Уставшая от любви

Записи, доставленные моим сыщиком, я никогда не слушаю дважды. Одного раза хватает, чтобы покраснеть как вареный рак, покрыться потом и разрыдаться. Вот в такие минуты и рождаются мысли об убийстве. И когда я представляю, что Сережи нет, что его больше никогда не будет и что я буду свободна от этой убивающей меня любви, в правой стороне груди у меня начинает биться еще одно сердце, наверное, запасное, и мне становится легче дышать, кровь ударяет в голову, и я просто пьянею от счастья.

– Ната?

Сказать, что я удивилась, увидев вместо Сережи Катю, – это ничего не сказать. Я стояла, задумавшись, у накрытого к ужину стола, нарядная, в черном, плотно облегающем платье, на каблуках, с ниткой жемчуга на шее, и даже не поняла, что происходит.

– Дверь была открыта, – пожала плечами Катя.

Она осмотрела меня с головы до ног, кивнула.

– Как?

– Отлично! Хочешь муженька в койку затащить?

– Ага.

– Паршивый план, я тебя предупредила.

– А ты как вошла-то?

– Говорю же, открыто было.

– Ох, забыла совсем, я же мусор выбрасывала. А ты что?

– Волнуюсь за тебя. Подумала, что ты… – Она явно подбирала слова.

– Катя! Говори!

Я только сейчас заметила, что на ней рабочая одежда. У меня волосы на голове зашевелились. Мы с ней понимали в эту минуту друг друга без слов – все говорили наши взгляды.

– Нет, Катя. Это не то, что ты подумала. И неужели ты действительно считаешь, что я способна на это?

– Извини. Я просто хотела помочь.

В глазах ее стояли слезы. А меня вдруг охватил такой ужас, что я еще какое-то время стояла, не в силах произнести ни слова.

– Я не убийца, – прошептала я, глотая слезы и понимая, что, даже если тушь сейчас не потечет, все равно в глазах защиплет, веки покраснеют. – Иди домой, Катя. Все в порядке. Ты не должна была приходить.

– Ладно, прости. Я хотела помочь.

Она ушла, а я еще какое-то время стояла, приходя в себя.

Что ж, поделом. Нечего было делиться с ней своими бредовыми фантазиями и рассказывать, как я убиваю в мыслях мужа. Надо же, пришла помогать мне избавляться от трупа! Я поняла это, когда ее мысли перетекли в мои. Но как натурально выглядели все мои приготовления к убийству! Зачем, зачем я посвящала ее в свои планы, как я посмела взвалить на нее этот бред? И неужели она не понимала, что все эти разговоры, яды, пистолеты, все фантазии на тему убийства – всего лишь выплеск моего отчаяния? Да, я готова мысленно убивать мужа, но только чтобы сердечная боль притупилась.

Я услышала, как за Катей захлопнулась дверь. Оглядела накрытый стол. Вино, лиможский фарфор, бокалы из богемского стекла, черный виноград, салат с сельдереем, яблоками и орехами – все как он любит.

На плите тихонько кипит вода для спагетти.

Без пяти восемь раздался звонок, и я пошла открывать.

Сережа стоял с букетом красных роз. Черные джинсы, белый тонкий джемпер, на бледных щеках румянец, а глаза смотрят так, как если бы он увидел любимую девушку после года разлуки.

– Ната, дорогая, ты уж прости меня, совсем заработался. – Он протянул букет, бросился ко мне и поцеловал в обе щеки. – Тяжела и неказиста жизнь народного артиста!

Я терпеть не могла эту его пошловатую присказку.

– Сережа! – Я обняла его, прижалась щекой к его груди. Вот оно, настоящее счастье, когда мы вдвоем, когда нет вокруг этой толпы друзей, поклонников, этого театрально-киношного люда, считающего Сережу своим, хотя он мой и только мой.

– Как дела? Все хорошо?

– Да просто отлично! Скоро закончим павильонные съемки и поедем в Крым.

Он снимался в кино, где играл русского дворянина, соблазнившего юную соседку. Продюсерами этого фильма были наши знакомые, муж и жена Паравины, крепко повязанные с семьей нефтяных миллиардеров. Те с удовольствием принимали участие в разного рода кинопроектах, но светиться не желали. Думаю, на закрытых вечеринках они с упоением рассказывали, кого из известных артистов им удалось заполучить для нового фильма, показывали черновой материал и будто бы вскользь упоминали российских и европейских звезд, с которыми им довелось свести знакомство. Саша Паравина обожала Сережу и приглашала его во все свои проекты. Не думаю, что между ним и этой худой прокуренной старухой, увешанной бриллиантами, были отношения. Хотя когда мы с ним купили квартиру в Париже, ему, я знаю, доставляло особое удовольствие навещать их в квартале Маре, который они облюбовали. А я – я радовалась, что смогла предоставить ему такую возможность.

– Да работая с Паравиными, он скоро станет зарабатывать столько, что купит себе квартиру рядом с ними, – горько вздыхала моя Катя. – И что тогда будешь делать?

Она всегда говорит мне правду в глаза. Только нужна ли мне эта правда?

– Я так рада за тебя. – Я еще крепче прижалась к нему. – Мой руки и садись за стол. Через пятнадцать минут спагетти будут готовы.

– Слушай, я так соскучился по тебе. – Он поцеловал меня в макушку. – Ты так хорошо пахнешь. Что это за духи?

Я назвала, прекрасно зная, что он тут же забудет, что ему все равно, как называются мои духи. А уж сегодня, когда его голова занята предстоящей покупкой машины, он вообще ничего больше не способен воспринимать. Мысленно он уже катается по улицам Парижа на своем авто, ослепляя всех направо и налево своей улыбкой.

– Я тоже соскучилась, – сдержанно проговорила я, высвобождаясь из его объятий, чтобы пойти на кухню, где у меня уже почти выкипела вода.

– Куда же ты? – Он последовал за мной. Поймал меня в дверях, прижал к стене и принялся осыпать поцелуями мое лицо, шею… Он был груб и нежен одновременно, и я была бы счастлива, если бы это случилось в любой другой день. Но не тогда, когда я собралась ему рассказать о планах, связанных с покупкой этого проклятого кабриолета!

Дрожащая, голая, я стояла в коридоре и чувствовала себя почему-то униженной. Словно меня использовали, выпачкали, надругались надо мной. Первый раз я испытывала нечто подобное. В горле застрял ком, по щекам текли слезы. Хорошо, что Сережа этого не видел, он уже плескался в душе.

Я подобрала с пола одежду, бросилась в спальню, накинула халат и поднялась на второй этаж, в другую ванную комнату. Мне не хотелось уже ни ужинать с мужем, ни тем более покупать ему машину. Уж слишком грубо он сыграл свою роль благодарного супруга. Однако и ссориться с ним было не в моих планах. Да, я по-прежнему хотела, чтобы он оставался моим мужем. Чувство собственницы во мне развито с детства. Ребенком мне с трудом удавалось дружить с девочками, которые просили у меня куклу, чтобы поиграть час-другой. Да, я понимала, что отдаю лишь на время, но одна мысль о том, что мою Риту, мою любимую куклу, которую я обшивала, которой построила настоящий домик с мебелью, кто-то будет держать в руках, кто-то, не дай бог, разденет или просто оставит на ночь не в постели, а где-нибудь в кресле или на полу, приводила меня в ужас. Сейчас мне кажется, что это вовсе не жадность, а высокое чувство ответственности за все, что принадлежит мне.

Эту ответственность за самых близких, за мужей и Катю, я развила непомерно. С мужьями все оказалось проще – они принимали мою заботу и щедрость с легкостью и благодарностью. С Катей оказалось сложнее, но об этом я расскажу позже.

Мне оставалось проглотить досаду после этого любовного акта, единственным минусом которого была его несвоевременность, привести себя в порядок и наконец заняться спагетти.

Сережа вышел к столу свежий, довольный, подарил мне одну из актерских улыбок и занял свое место во главе стола. Да, во главе – я всегда подогревала в мужьях чувство собственного достоинства, подыгрывала им что было сил, чтобы вознести их до небес.

Я разложила горячие спагетти болоньезе по тарелкам, щедро посыпала тертым пармезаном. Сережа разлил вино.