Ураган

Лестер и Лиленд доползли до маленькой котловины, где идти было легче, и шли друг за другом, согнувшись в три погибели, чтобы укрыть голову от ветра, двигаясь боком, нетвердыми шагами, как пьяные.

Добравшись до пещер, Лиленд почти лишилась чувств и только слабо, сквозь сжатые зубы, стонала — единственный признак жизни. Восковая белизна ее лица резко выделялась под тусклым золотом волос, в воздухе, мутном, как соленая вода. Лестер принес из двуколки кожаную подушку, набитую конским волосом, и подложил ее жене под голову; он также вытер платком струйку крови у нее за ухом. Причудливые тени деревьев, которых теперь уже не было, но которые раньше тут росли, начали вползать в пещеру, подобно гигантским животным. Лестер об этом знал. Сарахобальда всем это рассказывала. Когда налетает буря, тени деревьев, срубленных давным-давно, крадутся, словно привидения[36], в Пещеры Старателя, и если кого там найдут, то высасывают из несчастного все соки, оставив только кости да кожу — жалкое чучело. Лестер широко раскрыл зеленые глаза, словно увидел готового к броску хищного зверя, снова подавил комок смеха, который рвался из груди, как лопнувшая пружина будильника, и крикнул:

— Лиленд!.. Лиленд!..

Гигантские тени загубленных деревьев — черное дерево, красное дерево, гуайако, ахросы, матилисгуате — надвигались, будто привидения, — вот-вот они прыгнут, как ягуар, или навалятся, как волны бурного моря.

— Лиленд, бежим отсюда, иначе нас настигнут тени, — Лестер указал на них негнущимся пальцем, смотри, они крадутся, ползут, ширятся, загоняют нас в угол… Если они схватят нас, то высосут всю нашу кровь, и завтра здесь найдут лишь два уродливых чучела!

Они так поспешно выскочили из пещеры, что Лиленд порвала платье, и теперь ее бедро было обнажено. Беглецы продолжали двигаться к дому Лусеро, мимо высоких деревьев, на чьих кронах плясал отдаленный свет зари, вторя содроганиям почвы. Лестер и Лиленд шли, устремив взор в неизбежное, чудом спасаясь от огромных камней, которыми ураган ворочал, как пушинками.

Задыхаясь, еле волоча ноги, почти не соображая, они добрались до рощи неподалеку от дома Лусеро. Здесь они укрылись от ветра. Горячая пыль, облаком висевшая над землей, застила свет. И лишь при редких вспышках сознания можно было все-таки разглядеть картину катастрофы, которая грозила их прикончить, грузовик, похожий на крышу дома, катился вместе с телеграфным столбом, еще сохранившим провода… Казалось, то был не столб, но грозный перст, вещавший: вот, я не пощадил ни телеграфных проводов, ни сбежавшийся к ним скот — сотни голов скота, коровы и овцы, стали сморщенной шкурой, с ногами и хвостами как палки… Здесь были также развалины школы с партами и грифельными досками — чудилось, они выбежали на переменку… И все тонуло в тысячах банановых стволов, которые словно не из земли были вырваны, но обрушились с неба…

— Лиленд, остановимся. Будем здесь ждать конца, потому что все кончено. Я знал…

Ветер дул между деревьев, к которым они прижались, вовлеченные в поток разрушения. Тент от солнца с обломком скамейки крутился в воздухе наподобие огромной распластанной птицы. Ветер швырял спинки стульев, кухонную утварь, постели; вещи валились на землю, но через минуту ветер снова их подхватывал, чтобы забросить туда, где ничего никому не нужно. Тент от солнца был из дома Тьюри Дэзин. Пронеслась человеческая фигура, похожая на соломенное чучело Иуды, но только корчась, как попавшее в капкан животное. Лиленд и Лестер этого человека не узнали. Несколько минут совсем близко был слышен женский визг. Но он умолк. И снова — лишь жуткая музыка, под которую плясал ураган. Целые птичники с курами; голубятни с перепуганными ослепленными голубями; платяные шкафы, выбрасывающие свое содержимое словно кишки; зеркала, в которых отражались и дробились лики катастрофы. Циновки крутились по воле ветра, точно обрывки бумаги…

Теперь они уже ничего не видели. Лестер повторял, задыхаясь от изнеможения и тоски:

— Лиленд, остановимся, здесь нам надо ждать конца, потому что все кончено. Я знал…

Галопом мчались лошади, поднимая тучи пыли, и она лениво смешивалась с частицами соленой воды, помутившими воздух. Только по силуэтам вырвавшихся на волю животных, по силуэтам на фоне пыли можно было угадать, что это мчались лошади, потому что топот копыт ураган заглушал. А нефтяные плевки и брызги говорили о том, что, по-видимому, взорвались склады, где хранился газолин.

Лицо Лиленд, неподвижное и белое как молоко, лишь изредка искажалось гримасой — когда она силилась проглотить густую вязкую слюну или когда начинался приступ боли, боли неописуемой и невыразимой. У Лиленд больше не было сил. Кто бы мог подумать, что такое случится! Покрытая с ног до головы грязью, она хотела внушить мужу, что они вместе, что, она с ним и в несчастье, но рассуждать, говорить она не могла, а только прижималась к Лестеру, он же все твердил:

— Лиленд, остановимся, здесь мы должны ждать, пока все кончится, потому что всему конец. Я знал, знал, что нас ждет непроглядный мрак, всесильная тьма, время без меры, ждет ураган в обличье рыбы с огромной плоской головой, беспощадная месть… Да-да… беспощадная месть… Клубок природных сил, безраздельная стихия ветра, неистового, улюлюкающего, держит нас в плену…

Его спина, деревья, ночь без единой звездочки, без единого огонька, свинцовая тяжесть тьмы…

— Лиленд, я знал, знал, что нас ждет непроглядный мрак…

Они уже не глядели друг на друга. Не глядели. Только слушали. Целиком превратились в слух. Но вот уже и слушать перестали. Для чего?.. Слушать, как на них наступает море? Теперь, когда они очутились в полной темноте, они ждали, что их вот-вот слизнет огромный язык, который извивался, но ничего внятного не произносил, а только издавал один и тот же дребезжащий звук. То был огромный язык жаркого моря, ставшего ветром — на своем пути он все сжигал, истреблял, мел, высушивал, опрокидывал, уволакивал…

— Лиленд, остановимся, здесь мы должны ждать, пока все кончится, потому что всему конец. Я знал, знал, что нас ждет непроглядный мрак…

Для Лиленд все слилось в одну глубокую пропасть у ее ног; она чувствовала, как падает в яму усталости и больше не в силах держаться прямо; спиной она прислонялась к дереву, но и дерево, казалось, было объято ужасом. Лиленд сползала все ниже и ниже по громадному стволу и наконец опустилась на землю. Она была измочалена, как несчастные животные, которые тщетно пытались спастись от урагана и попадали в лапы смерти — здесь, совсем близко, рядом… Да, Лиленд словно отделилась от собственного тела и рухнула наземь, как сплошная неизмеримая усталость. Но тело еще цеплялось за нее, и она была тело и усталость одновременно — слитный неподвижный предмет, сдавшийся на милость божью…

— Лиленд!.. Лиленд!.. Лиленд!..

Мид звал ее и безжалостно тряс, как будто и в него вселился ураган. Он ощупывал ее горячими, дрожащими руками, искал сердце под грудью, и ему было больно, что он не ласкает ее как прежде, а нащупывает нечто от него ускользающее… Но наконец — да, вот оно…

— Лиленд! — Он нагнулся к ней и поцеловал в стиснутые зубы, а потом тихо повторил, почти шепотом: — Я знал, знал, что непроглядный мрак нас ожидает…

Он будет бодрствовать возле нее. Он соорудил ей подушку из веток и осторожно поднял за талию — Лиленд упала, надломившись, подобно ветке дерева.

— Лиленд… — твердил он, вцепившись в нее с зажмуренными глазами. Лиленд… быть может, завтра…Он отмахнулся от черной ветки, которая, споря с ураганом, опустила ему на лоб траур листьев… Руки больше не было, его руки… Она умчалась, умчалась вслед за веткой… И вот он весь катится куда-то, без руки, без обеих рук и без ног, которые остались где-то далеко, точно пара сношенных ненужных башмаков.

ЭПИЛОГ

— Здесь они познакомились, здесь и останутся!..

Решительный тон одетой в черное вдовы Лусеро, ее заплаканные глаза и красный нос, губы, потрескавшиеся от бича непогоды и горя, которое принес долго бушевавший ураган, — все это не позволило старому альгвасилу, замещавшему алькальда и мирового судью, распорядиться иначе.