День «Икс»

Мама опять начала работать, Эрих снова пошел в школу. Но он стал скрытным, замкнутым, следил за каждым своим словом и в классе держался обособленно...

Детство Эриха кончилось.

...Война с Россией для многих в Германии была неожиданностью.

За неделю до этого Геббельс опубликовал в «Фелькишер беобахтер» статью, в которой открыто угрожал в ближайшие дни рассчитаться за все с английскими плутократами. Потом, когда часть тиража разошлась, Гитлер приказал газету изъять, потому якобы, что министр пропаганды проболтался о готовившемся вторжении в Англию, нечаянно выдал государственную тайну. Это был коварный отвлекающий маневр!

Прошло семь дней, и пушки загрохотали... но не на Ламанше, а на востоке — за Бугом.

Конец июня 1941 года запомнился Эриху беспрестанным громом литавр: под это победное бряцанье через каждый час по радио передавали сообщения о разгромленных русских армиях, о взятых городах, стремительном продвижении в глубь России панцирных немецких колонн и мотопехоты...

— Мама, значит, наци сильнее всех? — спросил Эрих через месяц после начала войны.

Что могла ответить мать? Разве видела она, что происходило там, на полях неведомой России? Она ответила так, как подсказывали ей сердце, горький опыт:

— Эрих, твой отец был коммунистом. Его могли убить, но победить, — запомни это, — победить его не могли... А там, в России, — очень много коммунистов... И там весь народ — с ними. И у них, мой мальчик, — правда. Та правда, за которую погиб твой отец. Горько будет немецким матерям узнавать о гибели сыновей... горько! Но для Гитлера это — проигранная война. В это я верю твердо... Если узнают, что я говорю тебе это,— меня повесят. Но все-таки я говорю это.

Внутренне Эриха не удовлетворил этот ответ, хотя он ни на секунду не усомнился в искренности, в правдивости матери. Он стал внимательнее читать сводки с фронта. Потом, сличая их со сводками прошлого года, стал постепенно убеждаться, что гитлеровские дивизии движутся в глубь России значительно медленнее, чем при победном шествии по Франции. А в конце 1941 года, когда по радио все чаще стали сообщать об «эластичном выпрямлении линии фронта» под Москвой, Эрих убедился, что предчувствие не обмануло его мать.

Известие о гибели армии Паулюса под Сталинградом Эрих встретил с чувством, которого он не мог объяснить. Конечно, было хорошо, что Гитлер, погубивший его отца, получил такой жестокий удар. Но ведь там, в Сталинграде, погибли тысячи немцев! В чем были виноваты они, эти немцы? Были ли правы русские, убивая их? И как он, немецкий юноша, должен смотреть на эти поистине трагические события?

Эриху было уже пятнадцать лет, и его душа требовала ясного и точного ответа.

Конец августа 1944 года остался в памяти Эриха не только потому, что в эти дни Германия оделась в траур после уничтожения в Ясско-Кишиневском «котле» восстановленной 6-й армии.

В этот день, придя домой, Эрих впервые увидел Эрнста Вернемана.

— Это друг твоего отца, — сказала мать, и Эрих, с волнением пожав темную жилистую, но очень теплую руку, серьезно и внимательно принялся рассматривать сидевшего за столом невысокого, щуплого на вид человека.

— Ты напоминаешь мне Курта, — сказал гость, дав Эриху осмотреть себя. — Он тоже начинал разговор только после осмотра собеседника. Ну как, понравился я тебе? Нет?

Эрих промолчал. Он думал, как бы подвести разговор к тому, что его волновало. Наконец спросил:

— Вы были с папой в лагере?

— Да, мы были в одном бараке в Заксенхаузене.

— Почему вы остались живы?

— Быть может, когда-нибудь я расскажу тебе об этом... Сейчас не время. Поговорим лучше о тебе. Твоя мать сказала, что ты вырос достойным сыном Курта Вальтера, но тебе не хватает знаний. Хочешь, я немного помогу тебе?

Эрих, снова помолчав, ответил:

— Мне нужно знать, что будет с Германией... потом?

— О, мой мальчик, да ты и впрямь, как твой отец — смотришь в корень. Хорошо, я тебе отвечу... Но... ты умеешь держать язык на привязи?

Эрих, глядя в глаза гостю, упрямо кивнул головой.

— Хорошо, верю тебе, мальчик. Так слушай. Мы вырвем власть у тех, кто вверг наш народ в эту преступную и бессмысленную бойню. Мы будем их судить — и Гитлера, и Геринга, и Геббельса, и Шахта, и всех этих мелких фюреров. Чтобы навсегда искоренить фашизм, чтобы ни ты, ни твои будущие дети не дрожали от страха при слове «гестапо» или «СС». Мы соберем всех честных людей, чтобы всем сообща ковать наше счастье. И люди пойдут за нами, — мы создадим свою, новую Германию, где все будет принадлежать народу и все будет для народа. И на ее знаменах мы напишем — «Единство, мир, труд». Так будет.

— Да, так будет, — задумчиво повторил Эрих. — Но после войны придут те, кто победил... нас? Ведь так?

— Да, это неизбежно потому, что войну развязал Гитлер. Но они разгромят не нас, не народ, а гитлеровский вермахт, нацистский строй. Я не знаю, как будут вести себя после войны западные страны, но русские безусловно придут к нам как друзья.

Эрих удивился:

— Почему вы так говорите? Ведь они все вместе дерутся против нацистов, против Гитлера.

— Это, мой мальчик, ты поймешь позже. Ну, мне пора. Скоро комендантский час, а до дома далеко.

— Куда?

— Далеко... — Вернеман подмигнул.

— Но вы еще придете к нам?

— А как ты думаешь, для чего я вас разыскал? Приду. И я очень надеюсь, что память об отце даст тебе мужество стать настоящим человеком.

— Когда вы придете?

— Этого я тоже не знаю. Может, через неделю, может — через месяц. Но помни о... своем языке, понимаешь!

— Понимаю. Не маленький.

— Вижу. Сколько тебе лет?

— Пятнадцать.

— Да, совсем взрослый! Хорошо, позови теперь маму.

Но звать ее не пришлось, она сама вошла в комнату с подносом, на котором стояли маленькие чашечки и кофейник. Запахло чем-то, отдаленно напоминающим кофе: трофеи первых лет войны уже кончились, и вместо мокко по карточкам выдавали эрзац.

— А вот и я. Мужчинам придется отрешиться от дел, — я хочу предложить кофе.

— Нет, нет, Лотти, спасибо, время позднее, а встречаться с полицией или гестапо мне совсем незачем, хотя документы в полном порядке. До свиданья, Лотти. Мы тут поговорили с Эрихом. Я доволен. Будь здоров, Эрих. И провожать меня не надо, я дорогу помню.

Эрнст Вернеман окинул мать и сына спокойным, ласковым взглядом, серьезно, как взрослому, пожал Эриху руку и ушел.

Спустя неделю он снова появился.

— Лотти, — сказал он. — У меня есть пакет, который надо передать по одному адресу... Но вблизи постоянно торчит шупо, который меня видел два раза... Не хочу привлекать его внимание... Не могла бы ты...

Эрих мгновенно поднялся:

— Я пойду, можно? Разрешите!

— Это опасно, Эрих.

— А маме не опасно?

— Конечно опасно, но...

— Мамочка, ведь ты разрешишь мне, правда?

Глаза Лотты мгновенно повлажнели.

— Хорошо. Только будь осторожен, мальчик.

— О, я понимаю.

Так началась его работа в подпольной коммунистической группе.

Эрих носил по разным адресам пакеты, иногда записки, но продолжалось это всего несколько месяцев. В январе 1945 года Эрнст Вернеман исчез, а где его искать, — ни Эрих, ни мать не знали. Эрих было решил пойти по тому адресу, куда носил пакеты, и спросить, почему исчез Вернеман, но мать отговорила: если исчезновение Вернемана связано с его арестом, в доме наверняка устроена засада (так оно и было в действительности).

Потом события понеслись, как снежная лавина в Альпах.

Русские прорвались через Одер. Они окружили Берлин.

Гитлер покончил самоубийством.

И наступил тяжелый, как похмелье, но долгожданный мир!

...Прошло еще несколько лет.

О Вернемане ничего не было слышно.

В 1950 году Эриха вызвали в заводской комитет СНМ[10] и спросили, как он смотрит на то, если его пошлют работать в министерство госбезопасности.

10

СНМ — Союз свободной немецкой молодёжи (нем. Freie Deutsche Jugend, FDJ) — молодёжная организация в ГДР, по структуре и задачам схожая с советским комсомолом.