Страница 8 из 84
Неспешно Длинный Джонсон готовился к броску.
Коснер отошел от первой базы, побежал ко второй.
Длинный Джонсон застыл, выжидая.
Коснер скакнул обратно на базу, поцеловал свою руку и припечатал этот поцелуй прямо к центру базы. Потом с победной улыбкой огляделся по сторонам.
Питчер снова сжал в пружину свою длинную шарнирную руку, любовно оплел темными пальцами кожаный снаряд, отвел руку назад — и Коснер заплясал на линии первой базы. Он прыгал и кривлялся, как обезьяна. Но питчер и не смотрел в его сторону. И в то же время наблюдал за ним — коварно, украдкой, едва заметно ухмыляясь. Вдруг сделал резкое движение головой, и Коснер, испугавшись, вбежал обратно на базу. Но тут же остановился и захихикал.
Когда Длинный Джонсон в третий раз сделал вид, что будет бросать, Коснер сорвался с первой базы и припустил ко второй.
Словно кнут хлестнула рука бросающего. Мяч с треском вонзился в перчатку Большого По на первой базе.
Все кругом словно застыло. На секунду.
Яркое солнце в небе, озеро и лодки на нем, трибуны, питчер у своего холмика с вытянутой и чуть опущенной вниз после броска рукой; Большой По с мячом в могучей черной руке; игроки в поле, замершие в полуприседе — и лишь Джимми Коснер бежал, вздымая пыль, это была единственная движущаяся точка во всем летнем мире.
Большой По склонился вперед, прицелился в сторону второй базы, отвел могучую правую руку и швырнул белый бейсбольный мяч по прямой — и попал Джимми Коснеру точно в голову.
В следующий миг чары разрушились.
Джимми Коснер лежал, распластавшись на ярко-зеленой траве. Бурлящая толпа покатилась с трибун. Мужчины ругались, женщины визжали, трещал под ногами деревянный помост трибун. Команда цветных убежала с поля. Джимми Коснер не шевелился. Большой По — лицо его ничего не выражало — прохромал с поля, белые пытались остановить его, но он раздвигал их, как прищепки для белья. Просто поднимал их и отталкивал в сторону.
— Идем, Дуглас! — взвизгнула мама, хватая меня за руку — Скорее домой! Что, если у них бритвы? Боже!
Но до плохого не дошло. В тот вечер мои родители остались дома, устроившись в креслах, они читали журналы. Все коттеджи вокруг были освещены. Курортники сидели по домам. А издалека доносилась музыка. Через заднюю дверь я выскользнул в настоенную тьму летнего вечера и побежал к танцевальному павильону. Там ярко горели огни, играла музыка.
Но белых за столиками не было. Ни один из них не пришел на негритянский праздник, на кекуок.
В павильоне были только цветные. Женщины в ярких сатиновых платьях, красных и синих, чулках в сеточку, мягких перчатках, шляпах с бордовыми перьями, мужчины в блестящих смокингах. Гремела музыка, ей словно было здесь тесно, она так и рвалась наружу. Весело смеясь и высоко вскидывая ноги, выбрасывая в стороны и вверх надраенные туфли заходились в кекуоке Длинный Джонсон, и Каванах, и Молния Миллер, и Пит Браун, и — чуть прихрамывая — Большой По с Катрин, своей девушкой, и все остальные подстригальщики газонов, лодочники, уборщики, горничные, все они танцевали разом.
Вокруг павильона была непроглядная тьма; на черном небе светили звезды, а я стоял на улице, прижав нос к оконному стеклу, и долго, долго смотрел внутрь.
Потом прокрался в свою комнату, никому не рассказав, что я видел.
Я лежал в темноте, вдыхая ночной аромат спелых яблок, где-то совсем рядом шелестело озеро, а я лежал и вслушивался в далекие и прекрасные звуки музыки. Уже засыпая, я еще раз услышал строчки припева:
Когда в квартале негритянском
Начнется бал и станут блюз играть,
Я подкачусь к моей красотке Мэгги,
И до упаду будем мы плясать!
Чарлз Ван Лоун
Мистер Конли
Прозвище — оно как пластырь: когда налепишь его на человека, чтоб от чего-нибудь вылечить, то пристает оно легко, а вот отдирать бывает чертовски больно.
Да, называли мы его «мистером Конли» и особое ударение делали на слове «мистер». Парень он был еще зеленый, и титул этот должен был помочь ему избавиться от «зелени», но вместо этого пристал к нему так, что мы чуть не потеряли игрока, который на третьей базе был незаменим.
Прозвища большинства бейсболистов придуманы газетчиками, но с Конли было не так. Мы сами дели ему кличку, выбрав, какая позубастее. Насмешка — это такая штука, которая задевает за живое. Снести ее тяжелее, чем простую брань. Но все-таки мне кажется, что для него лучше было сделаться «мистером Конли», чем оставаться просто «Конли с третьей базы».
Вам никогда не приходило в голову, что если у бейсболиста нет прозвища, то что-то тут не в порядке? Возьмите «Справочник по бейсболу» и выпишите из него всех тех ребят, которые известны только под своими фамилиями, — вы увидите, что звезд в вашем списке окажется не так уж много. В большинстве это будут вполне сносные игроки — но и только. Их именами никогда не назовут ни биту, ни перчатку.
Чтобы правило было правилом, необходимо исключение. Почему-то, когда речь заходит о Джонсоне, никто никогда не называет его «Уолт». Все говорят «Уолтер». Впрочем, это чепуха — ему кличка не нужна, у него и без клички все в порядке.
«Мистера» этого мы присобачили к Конли весной, в тренировочных лагерях, и никто, кроме него самого, тут не виноват. Вы, наверно, знаете, каково бывает в марте в Южных штатах, особенно если в предыдущем сезоне скауты-бейсболисты совершили на эти штаты набег. Кругом так и кишат полевые, базовые, питчеры — полупрофессионалы, бейсболисты из Младшей лиги и с городских пустырей… Если сперва вы еще стараетесь на них не наступать, то под конец вам уже все это безразлично.
Мы, ветераны, редко обращаем внимание на новобранцев — уж слишком много мы их повидали. Если какой-нибудь паренек покажет высокий класс, то мы бросим на него взгляд — но не более того. В таинства мы его не посвящаем — тут необходима осторожность.
Не то чтобы мы зазнавались, задирали нос — нет, просто мы разборчивы. Некоторые клубы смотрят на жизнь иначе, но мы всегда считали себя кланом. Когда наш босс приводит новичка, мы устраиваем парню испытания огнем и водой, и если он выдержит все эти муки с честью и окажется на девяносто девять процентов человеком, то мы принимаем его в свой круг — тогда, когда каждый из нас уже вполне удовлетворен. С этим мы спешить не привыкли и не любим, чтобы нас торопили. Легче уроженке Сент-Луиса проникнуть в чикагские салоны, чем парню из Младшей лиги занять местечко вблизи от нашего семейного очага.
О Конли мы уже кое-что знали от Гейгеса, предводителя скаутов. Гейгес откопал его где-то на Западе; тогда еще и года не исполнилось с тех пор, как Конли стал профессионалом. А до этого он прозябал в каком-то жалком колледже.
Вся его беда была в том, что он ожидал от нас какого-то особого радушия — и чересчур поторопился. Не нашлось человека, который бы ему намекнул, что лучше ему пока что переждать и не высовываться, — и Конли прямо-таки ворвался в наш круг, резвый, как щенок фокстерьер, который хочет на каждого опереться лапами и перемазать всех своей слюной. Намерения у парнишки были самые лучшие, но обычаев наших он не понял. Он был напичкан студенческими представлениями о жизни, и сдается мне, что он присоединился к нам, считая бейсбольный клуб Старшей лиги чем-то средним между студенческим товариществом и компанией, совершающей развлекательное путешествие.
Из Младшей лиги приходит много ребят с такими понятиями, но, пообтершись и попривыкнув, они начинают по-другому смотреть на жизнь. Вот и Конли непременно нужно было сперва приспособиться, но он не успел. На его долю выпал стремительный взлет — его сразу поставили на третью. И все это из-за Рэнса Мердока, с которым тогда приключилось сразу два несчастья: супружество и умственное расстройство. Тут нужно кое-что разъяснить.