Случайные связи

В Париже с приближением ночи Тристану особенно нравились залитые бесполезным светом бульвары. И напротив — брусчатые улочки, все еще встречающиеся в районе Монмартра; в этот удивительный час кажется, что они сотканы из заговорщической тишины, похожей на ту, что царит зимой на пустынном пляже. Антракт скоро кончится, так что пора возвращаться в зал, ибо скоро потушат свет.

А. не знает, что сказать, двумя руками держит чашку кофе. Тристан с преувеличенным благодушием смотрит в пустоту. Он как будто ее не замечает.

— Что случилось?

— Я люблю ночь, вот и все.

А. пытается изобразить безразличную улыбку, в этой неудачной попытке есть что-то очень трогательное.

— Да, я люблю только ночь, — повторяет он. — Зимние ночи, когда идет дождь и рядом никого нет.

— Что ты городишь?

— Или такие ночи, когда чувствуешь себя одиноким и идешь подыскать себе девочку с панели. Мы ведь так с тобой познакомились?

Она на мгновение задержала на нем взгляд, пытаясь понять, шутит он или нет. В его словах ощущались не скука и безразличие, а жестокое отчаяние, которое, подобно слишком яркому свету, позволяет видеть лишь отвратительную сущность вещей — их грязные тени на белой стене.

Чтобы сменить тему, А. рассказала ему о статье, которую писала. Речь шла о гениальном, но совершенно неизвестном поэте — Филиппе Соти, который недавно скончался.

— Соти был немного сварлив, — объясняла она. — Надо сказать, что его практически забыли. В последние годы он заявил, что не желает более видеть своих читателей, наказывая их за непостоянство, за то, что их ряды постепенно растаяли. Его жена из сострадания иногда выходила и звонила в дверь. Что ты об этом думаешь?

— Ничего.

— Ты не слушаешь меня?

— Нет.

Не на шутку разозлившись, А. вскочила. Ничего другого ей не оставалось. Он явился к ней без всякого предупреждения и валял дурака. Ей было совсем не смешно. И теперь, если он не возражает, она хотела бы вернуться к работе. Она и так уже сегодня выбивается из графика. И, хотя он предпочитает зимние ночи, сейчас самый разгар дня, к тому же на дворе лето, а ей необходимо закончить статью.

Он хмуро на нее взглянул, подошел и погладил по щеке. Она насторожилась.

— Я люблю тебя, — сказал он ей тогда.

Казалось, это признание ее удивило, его тоже. Такого Тристан ей никогда еще не говорил. Все вышло как-то само собой. В тот же момент он понял, что это были лишь слова. А. стояла перед ним как вкопанная, не зная, как реагировать.

— Во что ты играешь? Не успел войти — несешь всякую чушь!

Тристан резко от нее отвернулся.

— Ты уходишь?

Он молча направился к выходу, элегантный и невозмутимый.

— Ты сумасшедший.

Он закрыл за собой дверь. А. улыбнулась, словно зная, что он сейчас же вернется.

Не прошло и минуты — раздался звонок.

Тристан ждал на лестничной площадке, прекрасно понимая, что смешон. В самом деле, во что он играет? Он позвонил еще раз. Она не открывала. «Да что она там делает?» В какой-то момент ему показалось, что она не откроет. Она восхищала его все больше.

Он размышлял о том, что сказал ей про девушек с панели. Всякий раз при встрече с проституткой его охватывало странное, противоречивое влечение. И в некотором роде то же самое чувство он испытывал к женщинам, с которыми периодически встречался и которых из вежливости называл любовницами. Разве у меня не было когда-то счастливого детства? И почему же оно завело меня в эти шумные бетонные улицы без единой травинки? Ведь еще свежи воспоминания о ковре-самолете, который мчал мои любовные мечты. Печально, что сегодня это прекрасное прошлое лишь питает мой скептицизм и уверенность в непоправимой утрате.

Он все еще находился на площадке, когда наконец услышал за дверью шаги. И дверь открылась. А. стояла перед ним нагая. Он некоторое время смотрел на нее: она была действительно прекрасна. Она взяла его за руку, отвела в салон и, прильнув к нему, прошептала на ухо: «Я тоже».

Тристану потребовалось несколько мгновений, чтобы понять, о чем это она.

26.

Они занимались любовью в салоне. Казалось, А. полна неподдельной страсти, и Тристан дивился своему безразличию. Он ни на секунду не терял голову: он мог разглядывать ее, любоваться собой в объятиях великолепной женщины, но все это лишь тешило его самолюбие.

То не было сладострастием, которого он жаждал, сладострастием, способным вырвать его из объятий Амели, сделать неотвратимыми и расставание с ней, и радость, которую сулил этот шаг. Он уже начинал жалеть о своем поведении. Еще чуть-чуть, и он бы все сломал, как неловкий ребенок, еще не умеющий играть на скрипке.

А. лежала, прижавшись к нему всем телом. Ее бедра были влажными от пота любовных утех. Тристан не знал, что сказать, и испытывал некоторую неловкость, он осознавал, что впервые чувствовал себя с А. не в своей тарелке. Но была ли это все та же женщина?

Ему казалось, что он открыл те шлюзы, которые всегда предпочитал видеть закрытыми, и в тот же момент он понял, что дальнейшие отношения с А. станут совершенно невозможными. Повеяло холодком. «И что я тут забыл?» — спросил он себя.

Она встала, отлучилась на некоторое время, вернулась с сигаретами и пепельницей.

— Ты будешь?

Он был удивлен ее нежной улыбке. Стало быть, она настолько далека от того, что чувствовал он в тот же самый момент. В ее улыбке угадывался триумф, это его неприятно поразило, но вместе с тем позволило облечь все свои угрызения в более конкретную форму.

— Нет, спасибо, мне пора на работу.

Она посмотрела на него, удивленно вскинув брови.

— На работу?

Тристан поднялся. Глубоко уязвленная, она отбросила сигареты и приняла тот высокомерный вид, который так ему нравился.

— Могу я задать тебе один вопрос?

Он обернулся.

— Какой?

— Чего именно ты добиваешься?

— Вот именно этого я и сам не знаю.

Она раздраженно подошла к двери, распахнула ее и еле заметно кивнула ему головой — само собой, это было приглашением.

— Убирайся из моего дома. И заодно из моей жизни!

Дверь захлопнулась. Несколько секунд он постоял в темноте. Решительно, женщины абсолютно ничего не понимают, именно поэтому они и прекрасны. Он колебался: позвонить еще раз или же не стоит? Началась новая пытка — теперь его терзали сомнения: быть может, он ее все-таки немножко любит? Тристан спустился вниз по лестнице в том же состоянии неопределенности, в котором чуть раньше поднимался наверх, вспоминая, как иногда в детстве он собирал на пляже белые ракушки. Их можно было увезти далеко от моря и все равно слышать в них шум прибоя, всегда слышать шум разбивающихся волн.

27.

Он зашел в свою тайную квартиру, принял душ. Это не избавило его от мрачного настроения, и он отправился домой. Когда он входил в подъезд, начался дождь. Амели принимала ванну. Он поцеловал ее в лоб. Тристан ясно осознавал всю комичность ситуации.

Мне кажется, любой человек, пусть даже самый волевой и непогрешимый, всегда подчинен некой внутренней силе, которая исподволь вынуждает его изменять самому себе, быть не тем, кто он есть. И процесс этот обратим лишь тогда, когда доходишь до отвращения к самому себе. Как будто, лишь опустившись, можно познать истинное величие того, кем хотел бы стать. Тристан как раз достиг этого состояния. Не столько ситуация, сколько он сам казался смешон самому себе. У него действительно больше не оставалось выбора. Ему предстояло пересмотреть всю свою жизнь.

Он прилег на диван в салоне. Дверь ванной была открыта, и оттуда доносился шум воды. Тристан притворялся, будто все еще ищет ответ, но теперь он уже был уверен, что расстанется с Амели. Он не видел другого выхода. Вот только не знал, как ей об этом сказать. Он пытался представить себе эту сцену. Что она сделает? Куда пойдет? Он горько пожалел о том, что в свое время расторг контракт на аренду квартиры, в которой она жила до встречи с ним. Все могло бы быть намного проще.