардигана? Не знаю, мисс. Как только мы прорвались к орудиям, меня ударил банником по голове русский заряжающий. Я тут же потерял сознание и очнулся только в лагере русских.

— Нет, он не убит, мисс, — вмешался один из уланов семнадцатого полка. — В последний раз я видел, как он скакал по долине, точно так же, как он скакал всегда, уверенный в себе, не хуже Британского банка. Я лежал на земле с поврежденной ногой, а лорд проскакал мимо с каменным лицом.

— Но для чего вы это сделали? Кто приказал?

— Лорд Реглан, мисс, — объяснил все тот же улан. — Тот русский генерал, который нас допрашивал…

— Генерал Липранди?

— Его так зовут, мисс? Ну так вот, он подумал, что мы все были пьяные. Он говорил нам: «Послушайте, ребята, чем это они вас напоили, если вы, словно безумные, бросились на наши батареи?» А Уайтмен, вон он, мисс, лежит на носилках, этот Уайтмен ему отвечает: «Побойтесь Бога, сэр, если бы нам только дали понюхать чего-нибудь покрепче, то мы бы уже завоевали половину России».