Страница 9 из 13
9. ПУРГА МЕТЕТ
Сегодня было ещё три операции. Доктор Иннокентьев порядком устал и пошёл отдохнуть к себе в землянку. Землянка его была самой маленькой и, пожалуй, самой холодной в батальоне. Тепло держалось в ней лишь тогда, как топилась печка. Стоило дровам погаснуть, сразу становилось холодно.
Иннокентьев печку не растапливал: было ещё рано, предстоял вечерний обход; он лёг в холодной землянке на койку в полушубке, положив на табуретку ноги в запорошенных снегом валенках.
Язычок пламени в коптилке колебался от сильного ветра, проникающего сюда сквозь щели в землянке, бросая тени на её дощатый потолок. Уже полгода прошло с той поры, как Иннокентьев попал в Заполярье. Они промелькнули незаметно, наполненные сменяющими одна другою[2] операциями, перевязками, обходами; после пережитого осталось только чувство усталости и явно ощутимая закалённость организма к новым лишениям.
Порыв ветра донес сюда орудийный разрыв. Затем второй, третий. Вскоре орудийные выстрелы слились в одну сплошную канонаду. Казалось, будто где-то неподалёку воет ураган, но ещё более страшной силы, чем тот ветер, что завывает под дверью землянки.
Неужели наступление?
Тут он припомнил все последние приказы, чтобы вывезти в глубь войскового района всех легко раненых и способных перенести перевозку больных. Он вспомнил, как командир дивизии отказал ему в поездке в Мурманск на совещание по переливанию крови:
— Подождите немного, Иннокентьев, там без вас обойдутся, а в дивизии сейчас для вас работы много.
Слова эти были сказаны командиром дивизии многозначительно, с лукавой улыбкой. А наконец, первый вестник возможного наступления — этот лейтенант, поклонник Вишняковой, который ходил по немецким тылам с целым батальоном? Эта крупная, разведывательная операция, видимо, была тоже начата неспроста. Да и позавчерашняя ночная бомбёжка при осветительных ракетах доказывала, что немцы нервничают, ожидают наступления.
И мигом, вспоминая осенние бои под Мурманском, которые научили его быстро обслуживать каждую операцию, Иннокентьев решил, не дожидаясь первых раненых, уже сейчас готовить медсанбат к их приёму. Но только он вышел из землянки, ветер засыпал его глаза колючим мелким снегом. Шатаясь от ветра, подняв воротник, доктор сбежал вниз. В перевязочной он отдышался и сказал дежурной сестре Ковалёвой:
— Топите печки!
Стряхнув с воротника снег, он огляделся и спросил:
— А Вишнякова где, не знаете?
— Она, должно быть, у своего земляка сидит, — сказала Ковалёва.
— Предупредите ее... Хотя ладно, я сам схожу туда...
Во втором хирургическом отделении, где лежал Симаченко, канонада и завывание ветра слышались меньше, чем наверху, в землянке Иннокентьева. Второе хирургическое было глубоко закопано в землю. Симаченко все же догадался, что наступление началось. Вот досада! Так давно потихоньку к нему готовились, так много говорили между собою, как «дадут жизни» горным егерям, заставив их навсегда забыть дорогу к Мурманску, и теперь — пожалуйста. В эти долгожданные минуты он лежит неподвижный здесь, под землей. И хотя состояние его было хорошее, хотя обильно припудренные стрептоцидом раны уже медленно начинали заживать, хотя жаловаться было решительно не на что, хотя рядом сидела такая милая сестра, он не мог скрыть от неё своего грустного настроения.
— Ну, вот пустяки, — утешала его Тамара, — и на вашу долю хватит. Война-то ведь по существу ещё начинается. Ещё такие бои впереди, поправитесь и своего немца найдёте.
В землянку вошел Иннокентьев. На его черных бровях таяли снежинки. Казалось, брови выгорели под солнцем. Шапку засыпало снегом. По скуластым щекам сбегали струйки воды.
— Ну, как чувствуем себя, Симаченко? — спросил доктор.
— Да ничего. Зудит только очень нога. — И, словно подтверждая свои слова, Симаченко пошевелил большим пальцем раненой ноги.
— А повязка не туга?
— Да нет. Будто в самую меру. Но скажите мне честно, доктор, рука-то и нога будут действовать у меня как раньше?
— Думаю, что будут. Правда, мышцы кое-какие я порезал, но они современем восстановятся. Если же повреждены отдельные нервы, там, в тылу, вами займутся физиотерапевты.
— Физиотерапевты? — Симаченко оживился. — Я познакомился в поезде с одним физиотерапевтом. Карницкий некто, из Ленинграда. Вместе на войну ехали. Вы его не знаете?
— Карницкий? Ну как же, — Иннокентьев улыбнулся, — я его доклад недавно слушал на конференции в Мурманске. Он грязь чудодейственную здесь, в Заполярье, нашёл и очень удачно, говорят, ею последствия ранений лечит.
— Простите, товарищ военврач, — вмешалась в разговор Вишнякова, — он пожилой такой? В кожаном пальто ходит?
— А вы его откуда знаете?
— Ну как же, я в его поезде санитарном ехала к вам в отряд. И бомбёжка нас в Кандалакше ещё застала. Карницкого я знаю.
— Если вы попадете к нему, Симаченко, — сказал Иннокентьев, подумав, — будет хорошо. Грязелечение поможет вашим ранам.
10. СО ДНА ЗАЛИВА
Доктор Карницкий, о котором вспомнил Симаченко, распрощался со своим санитарным поездом ещё осенью, но желанная работа пришла к нему не сразу. Его назначили начальником дома отдыха для выздоравливающих командиров в Кандалакше.
Однажды вечером после трудного рабочего дня Карницкий пошёл погулять к заливу. Ночью ему предстояло написать месячный отчёт, и сейчас он хотел на свежем воздухе собраться с мыслями. Он спустился по тропинке к берегам Палкинской губы и поморщился. Навстречу ему подул ветер и принёс с собой непонятный запах. Точно тухлыми яйцами вдруг запахло.
Карницкий присел на корточки и понюхал воду. Запах шёл со дна. Доктор засучил рукав и, окунув руку в воду, вытащил горсть синеватой грязи. Она стекала с ладони на землю, воняла тухлыми яйцами, и на её поверхности проступили мелкие исчезающие с лёгким шипением пузырьки.
Это был сероводород.
А в госпиталь в этот вечер прибыла новая партия командиров, и дежурный, зная, куда пошёл гулять начальник, послал за ним санитарку Божко. Выбежав к заливу, она была очень удивлена, увидев начальника в очень странном положении. Он стоял на корточках над водой, погружённое до половины в воду, чернело сбоку старое ржание ведёрко, доктор, засучив рукава, зачерпывал со дна залива горстями синеватую вонючую грязь и бросал её в ведерко.
Божко ничего не поняла. «Что он, золото в воде нашёл?» — подумала она, но потом, сбежав к доктору поближе, увидела, что он набирает в ведро самую обыкновенную грязь.
— Больные приехали, товарищ начальник, — сказала она тихо.
— Хорошо, я сейчас, — отмахнулся начальник.
— Может вам помочь? — осторожно предложила санитарка. Тогда доктор поднял из воды ведро и, поднеся его санитарке, сказал:
— Вы чувствуете?
Шипела, пузырясь, в ведре грязь, распространяя запах серы.
— Что? — озадаченно спросила санитарка.
— Вы чувствуете, как пахнет?
— Немного воняет... — деликатно сказала санитарка, чтобы, чего доброго, не обидеть доктора.
— А чем воняет?
Божко подумала, подумала, а потом бухнула:
— Не то падалью, товарищ начальник, не то порчеными яйцами.
— То-то! — гордо сказал Карницкий. — Это сероводород, голубушка!
И размахивая ведерком, довольный, сияющий, он пошел в дом отдыха принимать новых больных.
Нисколько вечеров подряд Карницкий уходил на берега Палкинской губы. Вонючая грязь была не всюду, иногда она чередовалась с прослойками обычного песчаного ила, который отдавал запахами тины, гнилой рыбы и водорослей. Но стоило забрести подальше — синеватые, заметные сквозь воду пласты сернистой грязи да сильный запах тухлых яиц убеждали Карницкого, что где-то здесь, в заполярном заливе, обязательно есть серные источники.
2
Так в бумажной книге.