Страница 19 из 43
Любопытство этих визитёров подпитывала известность, которая окружала додо к тому моменту, когда их привезли в Европу. К концу семнадцатого века примерно 14 дронтов довезли до Европы живыми: одного в Геную, одного в Германию, одного в Антверпен, двух в Англию и пять самцов и четырёх самок в Голландию. Ни один из них не прожил достаточно долго. Похоже, никто не задумывался о том, чтобы свести самца и самку в неволе (и если бы кто-нибудь и поставил такой эксперимент, он легко мог закончиться неудачно); во всяком случае, ни одна из привезённых птиц не оставила потомства. К концу семнадцатого века птица стала настолько знаменитой, что существовало 78 различных слов европейского происхождения, относящихся к ней – dodo, doudo, totarsen, dronte, oiseau de la nausee, walickwogel, dodo-aarsen, dodaers, dodeersen, geant… . К тому времени, конечно, слова относились к птице, которой больше не существовало.Кроме Европы, по крайней мере, два додо были доставлены в Индию в качестве домашних любимцев; их присутствие в Сурате упоминалось в записях Питера Манди. Другой додо покинул Маврикий в партии, предназначенной для Японии, но нет никаких указаний на то, что он вообще завершил это путешествие. Расточая свои похвалы Руландту Саверею за то внимание, которое он оказал своему неуклюжему натурщику в начале 1600-х гг., мы должны понимать, что именно это нежеланное внимание и сделало додо своего рода суперзвездой. Эти существа, прожившие тысячи лет в блаженном мире и покое, без малейшего признака тех бед, которые в одночасье обрушились на них, внезапно стали эксплуатироваться и были вынуждены терпеть любопытные взгляды людей и позировать художникам. Добавьте к этому суровость европейских зим, и потому не удивительно что ни один из них не выжил достаточно долго.Из двух дронтов, которые попали в Англию, мёртвое тело одного из них было куплено натуралистом Джоном Традескантом. Он набил из него чучело и поместил его в коллекцию образцов необычных существ. В каталог этой коллекции, изданный в 1656, включён «Додар с острова Маврикия. Он не способен летать, будучи таким большим».9 Когда Традескант умер, его коллекция была перевезена в Музей Ашмола в Оксфорде. Так в 1683 г. плохо изготовленное и сильно потёртое чучело дронта сменило место жительства на Оксфорд.К тому времени прошло уже два года с тех пор, как кто-либо видел живого додо на Маврикии. О том, в какой степени европейская цивилизация преобразовала фауну Маврикия, прямо говорится в работе Жана де ла Рока под названием «Voyage de l’Arabie Heureuse», изданной в Париже в 1715 г.10 Корабли экспедиции добрались до Маврикия, на тот момент незаселённого, в 1709 г. В горах было замечено «большое количество свиней, которые причиняли большое разрушение и против которых предписывалась повсеместная охота для их истребления». Свиньи были настолько многочисленны, что, согласно де ла Року, «за один день люди убили их больше, чем 1500». В отличие от других завезённых видов, свиньи всеядны: не ограниченные единственным источником пищи, они могли процветать, охотясь и неизбежно уничтожая несколько островных видов одновременно. Эти стада могли заниматься смертельным, эффективным хищничеством по отношению к нелетающему додо, или, как минимум, к его молодняку и гнёздам. Обращая внимание на другую серьёзную угрозу, де ла Рок пишет: «Во время прогулки по острову я имел удовольствие видеть более 4000 обезьян в близлежащем саду».11 Этими животными, по всей видимости, были макаки-крабоеды, завезённые на Маврикий ради мяса, но пока нет однозначного мнения относительно того, были виновны в этом португальцы, или же голландцы. Первые открыто выражали свою любовь к мясу макак, тогда как последние не проявляли открыто таких специфических гастрономических вкусов, но, похоже, тоже наслаждались его вкусом. Комментируя высказывания де ла Рока, Дэвид Кваммен, современный обозреватель и автор книги «Песнь додо», написал, что это множество обезьян
Представляет собой чуму ужасных всеядных существ, которые, вероятно, сделали невозможной жизнь (или, по крайней мере, воспроизводство) для видов птиц, гнездящихся на земле... Кто бы ни завёз макак-крабоедов и по какой бы необъяснимо глупой причине, он совершил действие с очень далеко идущими последствиями. Этих обезьян сильно недооценили ... как фактор, способствующий исчезновению додо.12
Хотя мы можем лишь предполагать, по какой именно причине в действительности вымер додо, мы можем быть уверены в том, что примерно через 50 лет после того, как голландцы заняли Маврикий, последний выживший дронт был загнан в угол во всех смыслах, ему некуда было бежать, и в итоге он погиб. Один из последних людей мог приготовить птицу для одного последнего роскошного обеда. Одна последняя свинья или обезьяна могла сбежать с последним птенцом этой птицы. Наверняка известно другое. В 1755 г., менее чем через столетие после приобретения этого экспоната, Музей Ашмола в Оксфорде выбросил последний сохранённый экземпляр додо из своей коллекции, и вместе с ним последние материальные остатки животного.
Маврикийский додо был не единственным представителем семейства дронтов, который был обречён на вымирание в результате открытия людьми мест его обитания. У него было два родственника, скажем так, два кузена бесконечно дальней степени родства, которые жили на ближайших островах – на Реюньоне и Родригесе. По всей вероятности, эволюционный путь этого семейства начался с единственного прототипа, ступившего на землю всех трёх Маскаренских островов. И поскольку между тремя разбросанными далеко друг от друга пятачками суши не было никакого контакта, исходные дронты дивергировали на протяжении тысяч лет на три родственных, но всё же отличных друг от друга группы. Открытые европейцами приблизительно в одно и то же время, все три птицы были истреблены одинаково быстрым способом.Маврикийский додо был тёмного цвета. На Реюньоне додо были желтовато-белыми с чёрными кончиками крыльев и другими отличительными особенностями. Никто не обращал особого внимания на этого белого додо, пока тот не вымер. Для начала, остров Реюньон больше и более гористый, чем Маврикий, что делает его менее привлекательным для заселения. Он всё ещё носил португальское название Маскаренас, когда в 1614 г. его посетил английский капитан Сэмюэль Кастлтон во время плавания в Индию. Двенадцать лет спустя был издан отчёт о путешествии Кастлтона, написанный лоцманом Кастлтона Джоном Таттоном. На Реюньоне, по словам Таттона, им встретилась Большая птица величины индюка, очень жирная и такая короткокрылая, что они не могут летать, белого цвета и кроткого нрава...Этот остров, который португальцы называют Маскаренас, а французы сейчас называют Бурбон, тогда был пустынным, но он был полон наземных птиц всех видов, голубей, больших попугаев, и ещё одного рода птиц, таких же больших, как гусь, очень жирных, с короткими крыльями, которые не позволяют ему летать. Она получила название за большой размер, и Маврикий также даёт многих из них. Она белая и настолько недалёкая от природы, что позволяет людям хватать себя руками, или, по крайней мере, очень мало пугается при виде моряков, которые могли легко убить нескольких из них ударами палок и камней. Вообще, эти птицы водятся на этих островах в таком изобилии, что десять моряков могут за один день добыть достаточно, чтобы прокормить сорок.13
Пройдя дальше вглубь острова, англичане нашли большой ручей, усеянный гусями и утками. В этих водах также были угри «которых многие считают самыми вкусными в мире». Восхищённый их размером, Таттон обнаружил, что каждый из них весил по 25 фунтов. «Если их ударить ножом, они проплывают две или три сажени, но потом они останавливаются и позволяют людям с лёгкостью схватить себя». Автор с удовольствием повторяет, что это лучшая рыба, которую он когда-либо пробовал на вкус. В целом, заканчивает он, Реюньон – это «замечательное место для отдыха путешественников».14В 1619 г. голландский путешественник Виллем Бонтеку ван Хорн провёл на Реюньоне три недели и описал «dadeersen» вроде тех, которых встретила команда Кастлтона. Журнал этого плавания содержит лучшее описание белого додо, которое дошло до нас, и оно стало самым любимым у много путешествовавшего и влиятельного французского покровителя естественных наук Мельхиседека Тевено, который был библиотекарем Людовика XIV. Благодаря одобрению Тевено оно было провозглашено в своё время гораздо более надёжным, чем другие записи того же рода, и его описания живой природы необычайно щедры.